15.11.1942
На перегоне Уфа-Челябинск писал жене Шуре в Ижевск:
«Лежу на третьей полке, на остановках пишу это письмо. Вчера в четыре вечера выехал из Абдулино. До Уфы, до шести часов утра, стоял в проходе, было холодно. Потом занял третью полку, пишу лежа. Затопилистало тепло. Бердяуш, где я делал пересадку к вам, к сожалению, проехали мимо. Много пережил я за время до отъездамой начальник обещал дать билет для заезда к вам, а когда пришла телеграмма из Акмолинскане дал. Обидно, но что поделаешь. Неудобно и темно писать, пока на этом закончу. Бегу опустить это письмо».
16.11.1942
В Челябинске я написал письмо жене Шуре в Ижевск:
«Миновав Бердяуш, я окончательно смирился с тем, что не пришлось увидеться со своей семьей. В Челябинск приехал 16 ноября утром, уехать думаю 17 ноября в час ночи. Пишу на колене, неудобно. Недавно пообедал, померз, пока получил обед. Мороз небольшой, снега мало. Был в городеЧелябинск лучше Ижевска, да и, пожалуй, лучше нашего Гомеля. На вокзале требуют справку о санобработке. Пошел в баню. В бане холодно, никакой обработки там не оказалось, и я занялся «самообработкой». Постирал белье, кое-как высушил. Справку мне выдали. На вокзале достал плацкарту, так что спать буду. Еще раз сходил в город: до центра порядочно, но до часа ночи нужно убить время. Цены на базаре, как в Ижевске. Как питаюсь в дороге? Хлеба маловато, ем сухую воблу. Напиши, Шура, что делать с маслом топленым, у меня его два пол-литра и один фунт отдельно, это все предназначено вам. Как долго оно может храниться? То же самое с чесноком. Я послал тебе за ноябрь 300 рублей, а за октябрь не выслална них купил масло и все впустую, раз не попало по назначению. Не теряй надежды, Шурочка, увидимся, но когдане знаю. Будет и на нашей улице праздник, как сказал товарищ Сталин. Сколько накопала картошки за восемь дней? Так я толченки и помидоров не поел».
17.11.1942
Письмо к жене Шуре в Ижевск пишу в поезде на перегоне Курган-Петропавловск:
«Смотрю в окно. Гор уже нет, Урал позади. Местность напоминает участки около Новобелицы или Низовки. Леса, как я по ним соскучился! А тут их вдоволь: и сосны, и березки, и ольха. Рядом мальчик четырех лет декламирует: «Спи, елочка, бай-бай», точь-в-точь как наш Борик. Девочка постарше его перебивает, он волнуется, жалуется мамезнакомая картина, напоминающая жизнь нашего семейства в Гомеле. В Петропавловск приехали в шесть вечера. Был поезд на Акмолинск, но из-за вещей я к кассе не пробился и билета не достал. Вещей два тяжелых тюка: валенки драные, два одеяла, простыни, штаны, галоши, туфли, портфель с бумагами, книжки, мыло, белье, подарки, что вам не довез. Сдал в камеру хранения, сижу на стуле, дремлю. Часов до 12 ночи сидел в буфете, съел четыре супа с клецками за четыре рубля. До Акмолинска остался 471 км. Не знаю, что меня там ждет, и долго ли там пробуду».
18.11.1942
Прибыл в город Петропавловск. Город напоминает по своему построению Сновск, только гораздо обширнее по масштабам. Центрнебольшой кусочек, чем напоминает Ижевск. Пишу Шуре письмо на главпочте:
«Руки и ноги померзли, шапку и рукавицы оставил в камере хранения. До центра идти далеко, побаливают ноги. Пройду по лучшей улице, и на вокзал. В восемь часов выеду, на месте буду 20 ноября, а может и 19-го».
19.11.1942
Итак, я прибыл на станцию Акмолинск, по-казахски «белая могила». По преданию здесь от снежной бури погиб караван. От вокзала до города проложена ветка 3 км, по которой периодически курсирует пригородный состав. Пригородным добираюсь до Управления Карагандинской железной дороги, в одной из комнат которого знакомлюсь со своим новым начальником Тимохиным Алексеем Алексеевичем и его заместителем Лаврищевым Иваном Филипповичем.
Как я узнал позже, Тимохин А.А. был эвакуирован из Орла, где он занимал пост начальника локомотивного депо г. Орел. Он был на три года моложе меня, слегка заикался, с рыжинкой в волосах, вел себя просто и, как определилось позднее, был неплохим человеком. С его женой Софией Павловной и сыном Владимиром я встречался редко.
Лаврищев И.Ф. седоватый мужчина лет шестидесяти, много курил, покашливал, часто беззлобно ругался. Эвакуировался он из Донбаса, кажется, из Ровеньки. Старик был добродушный, и впоследствии мы чуть ли не подружились: жили в одной комнате, имели общий огород и т. п.
После эвакуации из Гомеля наконец-то закончилась моя жизнь на колесах, и я попал в общежитие с крышей, твердо стоящее на земле. Город Акмолинск походил на большую деревню с широкими улицами. Дома с плоскими крышами были похожи на товарные вагоны, снятые с колес. Да и по размерам они не превышали кубатуры двадцати тонного железнодорожного вагона. Растительности малоказахи не любят деревья. Говорили даже, что они уничтожают посадки молодых деревьев. Почти в центре стоит здание Управления Карагандинской железной дороги, а недалеко от центра течёт река Ишим, на берегу которой раскинулся городской парк.
20.11.1942
Вышел приказ о моем назначении:
«Приказ 5 по топливной инспекции «Картранстопа». На основании телеграфного распоряжения ЦГЛ т. Волкова из НКПС за 4827 от 06.11.1942 зачислен на должность Главного бухгалтера «Картранстопа» Мороз Александр Александрович с 20 ноября 1942 года. Начальник топливной инспекции НКПС «Картранстоп» А.Тимохин».
Собственноручную подпись товарища Тимохина удостоверяет гербовая печать Управления Карагандинской железной дороги.
22.11.1942
Немного освоившись с новой для меня обстановкой, я пишу жене Шуре из Акмолинска в Ижевск:
«Приехал в Акмолинск 19 ноября. Работаю главбухом топливной инспекции при Управлении Карагандинской железной дороги. Временно ночую в общежитии, насчет постоянной квартиры пока ничего неизвестно. С квартирами неважно, трудной найти и дорого просят. На рынке цены немногим ниже, чем у вас, так что с моими деньгами на базаре делать нечего. Обедаю раз в день в столовой при Управлении по карточкам. Оклад 600 рублей, а после удержаний налогов, займа и квартиры останется не очень-то много. Уже месяц как не читал твоих писем. Пиши обо всем, как живете, только не ври. Загоняешь ли что-нибудь из барахла? Как с квартирой? Сколько выкопала картошки за восемь дней? Город неважный, даже тротуаров нет. Намного хуже Ижевска, хотя и областной. Что-то вроде Сновска, только побольше. Ходил по городу, был на почте, ездил на вокзал (это за 3 км от города), хотел найти Живова и его семью, но не нашел. Сейчас не холодно, снега мало, но рассказывают, что здесь бывают бураны, и люди держатся за веревки, чтобы не унесло. Я хожу в рваных валенках Не помню, писал ли я тебе из Раевки, что был у семьи Бортникова. Когда заходил к ним, они все лежалиболели малярией. Жаловались на плохую жизнь, да и немудрено: они не работают, а только продают барахло на базаре. Живут в халупе. Сам Бортников теперь где-то на севере. Да, наделал дел Гитлер, много народа мучается Пообедать мне удалось, хотя и выходной. Жду письма с нетерпением. Ваш Саша».
В этот же день, когда я описывал свое «приземление» на акмолинской земле жене Шуре, она писала мне первую открытку на Акмолинск, поливая ее слезами:
«Вчера из твоего письма узнала, что ты едешь в Акмолинск без заезда к нам. Такое разочарование, я же так ждала. Я столько плакала, читая твое письмо, что оно стало мокрым от слез. Пишу эту открытку, а слезы льются из глаз, какая я несчастная. Все думаю, что, уехав далеко, ты забудешь про нас. Мой дорогой Саша, если любишь меня, то пиши часто, я тоже буду писать часто. Пиши все мелочи жизни. Завтра напишу письмо, а сегодня слезы мешают. Крепко, крепко целую тебя, твоя Шура».
23.11.1942
Начальство предписало:
«НЖЧ-8 тов. Глазунову. Предоставьте одно место в общежитии вновь прибывшему главному бухгалтеру топливной инспекции «Картранстопа» Мороз Александру Александровичу». И следом резолюция: «Обязываю Вас предоставить одно постоянное место в общежитии вновь прибывшему главному бухгалтеру топливной инспекции. НКПС, подпись».
В общежитии мне дали место в комнате на четыре койки. Выдали пропуск 77 для входа в здание общежития 1 сроком до 31 декабря 1943 года. Итак, после многомесячного скитания по вагонам, я попал в жилье под крышей и на твердой земле. Общежитие было почти в центре. До управления, где была наша контора, а также до реки Ишим было близко.
24.11.1942
Свое письмо ко мне жена Шура начинает с сетования на судьбу, которая так коварно поступила, лишив нас встречи. Что она, Шура, приготовила мне подарки: теплые перчатки, расческу, табак, заказала в колхозе сухарей, круп, горох, муки, договорилась о починке валенок и многое другое для хорошей встречи. В колхозе даже обещали зарезать поросенка, и вот, все планы рушилисья не заехал.
«Завтра после ночной смены пойду в деревню к маме и Вере, расскажу про свое горе. Когда я увольнялась на восемь дней, то накопала картошки тринадцать пудов, мне подвезли. Вера получила валенки в школе, а Борик через детский садик. Верины валенки мне тесноваты. На работу хожу в лаптях и летнем пиджаке, хотя на дворе холодно. Вера и Борик одеты и обуты, а самане очень. Получаю стахановский талон. Иногда приношу Борику кашу или колбасу, а он говорит: «Какая ты хорошая, мама». Не верит, что ты не приедешь. Деньги, 300 рублей, и письма с дороги я получила. Живу в большой комнате, Васяв спальне. Я топлю грубку (прим. небольшая печь), и ему тепло. Дров у меня еще много. Нам можно с завода носить стружку, я принесла три мешкатяжело, но что поделаешьнадо. Схожу в колхоз, тогда напишу, что у них там. Ну, Саша, не грусти, работай хорошо. В эти дни по радио хорошие известия, может скоро поедем на Родину. Я тоже буду лучше работать, чтоб скорей разбить врага. Целую тебя. Я, Вера и Борик».
26.11.1942
В своем письме к жене Шуре в Ижевск я кое в чем повторяюсь, например, что мой оклад 600 рублей, а с вычетами меньше, что за общежитие плачу 30 рублей в месяц. Обед около 5 рублей в день. На работе завожу все документы сначала. Радуюсь успехам Красной армии на сталинградском фронтеприближается час, когда мы сможем вернуться в родные края и зажить вместе.
«Жду писем. Все еще никак не успокоюсь от неудавшегося свидания. Сейчас 10 часов вечера по-местному, семьпо московскому. Жду известий, радио рядом. Я живу в комнате, где нас четыре человека. Светло, тепло, чисто. Все разошлись, после «известий» ложусь спать. На улице сыро, дождь, побаливают ноги. Посылаю фотоэто снимали для удостоверения. Ты, Шура, тоже пришли своюпосмотрю, какая ты сейчас».
В этот же день я пишу брату Шуре:
«Здоров, Шурик! Я очутился в Казахстане вместо Печоры, как намечалось, попал в Акмолинск. Моя Шура сообщила, что ты прислал ей 250 рублейбольшое тебе спасибо за внимание к моей семье. Работаю главбухом топливной инспекции, получаю 600 рублей. Живу в общежитии, питаюсь в столовой так себени хорошо, ни плохо. На базаре с моими деньгами покупать нечеговсе дорого. Своим посылаю 300 рублей в месяц. В Абдулино мне обещали дать возможность заехать к своим в Ижевск, а потом отказали. Было очень обидно, но что поделаешь. Приготовил им кое-какие подарки, и все напрасно. Как живешь, воюешь? Поздравляю тебя с победой Красной армии под Сталинградом! Скорей, Шурик, гоните паразитов с нашей земли русской, чтобы скорее был праздник на нашей улице, как говорил тов. Сталин. (примимеется в виду обращение Сталина ко всему советскому народу: «Недалек тот день, когда враг узнает силу новых ударов Красной армии. Будет и на нашей улице праздник»). Сегодня пишу батьке и Ивану. Не узнал ли, где Леонид и Николай? В Воронеже я их адресов не добился. Сообщаю адрес батьки: г. Бугульма, ул. 14-ти Павших, д. 43, Ольге Афанасьевой для Гаврилова В.А. Адрес Ивана: ПТС 694, часть 701, Гаврилову Ивану Владимировичу. Пиши, жду с нетерпением».
Это письмо вместе с карточками прислала обратно медсестра после гибели Шуры в 1943 году.
29.11.1942
Пишу жене Шуре в Ижевск из Акмолинска о своих буднях, о том, как, идя с работы, зашел в баню, помылся, а в общежитии переоделся в чистое белье. Баня хорошая, но под конец не было горячей воды.
«Вчера стоял в очереди за карточками для нашей организации и не досталмного людей. Полмесяца нет от тебя писем. Пиши, Шурочка, и Верочка пусть мне пишет. Досадно, что загнали меня сюда, всей душой болею за вас, а помочь ничем не могу. Теперь буду на 50 рублей меньше получать, чем до этого. Дороговизна, на базаре бываю редко. Здесь живет много украинцев. С квартирами трудно. Не знаю, стоит ли добиваться казенной квартиры с тем, чтобы забрать вас сюда. Как твое мнение, Шура? Я не знаю, насколько это мое место постоянновремя военное, меня могут послать куда-либо в другое место, а вы останетесь в чужом городе одни. Узнай, Шура, уволят ли тебя с завода, если бы ты захотела переехать сюда? Напиши мне свое мнение насчет этого. Если же вам очень трудно жить, то пиши, и я буду стараться найти семейную квартиру. Поздравляю тебя, Шура, с победой Красной армии с наступлением, кроме Сталинграда, в районе Ржева и Великих Лук. Карточки получил в картбюро для инспекции. Заглянул на базар, на почтуписем нет, съездил на вокзал, где пообедал в буфете за 10 рублей довольно сытно, с собой взял кусок ливерной колбасы. Я уже полноправный житель Акмолинска, вчера прописался. Привет нашим колхозникам передавай».
30.11.1942
А пока я высказывал Шуре свои сомнения насчет постоянства моей теперешней службы в Акмолинске, в Москве в НКПС готовили мне еще один неприятный сюрприз в виде телеграммы, которую привожу полностью:
«Мск 30.11.1942 1914 НКПС 28917-19, Акмолинск КРГ Картранстоп Тимохин. Временно назначается бухгалтером топливной инспекции НГПС в Карагандинском угольном бассейне товарищ Мороз А.А. 361012 ЦТЧ Краснобаев».
Подписал телеграмму Краснобаев Нил Иванович, наш начальник Белорусской железной дороги, руководивший теперь ЦТЧ НКПС.
Во-первых, в телеграмме подчеркивалось, что назначаюсь временно, а во-вторых, просто бухгалтером, а не главным бухгалтером, как было объявлено в телеграмме ЦГЛ Волкова и в приказе начальника топливной инспекции Тимохина. И вот эти, казалось бы, мелочные расхождения впоследствии лишили меня получения моих 800 граммов хлеба и прочих продуктов по карточкам, что испортило немало крови.
В этот же день мой брат Шура писал моей семье в Ижевск:
«Здравствуйте, дорогие Шура и племяннички Верочка и Борик.
Разрешите передать свой фронтовой командирский привет. Дорогие родные! Я жив и здоров, чего и вам желаю. Интересуюсь, где сейчас Саша, отец, получили ли вы мои деньги? Дорогая Шура, от Воронежа я уже давно уехал, немного отдохнули, пополнили свои силы и сейчас готовимся дальше громить по-новому боевому гадов-гитлеровцев. Нахожусь на самом действующем фронте. Сталинград скоро весь будет нашим. Думаю, что скоро будем держать путь к новым победам. Доберемся еще до своих гнездышек на милой Украине, к своей матери и сестре Ане и ее пацанам, отомстим сволочам за нашу русскую кровь. Передавайте привет дорогому и любимому отцу, крепкий семейный поцелуй, а также дорогому брату Саше. Целую всех вас. Ваш Шура».
01.12.1942
В письме ко мне в Акмолинск жена Шура пишетрада, что хорошо доехал. Спрашивает, какие карточки мне дали, какие цены на рынке? Пишет, что у них есть хлеб, мука, квашеная капуста, пол-литра постного масла, покупает молоко. С едой хорошо. В выходной была в деревне, там зарезали поросенка, угощали ее пирогами, блинами, живут хорошо. От них принесла крупы, муки, молока, сметаны, пирогов. Читая мое письмо, плакали, что мне не удалось приехать. Просит, чтобы я благодарил Веру и бабушку за помощьесли бы не они, то Шуре с детьми было бы тяжело. Дров еще много.
«Целую, твоя Шура».
А на обороте листа такое, почти без ошибок, письмо:
«Здравствуй, мой дорогой папа! Получили твое письмо из Акмолинска и от дедушки из Бугульмы. Я недавно пришла из школы. Сейчас мама спит, Борик в садике. Папа, сегодня у нас на дворе холодно, сильный ветер. Папа, напиши, сколько получил от меня писем. Мама недавно ездила в деревню, привезла молока и кусочек мяса, хлеба. У нас скоро три часа. А маму надо будить к трем пятнадцати, ей к пол пятого на работу. Мама сегодня пекла блины. В комнате у нас тепло. У нас много снега, можно кататься на санях и лыжах. У нас сегодня в школе была физкультура, я упала 12 раз. Физкультура была на дворе. Я уже пионерка, с пятого декабря будем носить две звездочки и галстук. Папа, мне уже больше нечего писать. Ну, до свидания, мой дорогой папа. Приезжай к нам. Мороз Вера Александровна».
Акмолинским военкоматом НКО СССР мне был выдан следующий документ:
«Удостоверение об отсрочке от призыва по мобилизации 532. Действительно только при предъявлении военного билета. Выдано военнообязанному Мороз Александру Александровичу, работающему в топливной инспекции НКПС в должности главного бухгалтера в том, что ему на основании Постановления ГОКО (прим. Государственная областная казенная организация), СНК СССР (прим. Совет народных комиссаров), Комиссии при СНК СССР по отсрочкам от 04.11.1942 за 6737 и 9289, предоставлена отсрочка от призыва по мобилизации до особого распоряжения. Учетные признаки: год рождения1901, группа учетаНКО, составрядовой».