Подписал Военный комиссар, проставлена печать. Срок действия удостоверения по отсрочке продлен.
Получил я и временный пропуск 54 на право входа в здание Управления Карагандинской железной дороги.
02.12.1942
В письме ко мне жена Шура отчитывается, как она провела день на работе и дома. Беспокоится, как я живу один. Сообщает, что они не голодают. Скучает. Предлагает не высылать одну получку, иначе вернет деньги. Работает на станке, из-за увольнений на восемь дней аванса получила мало140 рублей. Стахановка, получает дополнительный талон на обед. С первого декабря за Борика берут в детском саду талонов на хлеб на 200 граммов в день и всю карточку на жиры, крупу, мясо, сахар.
«Как писала раньше, приобрела Вере валенки за 44 рубля, Борику за 23 рубляэто по справке из школы и детского садика».
Снова упоминает о своих лаптях, хоть и не красиво, но тепло.
«Мама из старого пошила мне жакет, а Верочке пальто. С квартиры меня хотят выжить, Вася говорит: «Паразиты, скоро ли мы от вас избавимся», Я отвечаю: «Ругай немца», а он: «Зачем в деревню ходишь-грабишь». Я отвечаю, что ходила к матери и сестре, и ходить буду. Хозяйка бурчит: не бери ведра, не бери сковородысвое нужно иметь. Их зло берет, что дети обуты, одеты и накормлены, а не голодны и раздеты. Плевать я на них хотела и квартиру не ищу. У меня ни кровати, ни стола, да и дрова перевозить надо. Мы не такие худые, как ты нас представляешь, мы такие, как были во время свидания с тобой. Как я писала, картошки накопала 13 пудов, из них четыре уже привезла, а остальные девять подвезет Вера. Батька из Бугульмы пишет, просит, если ты увидишь Кулика, то попроси его, чтобы он забрал батьку в свой поезд. У нас много снега, мороз».
03.12.1942
И на следующий день Шура пишет все о том же:
«Вася пристает, чтобы искала квартиру и не ходила в деревню к матери и сестре. Я отвечаю, что нет таких законов. Что поделаешь с дураком. Хоть бы скорее конец войне, да избавиться от них. Вася еще спрашивает, почему я не работала в Гомеле, а все ждала от них помощи? Пойду куплю кусок мыла, нужно стирать белье. Шурик выслал отцу 461 рубль, просит, чтобы я переслала. Завтра, может, пошлю. У нас большие морозы».
04.12.1942
В день, когда я получил от жены Шуры ее первую открытку в Акмалинске, которую она отправила 22 ноября, я писал ей, что сам виноват в том, что широко афишировал свой приезд к ним. Нужно было молчать, а потом явиться неожиданно. Это наука на будущее, теперь я поуспокоился.
«Напрасно, Шура, пишешь, что забуду вас. Я только и живу надеждой, когда наступит счастливый момент, и мы заживем вместе. Беспокоюсь о вас, не голодаете ли?».
Пишу о том, что, получая на 50 рублей меньше, ничем не могу помочь, кроме грошей.
«Сейчас сижу один, время около десяти по-местному, свет тусклый, за дверью радио заливается. В торбе обнаружил негодный чеснок, оставшиеся головки срочно пожираю. Сухая рыба, предназначенная вам, тоже изменяется, я ее ем. Жду консультации, что делать с топленым маслом, которое вез вам? У нас тепло, снега почти нет. Хожу в ботинках, валенки рваные, одежда ветшает. Обедаю в столовой, пообедав, еще больше хочется есть. Очень детская посуда в столовой. Получили ли мою фотографию? Последние дни болят веки и голова, надеюсь, пройдет. Жду подробного письма. Я послал письма Вере и Ивану, но ответа пока нет».
05.12.1942
Получив от жены Шуры сразу два письма, правда, одно было от Верочки, но не менее желанное, я накатал в ответ объемное своеснова заверяю Шуру, что не забуду их, что все мысли только о них. Радуюсь, что выкопала 13 пудов картошки, что дети в валенках и не голодают.
«Прочитав, какую встречу ты мне готовила, у меня слюнки потекли. Со жратвой скуповато, и твое упоминание о капусте, помидорах, поросятине увеличивает мой и без того неплохой аппетит».
6 декабря я продолжил письмо:
«Выходной. Встав, послушал радио, побрился, починил ботинки, штаны. В столовке взял только суп. Затем доехал до вокзала, это в трех километрах, и тут, в ожидании поезда, сидел и писал это письмо, чтобы по прибытии поезда под маркой пассажира попасть в буфет и пообедать. На вокзале чисто, тепло, людей немного. Купил две порции колбасы-кровянки за шесть рублей на ужиннемного горьковатая, но не беда. Смешно: ты купила мне перчатки за 200 рублей, а ятебе (правда, дешевле), а обменяться не можем. Но у меня есть рукавицы, пошитые твоей мамой, и перчатки мне ни к чему. Пишешь, что мерзнешь, а почему не перешьешь мою шинель? Напиши, все также у вас воняет около завода или уже устранили этот недостаток? В буфете пообедал на восемь рублей, с вокзала пришел пешком. Зашел в баню, но там много людейотложил. Я уже писал, что в вагоне у меня порядком развелись вши, теперь в общежитии их нет, но клопы покусывают. Постельное у насдве простыни и наволочка, меняют раз в десять дней. Беда, что белье негде помытьне лето. Попробую в бане, но тогда сушить негде. Чеснок доедаю. Запасов никаких нет, плита есть, но варить нечего. Правда, есть один килограмм соли, да масло, что приготовил вам. Верочке и в колхоз отвечу. Пиши, от ваших писем мне веселее жить».
Пятого же декабря жена Шура в своем письме описывает, как провела вчерашний выходнойобычный день хорошей хозяйки.
«На дворе хорошо. Болит голова, не знаю, как буду работать И опять, как почти в каждом письме, скучаю, когда же мы будем опять вместе».
06.12.1942
Как бы продолжая, жена Шура снова пишет:
«Так болела головачуть доработала, пришла ночью, спала до семи утра. Можно бы еще поспать, но Борик не дал, стал просить кушатьвстала, накормила. На работу идти и до часу ночи работать, не знаю, как я только живу. Иногда чувствую себя плохо, но потом проходит. У нас было сокращение, идет мобилизация на фронт. Из нашего цеха (зачеркнуто цензурой) многие девушки идут туда добровольно. Привет таким девушкам! Из нашей бригады пять девушек подали заявление добровольцами на фронт. Пиши о своей жизни все и подробно. Борик собирается чистить снег. Вера пошла прикреплять карточки, но она стала страшно плохая, не слушается. Твоя Шура и дети».
13.12.1942
В своем письме к жене в Ижевск жалуюсь, что нет от них писем, да и сам неделю не писал. Описываю мелкие житейские новости. В баню хожу каждую неделю.
14.12.1942
Письмо брата Шуры из Орска моей семье в Ижевск:
«Здравствуйте, дорогие Шура и племянники Вера и Боря!
Передаю вам пламенный боевой командирский привет. Сейчас я нахожусь в городе Орске, поэтому письма, которые вы мне пишете, я не получаю, но, надеюсь, что мне их перешлют. И все же за эти четыре месяца я ничего не знаю про отца и Сашу. Мое здоровье хорошее, скоро буду сам писать письма, тогда и напишу все подробнее. Привет Саше, отцу и всем родным. Ваш Александр».
Эту открытку писал друг Шуры Александр.
16.12.1942
Отвечаю жене Шуре в Ижевск:
«Сообщаю цены в Акмолинске: картошка 25 рублей килограмм, молоко 50 рублей литр, масло 700 рублей за килограмм (но трудно достать), пшеница 500 рублей пуд, мука 700 рублей пуд. С моими деньгами на базаре делать нечего. Рад, что вы не голодаете. Пока, в этом месяце, получаю хлеба по 800 граммов, обедсупы, на второе уже нет талонов. Вечером хлеб с кипятком. Жрать, по правде сказать, хочется в любой момент. На дворе сильный ветер, но тепло. Поздравляю Верочку, пионерку. Скоро и Борик будет пионером. В газете было шестого или седьмого декабря, что земельные участки закрепляются на 1943-й год, так что тебе должны закрепить тот, что был в этом году. Поклон колхозникам».
17.12.1942
Письмо жены Шуры из Ижевска моему брату Шурику:
«Здравствуй, дорогой Шурик!
Горячий тебе привет. Вчера получили от тебя печальное письмо, что ты ранен. Я так горько плакала, Верочка тоже, она говорит: «Бедный дядя Шура». Пиши, как себя чувствуешь, серьезная ли рана и когда ранило? Почему не писал, когда ранило? Желаю скорее поправиться и здоровым вернуться на фронт бить проклятого Гитлера, чтобы мы вернулись в родные края. Я думаю, мы еще увидимся с твоей мамой. Я работаю на заводе, часто по 12 часов, да и дома уйма дел, отдыхаю мало. На работестахановка. Дома не совсем хорошо. Вера моя две недели болеет: болит голова, горло, а сейчас уши (плохо слышит). Борик здоров, бегает в садик. За деньги 250 рублей, полученные от тебя, я очень благодарю, об их получении писала тебе ранее. На днях получила 461 рубль, которые ты шлешь отцу. Как только получу от него постоянный адрес, сразу перешлю деньги ему. Саша мой из Абдулино уехал в Акмолинск, главпочтамт до востребования. Саша собирался заехать к нам, но ему не удалось: подвело начальство. Я многое тогда пережила от несостоявшейся встречи, к которой готовилась. Что поделаешь, война. Пиши отцу по адресу: г. Бугульма, ул. 14 Павших, дом. 43, Афанасьевой Ольге для Гаврилова, он очень просит. В Акмолинске ваш Иван был в Красной армии, теперь там Саша. Завтра думаю сходить к своим в деревню. Извини, что плохо пишусвет плохой. Дорогой Шурик, просись к нам в Ижевск в лазарет. Я бы могла тебя проведать, это такое счастье было бы для меня. К нам много раненых привозят, и ты бы мог сказать, что у тебя в Ижевске есть родные. Крепко все тебя целуем».
Это письмо вернулось обратно Шуре в Ижевск.
20.12.1942
Написал свое 42-е письмо жене Шуре в Ижевск из Акмолинска в надежде, что оно дойдет к Новому году:
«Здравствуй, Шура дорогая,
Славная жена моя!
Шлю из угольного края
Свой привет горячий я.
Пишешь ты, что вас забуду,
Что заехал далеко
Не забуду, любить буду,
Вас забыть мне нелегко.
Ты, родная, не печалься,
Что в разлуке мы теперь,
На судьбу свою не жалься,
Это временно, поверь.
Временна разлука наша,
Как и немцы на Руси.
Все невзгоды, моя Саша,
Ты безропотно неси.
Пишешь, в лапти ты обута,
Ходишь в летнем пиджаке,
Да, видать, что зиму-люту
Ты встречаешь налегке!
Чем помочь тебе, родная?
Эх, ничем я не могу!
Посочувствовать могу я,
Да поохать помогу.
Пишешь, что глупцы смеются,
И с лаптей, и с пиджака.
Богатеи зазнаются
Смотрят как-то свысока.
Говоришь, смеются эти,
Не видавшие беды,
У кого забиты клети,
Да не выпросишь воды.
Пусть смеются, ясноглупы,
Да душа у них низка,
Коль насупивши тулупы
Просмехают голяка.
Будет время, непременно
Посмеемся также мы,
Вспомним лапти, вспомним время,
Время грозное войны.
Вспомним бомбы и тревоги,
Ночи летние без сна,
Будут в прошлом все тревоги,
Будет и для нас весна.
Мы припомним все сначала,
Что с собой несла война,
Вспомним вместе всем кагалом (прим. кагалеврейское собрание народа, сход)
С чаркой белого вина!
Тыстахановка в заводе,
Это радостно читать!
Знаю, не в твоей природе
По работе отставать!
И тебе почет и слава!
Как и множеству подруг.
Я тобой доволен, право,
Я тобой горжусь, мой друг!
Ты работаешь и деток
Смотришь, холишь, как цветы,
И сама хоть не одета,
Зато их одела ты.
В дет. садок сыночек Боря
Ходит сыт, обут, одет,
С ним теперь немного горя
Ведь ему уже пять лет!
Парень Борик наш серьезный,
Ну, и надо полагать,
Что он скоро, точно взрослый,
Будет маме помогать.
Вера, доченька, дежурит,
Сон твой чутко караулит,
И сама хоть глазки жмурит,
Но на смену точно будит!
Вера учится отлично,
Это точно знаю я,
Мне о том писала лично,
В общем, радует меня.
Передай приветы нашим
В Средне-Постольский совет.
Мой поклон твоей мамаше,
Вере с Эдиком привет!
Говорю я им спасибо,
Добрым родичам твоим,
Жить богато, да счастливо
Много лет желаю им!
Проявили к нам участье
С бескорыстною душой,
Помогли они в несчастье
Очень много нам с тобой.
Мы у них в долгу, родная,
В неоплаченному долгу.
Не придумаю, не знаю,
Оплатить чем я смогу?
Ну, пока. Писать кончаю,
Всех целую горячо,
С Новым Годом поздравляю,
И целую раз еще!»
Хотя это поздравление я послал заранее, оно пришло Шуре с опозданием, а именно 9 января 1943 года.
21.12.1942
Свое письме к жене Шуре я начал со слов о письмах, полученных и отправленных. В среднем письмо из Акмолинска в Ижевск идет 12 дней, а из Абдулино шло 6 дней.
Пишу о еде, кровяной колбасе, которая скоро портится.
«Вчера послал письма тебе, в колхоз и Верочке В этот день был мороз минут 30надел шапку и драные валенки. Недавно была телеграмма, что я назначен сюда временно. Как долго здесь пробудуне знаю. Раньше я тебе писал, что, может, заберу вас сюда. А теперь считаю, что этого делать не следует. Меня могут опять куда-то направить, а вы останетесь одни среди чужих. Как видно, Шура, придется тебе и это лето 1943 года быть в Ижевске. Готовь картошку на посев, землю тебе дадут по постановлению прошлогоднюю. Пишешь, что Василь придирается за квартиру, ну, это понятно, а то, что за хождение к твоим на деревнюэто дико. Что пишут Шурик и отчим? Вышли Шуркину фотокарточку и, если есть, свою. По сводкам дела на фронте неплохие. Деньги за декабрь еще не получил».
22.12.1942
В открытке жена Шура пишет:
«Поздравляю тебя с Новым Годом и желаю, чтобы в Новом Году нам жить вместе. Спасибо за письма, завтра отвечу, нет времени писать».
23.12.194
В письме, которое жена Шура начала писать еще 17 декабря, она описывает свои новости за несколько дней:
«Пришла с работы, голова болит, большой мороз. Хотела постирать, но лягуустала. Отработала смену, дома все приготовила и ушла в деревню, по дороге удалось подъехать. Меня ждали, хорошо покормили, жила у них весь день. Из одеяла пошили мне штаны. Вымылась. Утром 19 декабря ушла рано, километров 12 ехала, домой пришла в два часа дня. На работу нужно к половине пятого. Из колхоза принесла: молока, хлеба, два пирога, 3 кг муки, круп 1 кг, мясо и кусочек баранины, баночку сметаны, кусок мыла. Ведро Вера достала в колхозе для меня, так как хозяйка своего не дает. Да, как-то до этого Вера была у нас и тоже привозила кое-что. На заводе работаю по 12 часов, тяжело. Нет времени для отдыха, и писать тебе письма перестала. На базаре купила один фунт масла за 300 рублей, дешево попало. Рубила дрова и ушибла руку, придется оставить стирку белья. Вера уже выздоровела, завтра пойдет в школу. Борик здоров. Я чувствую себя хорошо. На дворе много снега, холодно. Получила твои письма от 29 ноября и 4 декабря. Очень хорошо, что ты ходишь в баню. Я разделяю твое мнение, что ехать нам к тебе не надо. Положение твое неустойчивое, ты можешь попасть в армию и так далее. А нам что потом делать? Придется мне тут ждать конца войны. Я просилаодну получку оставляй себе, у нас есть картошка и хлеб, а тебе все надо покупать. Твоя шинель лежит, на перешивку из нее пальто нет ваты. Мама пошила мне жакет из старого пальто, я одета. Работаю на старом месте, гонять перестали. Зарплата за ноябрь 336 рублей, но я восемь дней не работала, а пять болела. В каждый большой выходной бываю в колхозе (через три недели). Саша, купи ведро картошки и масло, что вез нам, расходуй. Обедай в буфете, береги здоровье. На днях получила от Шурика письмо, что он ранен под Сталинградом в правое плечо, но рана не тяжелая. Вот бедняжка, жаль парня. Что поделаешьвойна. Его адрес: Пензенская область, Городищенский район, Фабричное п/о 294, лейтенанту Гаврилову А.В. Привет от него, просит писать. Вот видишь, написала письмо за несколько дней. Твои дети и жена Шура».
У меня сохранилось два любопытных документа конца 1942 года.
Первыйэто ордер 4234, выданный металлургическим заводом г. Ижевска тов. Мороз на получение «детский воротник» в магазине 31.
Второйзаборная книжка 17807, выданная заводом тов. Мороз на второе полугодие 1942 года в магазин ОРС 22 (прим. отдел рабочего снабжения). В книжке 60 талонов, и они не тронуты.
25.12.1942
Жена Шура в открытке пишет:
«Пошла на работу, болело горло, и, после двух часов работы, в «скорой помощи» дали освобождениетемпература 38,5, ангина. Спала плохо, завтра пойду к врачу на Советскую. Вчера начальник цеха вызвал меня и дал ордер на воротник, я не хотела брать, могу обойтись без него. А вот обувь нужна. Наш мастер просил старшего мастера, в чем я нуждаюсь, и он пообещал дать обувь. Пока хожу в лаптях. Трудно кушатьболит горло, а есть хочется. С едой у нас пока хорошо, а вот дрова пилить не с кем».
27.12.1942
Шура снова пишет мне открытку в Акмолинск, в которой сообщает, что все еще болеет ангиной: «Болит все тело, уши и губы. Дали больничный с 24 по 29 декабря. От врача чуть дошла домой. Устала, сидя в длинной очереди».
Шура просит писать чаще о себе. От Шурика получила открытку, которую писал его товарищ под диктовку, он уже в Орске, просит писать на адрес: г. Орск, 2-ое отделение, 13 палата, Гаврилову А.В. Передает привет.
В эти дни, когда Шура болеет, я пишу ей из Акмолинска, еще не зная о ее болезни. Рассказываю о своих обычных мелочах, о пропавшем чесноке, о рыбе и топленом масле в бутылке. Рад, что они не голодают, а вот с квартирой беда
«Но зимой не перебирайся. Вообще не везет нам на квартиры: в Гомеле Шляйцевы были, а тут этихуже Шляйцевых. У меня выходной: был в бане, помылся сам и белье помыл. Позанимался в Управлении и поехал на вокзал, но мне не повезлокупил за три рубля одну порцию кровянки, правда, съел три супа. Туда шел пешком около четырех километров, мороз, побаливают ноги, но не лечуот лечебных процедур болит сердце Ты, Шура, наверно, смеешься, что часто хожу в баню. Раньше ты меня выпроваживала с большим криком. Но тут баня под боком, и постельное меняют через 10 днейэто, наверное, действует. Я как бухгалтер привык всему вести учет и для этого нумерую письма, да и ты свои, а вот добиться от тебя, какие мои номера ты получила и когда, я никак не могу. А Василь не подбирает мои письма? При его «доброжелательстве» этого можно ожидать. Получила ли мое письмо 42? И фотокарточку в письме 36? Пойду сушить кальсоны. Привет колхозницам. Целую всех вас крепко».