Не думайте, что мы не видим вашу усталость. Вы молодцы, и мы, командиры, очень гордимся вами после этой недели. Я хотел бы прочитать вам письмо, написанное одним боевым солдатом. Подумайте о нем.
И Одед начал читать. Он читал очень тихо, но в пустыне его голос звучал совершенно отчетливо. Это письмо сочинил не Одед, позже этот текст я нашел в интернете. Его авторсолдат боевого подразделенияпишет о своих переживаниях и чувствах так, что невозможно остаться равнодушным.
Как передать свои переживания? Слова ведь так банальны. Как передать чувства, которые ты испытываешь, другому человеку? Как я могу доходчиво описать ситуацию и ту вопиющую несправедливость, которая меня мучительно гложет?
Почему жизнь небоевых солдат так хороша? Они окружены девушками, у них есть время и возможность столько успеть! Жаль, что лучшие годы пролетают так быстро. Почему, когда я приезжаю домой на шаббат и пытаюсь приблизиться к тебе, ты спокойно произносишь: «Ты очарователен, но я так больше не могу. Не могу ждать неделями, пока ты заявишься на шаббат домойгрязный и уставший. У меня есть другие дела».
И вот пролетел еще один шаббат. Почему, когда мы только призывались, у ребят из подразделения было много подруг, писем, посылок, а теперь мы все остались одни? Неужели это из-за трех лет? И я сижу здесь, в грязи, и снег опускается на землю, и я дрожу, мне очень холодно, но сердце сердцу намного холоднее. Ведь, пока я здесь, ты лежишь в своей кровати, укутанная одеялом, в своем теплом и защищенном доме и не думаешь ни о чем. Ты знаешь, что где-то там есть солдаты, сидящие в грязи, дрожащие от холода и мечтающие закрыть глаза, мечтающие поспать. Солдаты, которые охраняют тебя, незнакомка, чтобы ты могла ни о чем не волноваться в своей уютной кровати. Ты спишь, когда я охраняю тебя в военном джипе, весь покрытый пылью после многочасового патруля, в бронежилете, в каске, с автоматом в руках и со злой обидой в сердце.
Как же мне объяснить то чувство напряжения и беспокойства, страха и любви, когда я прихожу домой и рассказываю о перестрелке, физических страданиях и волнениии вы дружно киваете головой, как будто бы все понимаете, но тут же переводите разговор с неприятной вам темы, обсуждая новые машины. Когда я считаю камни, брошенные в наш джип, и слышу, что террорист намеревался устроить засаду и выпустить автоматную очередь по моим братьям, которые со мной с марта 2002 года, а в мировых новостях лишь пишут о «плохих солдатах», которые стреляют и убивают «невинных». Когда 10-летний подросток, бегущий по узким арабским улицам, кричит, как сильно он ненавидит меня и что бы он сделал с моей сестрой А я ничего не могу сделать! Когда по утрам я вижу восход солнца и пейзажи, которые многие за границей мечтают увидеть, я мечтаю лишь о стенах родного дома. Мне хочется услышать от вас хоть одно теплое слово! Когда болит спина и глаза красные от отсутствия сна, я открываю газету и читаю, как некие израильтяне не готовы служить по «идеологическим причинам» в Шхеме, Туль-Кареме, Рамалле, Дженине, потому что это против их моральных устоев. Есть ведь другие, которые сделают всю черную работу за них. Так кто же мы? Мычернорабочие государства Израиль? Эти идеологи никак не могут осознать, где мы живем. Они не понимают, что без нас они попросту не выжили бы здесь и дня. Я не прошу вашей жалости. Я также не собираюсь жалеть самого себя. Я просто кричу о несправедливости!
Мудрецы когда-то сказали: «Кто не работает на протяжении неделитот не ест в шаббат». Эти мудрецы даже не представляли, как мы будем чувствовать себя через три года после мечетей, террористов, оружия, арабских переулков. У них нет ни малейшего понятия о том, как мы будем чувствовать себя уже дома, даже в своих кроватях ни на секунду не забывая, что есть ребята, которые родились спустя 5 лет после нас, и именно они сейчас защищают нашу страну.
Из-за этой ужасающей реальности мы просто обязаны быть здесь, чтоб охранять наши семьи, наших братьев и сестер. Я горжусь тем, что являюсь бойцом. Полтора месяца назад я пришел со службы домой на шаббат. Моя маленькая сестра написала мне письмо и подарила мне его вместе с шоколадкой. «Спасибо, что ты меня охраняешь». Больше ничего. В свои 6 лет она понимает больше, чем многие в этой стране. И если бы я не пытался показать, какой крутой я брат, я точно бы расплакался. Потому что все этодля нее. Так скажите нам доброе слово. Не нужно больших зарплат, дорогих машин, поездок за границу. Всего лишь доброе слово. Чтобы мы знали, что за нами стоит весь народ, чтобы мы знали, что нам есть ради чего служить, чтобы мы почувствовали, что сделали правильно, пойдя в боевые войска.
Письмо от простого солдата.
Был вечер. Ярко светили звезды. Вокруг на десятки километров нас окружала пустыня. И только голос сержанта, читающего письмо: «Я горжусь тем, что являюсь бойцом»
Мы на тот момент только четыре месяца служили в ЦАХАЛ. И, конечно же, мы, вчерашние школьники, не могли не осознать, что значит быть боевым солдатом израильской армии. После Наби Муса мы окрепли душой и телом, стали взрослее. И даже, наверное, спустя сорок лет после службы мы будем помнить Наби Муса, двенадцатичасовый шамнаш, незабываемое, отполированное поколениями парнишек бревно и это письмо.
Армия израильских детей
В 2009 году я прилетел в Санкт-Петербург. Это было мое первое посещение как этого удивительного, красивого города, так и самой новой России. Кроме того, это была первая заграничная поездка после трех лет армейской службы. Дни, проведенные в городе на Неве, были лучшими после демобилизации: много новых друзей как с еврейскими, так и с нееврейскими корнями, много музеев, театров, много очень вкусного и дешевого мороженого в стаканчиках, которое я помнил еще с детства, проведенного в Украине. В один из замечательных вечеров в Питере мы с новыми друзьями сидели в баре. Примерно часов в десять, собираясь домой к одному из друзей, у которого остановился, я сказал, что возьму такси, так как возвращаться в Купчино на метро, да еще и идти до дома по этому району довольно опасно. Тем более что с криминальными купчинскими историями меня любезно ознакомили еще в аэропорту.
Вся компания удивленно на меня посмотрела.
Ты ведь служил в спецподразделении и даже воевал. Неужели тебе страшно идти по обычной улице вечером? озвучил общий немой вопрос в глазах компании один из ребят.
Мой ответ удивил компанию еще больше:
Я вам должен признаться: мне кажется, что любая военная операция пугает израильского солдата намного меньше, чем прогулка по ночному району Питера.
За столиком повисла тишина. Наконец Сергей, один из моих новых приятелей, ни разу не бывавший в моей стране и знавший о ней немногим больше того, что в Израиле живут евреи, произнес:
Странно. Если солдат из спецподразделения боится встречи с местными хулиганами, то как он вообще мог воевать?
Наверное, в этом вопросе емко выражена довольно существенная разница между ЦАХАЛ и другими армиями мира. В большинстве армий стараются достичь победы, невзирая ни на что, любой ценой. Как поется в популярной песне на слова Булата Окуджавы: «Мы за ценой не постоим». Цель же военнослужащих ЦАХАЛпровести максимально организованную операцию, в которой безопасность и жизнь солдата превыше всего.
Армия ценит солдата как ребенка, который обязан вернуться домой живым. Если выбор стоит между поимкой террориста сегодня, обрекающей на риск «детей», или переносом операции на более благоприятное время для сохранения жизни солдат, то выбор, безусловно, падет на второй вариант. Израильские солдаты знают, что они защищены, что ими дорожат. Это проявляется во всемначиная с обеспечения личным качественным спецснаряжением и заканчивая четкой организацией любой операции, когда десятки и сотни бойцов из разных подразделений синхронно выдвигаются, чтобы нейтрализовать иногда всего лишь нескольких террористов.
Израильская армия не готовит суперменов. Солдат не учат перестать чувствовать боль, есть полевых животных, справляться с любыми трудностями. Ее основная цель, как говорил наш полковник, чтобы все дети вернулись целыми и невредимыми домой после трех лет службы. А для этого нужно так подготовить офицерский состав к разработке и проведению военных операций, чтобы, несмотря на войну, ребята могли уйти на гражданку такими же, какими пришли, без физических и психологических увечий, депрессий и нервных срывов. Пусть остаются живыми и здоровыми!
В 2010 году так называемая Флотилия свободы с «Активистами за мир» пыталась прорвать израильскую блокаду сектора Газа. Израильский морской спецназ «Флотилия 13» был высажен на турецкий корабль «Мави Мармара». В тот же момент «активисты» набросились на солдат с ножами и металлическими прутьями. Позже турецкое телевидение показало видео с ранеными израильскими спецназовцами. У некоторых в глазах из-за физической боли стояли слезы. Турецкое правительство, показывая эти кадры, пыталось ударить по гордости израильтян, унизить перед всем миром, мол, смотрите: израильские спецназовцы плачут как дети.
Эти кадры породили волны негодования в Израиле. Израильтяне были в ярости, увидев слезы своих детей. Все требовали ответа на вопрос: «Как смело руководство ЦАХАЛ отправить спецназ на такую операцию, не позаботившись о безопасности солдат?» Никто и не думал винить ребят за их слезы, потому что никто у нас не видит в них сверхлюдей и для всех израильтян они лишь дети, которые честно защищают свою родину.
Такой подход может показаться многим странным, не уверен, что он может подойти другим армиям. Но мне кажется, что именно благодаря подобной философии израильское общество продолжает верить армии, посылает служить своих детей, не боится, что их превратят в безвольных роботов или пушечное мясо.
Степень доверия общества к армии очень точно выразила моя мама, ожидая моего семнадцатилетнего брата из ночного клуба: «Скорее бы он уже пошел в армию. Я хоть меньше за него буду переживать». Мы посмеялись. Но это именно то доверие, которого заслуживает армия, заботящаяся о каждом парне или девушке как о своем родном ребенке, а не пытающаяся создать сверхчеловека.
Не говори, что ты дома, пока тебя там нет
Практически сразу, в первый же месяц службы в армии, мы осознали некую истину, ее можно сформулировать так: «Не говори, что ты дома, пока тебя там нет». Даже за несколько минут до отъезда домой на шаббат мог поступить прикази все мечты о домашнем уюте, вкусном ужине, который так замечательно готовит мама, рушились. И вместо вкусной домашней еды и уютаавтомат в руках, марш-бросок или шамнаш.
В армии самое тяжелоенеизвестность. С непривычки такое состояние очень выматывает. Ведь на гражданке практически каждый является абсолютным хозяином своим поступкам и времени. Все распланировано, известно, что будет через час, через день, на следующей неделе или в будущем месяце. В армии, особенно в период подготовки, длящийся год и два месяца, когда ты еще не стал полноценным бойцом подразделения, все иначе. Мы совершенно не знали, как сложится любой наш день. Начиная с подъема нам каждые два часа сообщали, что мы будем делать дальше. Есть даже такое понятие, особенно актуальное в спецподразделениях, арафель маслюль, что означает «туман подготовки». Это был своего рода психологический тренинг, призванный выработать у нас определенную устойчивость к резкому изменению привычного хода вещей. Чтобы, например, команда «Через два часа подготовиться к марш-броску!» воспринималась нами более спокойно и не так драматично.
В армии невольно начинаешь верить в приметы. Да и как не верить, если они часто сбывались! Например, я и мой товарищ Села, о котором я упоминал ранее, любили песню известного израильского певца Эяля Голана. В песне была строчка: «Махар ани ба байтзавтра я буду дома». Мы заметили, что если петь эту строчку в четверг, когда остается всего день до поездки домой, готовя свою мадей алефвыходную форму, то все пройдет нормально и шаббат проведешь дома. Но однажды мы затянули «Махар ани ба байт» загодя, во вторник, просто перед сном пропели любимую строчку. В этот шаббат, как назло, оба остались на базе. Высшие силы шуток не понимают и жестко наказывают за попытки вмешаться в их планы. Ну прямо как наши командиры. Сказал (пропел), что завтра идешь домой? Ну-ну, попробуй, а мы поглядим! Поэтому вокалом мы отныне занимались только по четвергам и стали более уважительно относиться к приметам.
Первые полгода службы наше маленькое, но уже родное подразделение из 38 человек каждый четверг вечером собиралось в одной из больших палаток и рассаживалось на раскладушках, стоящих буквой «П», для подведения итогов недели. Входил наш офицер Лютан, солдаты вскакивали, вытягивались по стойке «смирно». Потом все садились и надевали зеленые береты. На тот момент до красных мы еще не дослужились, и предстояло прослужить еще довольно долго! По правую и левую руку от Лютана садились командиры-сержанты. Лица у всех предельно серьезны. Ведь сейчас каждый из нас узнает, будет он проводить шаббат дома или на базе.
Конечно, самые отъявленные «грешники» заранее знали свой приговорте, кто забыл в палатке оружие, уходя на обед, проспал подъем, хуже всех бегал или на шамнаше в его магазине не досчитались нескольких патронов. На протяжении недели, во время шамнаша, иногда наш сержант Рабин в автомате солдата обнаруживал грязь. Он бережно соскребал ее пальцем и этой грязью выводил на руке солдата слово шаббатна иврите оно состоит из трех букв. Написал? Солдат домой не попадал. Не хватило грязи? Повезло! Рассказывали, что раньше слово шаббат сержанты писали на лбу солдата, но руководство это запретило, сочтя неприемлемым. «В общем, в хорошие времена мы начали служить. Спокойствие да благодать», говорил я сам себе во время одного из шамнашей, с каской на голове, уставший после дня тренировок, наблюдая, как Рабин пишет слово шаббат на руке Зоара. Но и остальные о том, где они будут в субботу, имели пока самые смутные представления, ведь небольшие провинности имели все. Кроме того, у нас была в подразделении тетрадь Махберет Факим, куда мы собственноручно записывали свои грехи. Записать свой проступок было во всех отношениях проще, чем трусливо скрыть его. Ведь если офицер замечал нарушение, а в твоей личной записи в тетрадке покаянных признаний не было, то долгожданная поездка домой однозначно отменялась. Но это в лучшем случае. Часто за уличение во лжиа недонос на самого себя у нас квалифицировался именно как враньетакого вояку просто выгоняли из подразделения. Во время этого судилища я ощущал себя как на поле боя среди рвущихся снарядов и свистящих пуль, где мы то и дело получали ранения.
Конечно, все это было не так уж трагично и даже сопровождалось шутками со стороны начальства. Выглядело это примерно так. Офицер Лютан говорил: «Марк, встань!» Тот вставал. А офицер продолжал:
На этой неделе Марк забыл свое оружие в палатке. Кроме того, он на две минуты опоздал в столовую. Марк, ты знаешь песню «Коль ха кохавим нофлимВсе звезды падают»?
Да, с поникшей головой скорбно отвечал бедный Марк. Его судьба уже была решена.
Так вот, сейчас ты такая звезда, которая упала. На этот шаббат ты остаешься здесь. Садись, спокойно продолжал Лютан.
Порой лишиться субботнего отпуска можно было и за менее значительные проступки, совершенные по чистой глупости. Например, в первые месяцы службы командир часто заставлял нас бегать. Говорил: «Видишь вон то дерево? У тебя есть десять секунд, чтобы добежать до него, дотронуться и вернуться обратно». Или: «Видишь вон ту гору? Добеги до нее и вернись обратно». И таких команд в день ты мог выполнить десятки. У меня на часах даже стерлась кнопка секундомера от того, как часто за день приходилось нажимать на нее. Но иногда такие приказы отдавались с элементом юмора. При этом шутить мог как командир, так и его подчиненный.
Вообще, в израильской армии внешним атрибутам субординации уделяют не такое большое внимание, как в других армиях, что, наверное, лишний раз доказывает ее демократичность. Все понимают, что дисциплина должна поддерживаться другими методамипониманием необходимости воинской службы и того, что ты и твой командир, если надо, вместе, плечом к плечу, выйдете на боевые операции, а от слаженности ваших действий будут зависеть и ваша жизнь, и успешность выполнения задания. А обязанность отдавать честь уж никак не влияет на эффективность армии. Безусловно, юмор, особенно со стороны подчиненного, должен иметь границы. Иногда по глупости ты эту границу самоуверенно переступаешь Так, однажды сержант Одед подозвал меня и, улыбаясь, сказал: