И я ни разу не слышал его голоса. Ни разу. За все пять лет. Кроме одного-единственного случая.
Пятый курс. Вот-вот сдача дипломного проекта. Класс. Сампо. Сампоэто самоподготовка. Сидишь и занимаешься: сам себе учащийся, сам себе преподаватель. «Вдоль по речке Лимпопона курсантское сампо».
Жара. Затылки дымятся. Окна настежь, но толкуноль. Без пяти минут лейтенанты сидят полуголые, потому что невозможно просто. На четвёртом курсе можно было хоть форменный синий воротник линялый (который ещё неправильно гюйсом зовут) водой намочить и на башку привязать. Но на пятом курсе летом мы ходили по форме номер два, в беленьком, а там гюйсы несъёмные Поэтому вовсю применялись носовые платочки. Зрелище то ещё.
На каждом столе разложены секретные тетрадки, учебники, руководства, техописания, альбомы рисунков И ватманы: все что-то рисуют. Я в тот момент малевал свою КПУГкорабельную поисково-ударную группу: два 1135-х и между ними «букарь», 1134б. Строем клина. На меня налетали две волны голодных «интрудеров» и ещё две«корсаров»; в меня пуляли «гарпунами», «буллпапами» и «томагавками», а три смелых противолодочных кораблика с помощью моих расчётов всё это лихо сбивали своими ракетами, пушками, и даже (кто в теме, тот не удивится) реактивными глубинными бомбами. Всё это, разумеется, в условиях напряжённого радиоэлектронного противодействия. Ну, рисовать я, слава Богу и спасибо маме с папой, умею, и картинка получалась что надо. Трафальгарская битва рядом не валялась. А свою неимоверную пусковую установку, изобретённую для зенитного ракетного комплекса «Оса-МА», я к тому времени уже начертил, и она торчала свёрнутая в тубусе. Мой руководитель диплома, капитан 2 ранга Малахов Ахмед Тимыч, когда впервые увидал это четырёхракетное железное пугало, вжался в кресло и сказал только: «Ню-ню».
Примерно тем же самым занимался каждый, кто в тот момент торчал в классе. А торчали не все: народ вовсю бегал по кафедрам, по консультациям, в курсантское кафе «Фрегат» к тёте Фросе и просто в самоходы среди бела дняблаго к концу выпускного курса контроль слегка ослаб. В классе мариновалось человек шесть или семь, а среди нихВиталик Низиенко про прозвищу Лысый.
Он стоял в позе Тамерлана, нависшего над картой Фермопил, и с упоением вычерчивал разрез крылатой ракеты П-120 «Малахит», вид слева. Самым главным было не наставить клякс и не разлить тушь: рабочий лист ватмана секретный, потом замучаешься перерегистрировать на чистый и начинать всё заново. Впрочем, в каждом классе были свои спецы, которые умели без проблем срезать тушь бритвенным лезвием. Кстати, впоследствии, уже на Камчатке, был у нас секретчиком старший мичман Володя Храпко, который умудрялся срезать кляксы и помарки даже с кальки и папиросной бумаги
Чтоб чертить было веселее, опупевший от жары Лысый напевал:
Белые кры-ылья!.. Белые кры-ылья!
Белые кры-ы-ыльяпростор голубо-ой!
Мы ведь люби-или! Мы ведь люби-и-и-или!
Мы ведь люби-или друг друга-а с тобо-ой!
Голос у него был препротивный и скрипучийсамое то для командования крейсером, но совершенно не подходящий к упражнениям в послеобеденном вокализе. Остальные молча терпели, потому что за пять лет уже привыкли. Впрочем, на первом курсе Лысый вполне себе выл в училищном хоре, но туда загребали всех карасей поголовно.
Он в очередной раз обмакнул в чёрную тушь ученическое перо, аккуратно ввёл его в промежность раздвинутых на нужную ширину лапок рейсфедера (а ну-ка, кто вспомнит, что это такое?), придвинул линейку и, не переставая «петь», уже приготовился было провести чёткую жирную линию, как вдруг
О, это сакральное «вдруг»!!!
как вдруг дверь тихо приоткрылась, и в аудиторию неслышно вплыла голова Мохнатого Уха без фуражки. Всё остальное осталось в коридоремы видели только бесформенный красный череп с пегими волосёнками и потной блестящей лысиной. Он смотрел прямо на Виталика немигающими бесцветными глазками и одновременно нацелился на него своим левым ухом. Вы скажете«невозможно». А вот возможно. Я и сам чуть тубус не уронил. Кстати, в том ухе густо росли седые волосы.
Взгляд Мохнатого Уха пронзил Лысого, как пронзает нейтрино вчерашнюю какашку носорога-альбиноса. Кстати, примерно такой же взгляд у голубой акулы, только у той глаза всё же более выразительны.
Какие-какие крылья, товарищ Низиенко?
От этого голоса можно было схватить инфаркт. Тихий, без примеси басов, вкрадчивый, такой же бесцветный, как и глаза.
Б беб б-белыевыдавил Лысый, распрямляясь и отчаянно потея.
Двое или трое «без пяти офицеров» украдкой стянули с голов влажные носовые платочки и пригнулись, стремясь сойти за одинокие кнехты.
Белые?премерзким тоном хмыкнул Мохнатое Ухо.Ну-ну. Да-да, товарищ Низиенко, ну-ну.
И голова всё так же неслышно скрылась, задраив за собой дверь.
Рейсфедер выпал из Виталькиных пальцев, брызнув двумя кляксами по разрезу крылатой ракеты П-120 «Малахит» (вид слева).
А что такого, мужики?растерянно спросил Виталик.А?.. Что такого?.. Ну, белые это ж такая песня, ну! Кто её там поёт Вот же ж дурак, а?к кому относилось «дурак», было не совсем понятно.Блин Ну на фига вот так?
Кобздец тебе, Лысый,сказал Серёга Ковалевский по прозвищу Ковальчик,поедешь служить на Аральское море.
И он вытащил половинку лезвия «Нева».
С меня мороженка,грустно сказал Виталька, подбирая злосчастный рейсфедер с испорченного ватмана.
Две,флегматично уточнил Ковальчик.По одной за каждую кляксу.
Виталя попал служить куда-то на Севера. Ковальчикна Балтику, на ракетный катер. А ясначала под Владивосток, в Тихас, потом на Камчатку.
«Вдоль по речке Лимпопона курсантское сампо» м-да.
ВОРОНЕЖСКИЙ ТРУД
...А в этом месте обязательно сделайте ссылку на «воронежский труд»,сказал руководитель диплома.
Да-да... есть, так точно!пробормотал Олежик, думая в этот момент слегка о своём.
Какие там ссылки, какой там «труд»все мысли Олежика занимала не предстоящая защита диплома, а собственная свадьба, которая должна была состояться аккурат через три дня после этой самой защиты, и целуйте мой абгалдырь.
Диплом, кстати, получился просто блестящим. Олежик умудрился ковырнуть в нём такие темы, что даже руководитель только тихо ойкнул и восторженно цокал языком на протяжении четверти часа. Выводы, прямо следующие из ковырнутых тем (между прочим, подтверждённые соответствующими машинными расчётами) означали грядущий переворот в конструкции стрельбовых РЛС универсальных зенитных ракетных комплексов морского базирования. Революция, не меньше. Есть от чего заторчать.
В процессе защиты члены комиссии заинтересованно слушали распевающего соловьём Олежика, предвкушая, как наш океанский флот со своими новыми антеннами обгонит проклятого супостата минимум на четверть века. Листали диплом и тоже цокали языкамидо тех пор, покуда не добрались до перечня использованной литературы.
Я вижу, вы использовали «воронежский труд»,сказал седой капитан первого ранга Говоров, доктор технических наук и известный на весь флот специалист по радиолокации.
Так точно, использовал,уверенно ответствовал Олежик (потом он говорил: «Вот на хера, а? На хера я это ляпнул?»).Газета «Воронежский труд».
Газета?удивлённо спросил капитан первого ранга Говоров, доктор наук и протчая-протчая-протчая, уставившись в Олежика, у которого вдруг разом одеревенели ноги и прочие кости, содержащие мозговое вещество. Глаза Говорова при этом широко раскрылись, а лицо начало приобретать пунцовый оттенок.
И тут Олежик окончательно почувствовал подвох. А точнее говоря, жопу. Мину замедленного действия, которая вот прям сию же секунду взорвётся термоядерно-фугасно-осколочной глубинной авиабомбой. Но отступать было уже поздно.
Так точно,выдохнул он, тревожно ощущая пяткой в правом ботинке своё трепещущее сердце.Газета. «Воронежский труд».
А дату не припомните?не унимался Говоров, уже надувающийся багровым пузырём.
В перечне использованной литературы всё сплошь с грифами «С» и «СС», и сам диплом тоже весь сов.секретный, включая обложку, и вдругнате вам, газета «Воронежский труд». Блин. Но вдруг там и впрямь было чего-то такое, да-да, несекретное, но впрямую как-то касающееся? А? Ну там... какой-нибудь... фиг его знает... Руководитель же дипломаон что, просто так сказал, что ли?!
Олежик глянул на потолок, прочёл на белой извёстке ответ, покорно прикрыл глаза и выдал решающий залп:
От семнадцатого октября тысяча девятьсот семьдесят девятого года.
И комиссия забилась в конвульсиях. Контр-адмирал и три кап-раза задыхались, срывали галстуки и расстёгивали воротнички рубашек, судорожно сучили ногами под столом в поисках точек опоры. Багровый пузырь седой головы капитана первого ранга Говорова первым лопнул в истошном хохоте.
Толпящиеся же в коридоре оставались в полном неведениис чего бы это вдруг высокая комиссия так громко и неприлично ржёти делали самые немыслимые предположения.
Оторжавшись всласть и утирая взмыленные лица платочками, комиссия, всё ещё икая и подёргиваясь, разъяснила обалдевшему Олежику причину поразившего её приступа смеха (а точнееистерики).
Ну, в общем, один абсолютно секретный воронежский научно-исследовательский институт однажды взял и обобщил все известные на тот момент ТТД и ТТХ радиолокационных средств вероятного противника, и в итоге получилось замечательное справочно-учебное пособие, а в повседневном обиходе энто дело для краткости именовалось просто: «воронежский труд». И самое смешное, что он вполне себе присутствовал в олежиковом дипломе в перечне использованной литературы под своим официальным названием, просто словосочетание «воронежский труд» странным образом попало в Олежкины уши всего лишь один развот прям сейчас, то бишь непосредственно во время защиты.
Газета...продолжал плакать контр-адмирал Новосёлов,«Воронежский труд»... ик!.. октября... семьдесят девятого, бляха-муха, года... Идите, сударь, плывите, весло вам в клюз... оценка «отлично»...
Есть,ошалело сказал Олежик и чётко повернулся кругом.
Когда он вышел в коридор, глаза его излучали фазированные импульсы изумления неожиданностям окружающего мира и безумной поросячьей радости.
Ещё бы, диплом защитил. Ну подумаешь, обосрался немножко... с кем не бывает. Вытерсяи чеши дальше. Свадьба через три дня, диплом на пять баллов; душа требовала портвейну и немедленно.
Технический переворот, кстати, не состоялся. Там у него в расчётах одна матрица была криво составлена, но знал об этом только сам Олежик, и никто более. Если бы он её специально не искривил (оно ж выяснится-то уже потом, чёрт те когда, чёрт те где и чёрт те кем), никакая «революция» в стрельбовой радиолокации у него там в дипломном проекте не вытанцовывалась бы.
Не помню кто, но примерно такое когда-то сказал: «Что такое диплом? Пять минут позораи кусок хлеба с маслом на всю жизнь...»
ТОТ ДЕНЬ
Я там чуть выше немножко говорил про вылупления
Вот личинка стрекозы покидает воду пруда, взбирается на стебелёк и замирает. Прочно и надёжно вцепившись коготками лапок в нежную зелень стебля, она неподвижна. Она словно готовится к какому-то высокому таинству. Она напряглась, она застыла. Проходит какое-то время она вдруг начинает подрагивать всем своим телом, закованным в надёжный прочный панцирь; хитиновая броня на спинке внезапно рвётся, дырка расширяется, и из неё на свет вылезает красавица-стрекоза Сейчас она обсохнет, расправит тонкие сверкающие крылья и умчится в небесную синь
Или вот: бабочки. Вчера куколкасегодня бабочка. Бздынь!вылезла, обсохла, радостно осмотрелась вокруг, счастливо заржала и полетела.
Так же и лейтенанты. Вылупился, обсох, отдохнули
Ибдум! бабах! трресь!в голодные объятия действующего Флота.
Но сначаладиплом.
Ох, сколько всякого можно рассказать про наши дипломные проекты Широчайший спектр. От типовых отписок до гениальных технических решений. Кто во что горазд. Многие дипломы улетают прямиком в специальные институты и конструкторские бюро. Курсантский разум в своём благородном порыве может такого наизобретать, что там просто ахают. И ухают. Потом появляются новые ракетные комплексы. Изобрести какую-нибудь чушь, однако, не дадутвсё ж серьёзное учебное заведение, не хухры-мухры. Тем не менее, порой выдаются на гора то крылатые ракеты, летающие задом наперёд, то пусковые установки-монстры наподобие моей.
А ещё курсанты в своих дипломах любят прикалываться.
Например: «с целью уменьшения массо-габаритных характеристик ракеты предлагается применить трансформатор с алюминиевым сердечником»
Или, к примеру, деревянный резистор. Или ракетная жидкость-антифриз на основе одеколона «Красная Москва». Или негр с опахалом в системе охлаждения ракетного комплекса. После таких перлов (заметим: традиционных и гуляющих из диплома в диплом уже многие годы) обычно следует обоснование фразы: «потому что всё равно эту мою чушь никто читать не будет».
Ни фига-с. Читают. Посмеиваются, потому что любят добрый флотский юмор. Когда-то сами примерно такое же писали. Рассказывают, что одному преподавателю, злобно написавшему в чистовике диплома красной пастой «А я прочитал!», было строго указано.
А один без пяти лейтенант всю четвёртую главу дипломного проекта посвятил обоснованию необходимости наличия в эксплуатирующем ракету подразделении ну совершенно жутких, несусветных объёмов спирта. Так и написал: «спирта этилового технического ректификованного высшей очистки, вкусного, ГОСТ 18300-72 (шыло)». Его потом и сослалив военно-морское село Шушенское Тихоокеанского флота, то есть в Шкотово-17, в райское местечко под названием Тихас. На береговую техническую ракетную базу. Где этого шылахоть залейся. Теоретически, конечно.
Лично я не стал изменять традиции и ввёл в свой диплом фразу следующего содержания: «При подаче напряжения +24 вольта на пиропатроны запуска РДТТ раздаётся утробный рёв, и ракета, шипя и извиваясь, с диким воем сходит с пусковой балки». Фраза «Шипя и извиваясь» придумана задолго до меня, а вот про рёв и войэто уже мой персональный вклад. Руководитель диплома капитан второго ранга Малахов Ахмед Тимыч ничего по поводу этой фразы не сказал, рецензент тоже, хотя мне кажется, что они мою писанину всё же читали. Во время защиты члены комиссии, конечно, просматривали, да, но их внимание было сильно отвлечено на плакат формата А1, который явился у меня главным рисунком дипломая постарался и изобразил современный морской бой в лучших традициях маринистов-баталистов всех времён и народов: синее море с пенными гребнями волн, три бравых советских корабля, а вокруг них летающие туда-сюда ракеты и два десятка вражеских самолётов, в том числе уже сбитых и сбиваемых вот прямо сию секунду. Мне поставили пятёрку и отправили служить туда же, на ТРБ в Тихас. Увы, на берег. Правда, это было уже потом, после собственно выпуска.
Было ещё два госэкзаменатактика флота и научный коммунизм. Непостижимо, но НК я (рехнуться можно) сдал на «хорошо». Тактику флотана позорный «трюльник»: вытащил билет с действиями десантных соединений, то есть с тем, что меньше всего хотелось вытащить. А на экзамене по физподготовке умудрился таки сделать «склёпку». Единственный раз в своей жизни Тоже рехнуться можно.
Мы так непривычно выглядели, когда на нас примеряли офицерскую форму... Вроде мы, а вроде и не мы. Всё подогнано, а сидит мешком. Караси офицерской касты, что ещё сказать.
И был деньсолнечный крымский день. Он начался традиционной тельняшкой на бюсте Нахимова и традиционно выдранным за это дежурным по первому корабельному факультету.
Полное училище народу. Цветы, цветы, цветы. Строй. Торжественность. Всё замерло. Ипо очереди:
Товарищ контр-адмирал! Лейтенант Беляев (Бушуев, Быченков, Ващенко, Голдобин, Голов, Горелик, Григоренко, Дерендяев, Завражный, Запутляев, Зубков, Кассап, Ковалевский, Костюков, Кристя, Крысин, Макаров, Низиенко, Петров, Пошивайло, Савчук, Симонов, Сюракшин, Толстой, Шаблий, Шулин, Чуйков)! Представляюсь по случаю производства меня в офицеры!
В моей рукедолгожданные золотые погоны и кортик. Я ещё в белоснежной курсантской форменке с пятью галками на левом рукаве, но я уже офицер. Точнее, лейтенант. Улыбкашире рожи. Это центральный момент вылупления, но ещё не апофеоз.
Апофеозэто после того как мы строем ускакали в общагу пятаков, где спешно переоделись во всё новенькое. Кремовые тужурки, фуражки с офицерским плетёным ремешком и парадными «дубами», белоснежные рубашки, галстуки, кортики с парадным снаряжением Переодеваемся, а капитан третьего ранга Телегин строго глядит, чтобы мы при этом не пили. И сам пьёт шампанское вместе с нами. Он уже не начальник курса. Больше нет 15-й роты, нет и 15-й «аз». А есть груда новоиспечённых лейтенантов, которые сегодня вечером укушаются в хлам.