Эпизод2.
Стыд и позор, товарищи офицерики, ё-маё! Это же ж надо, ну! Во что вы превратили своё офицерское общежитие, лейтенанты? Что вы там пишете у себя на обоях? Кто к вам туда ходит? Нормальная баба же не сможет войти в ваш гальюн, не! смо! жет!!! А если и войдёт, то потеряет на хер всё свое сознание и провалится в ваш ни разу не мытый горшок! Правильно называют вашу общагумартыфанник! Я сто раз говорил, и в сто первый скажу. Пьянствоэто зло, понятно? Враг боевой готовности. Непонятно? Повторяю: пьянствозло. Если не умеешь пить. А уметь питьэто значит «уметь пить», понятно? А вы умеете? Что вы вчера жрали? Снова ваш этот ваш... шмур-дяк? Бросьте, литинанты, не надо мне! «Рислинг, благородное вино, жемчужина Крыма»... Портвейн «Кавказ» вы лакали всем скопом! Причём розовый! Что, нет?! Портешок-портянку! А потом: у-уй! о-ой! а-ай! головка болит!.. в смыслеголова. А сказать, почему болит? Хы. Ещё бы не болела. Потому что надо знать! Знать, понятно?кто и как это ваше благородное винище делает! Знаете, нет? Конечно, не знаете... Сказать? Нет, я вас спрашиваю: сказать? Я скажу! Объясняю вам, товарищи, растудыть, офицерики. Объясняю: вот черноморское побережье Молдавии, то есть Кубань и эта ваша Массандра... лето жара солнце жарит из зениту... Здорове-е-енные такие чаны стоят. А в них как раз ваш любимый виноградик. Кучей. Нава-а-ален туда. И бабыто-олстые, жи-ирныебосыми ногами этот ваш виноград давят, ножищами своими бабскими топчут и давят, топчут и да-авят... немытыми (Показывает.) А солнце всё жарит и жа-арит... А они даавят!.. А пот течё-ёт!.. По мордам течет, по подмышкам ихним, по сиськам, по ляжкам, по местам этим вашим любимым волосатымтьфу! (Показывает.) Мутный такой, ли-ипкий... (Показывает.) Бле-е-е-е!.. Не противно ещё? По ножищам по бабьим стекает, стекает, и всё туда, туда... В ча-ан! А вы ещё спрашиваете, почему у вас с утра голова болит... Потому и болит, ё-моё. Как дети малые, ей-богу... Тьфу! Всем троим по выговору. Что молчите, поросята? Отвечать: есть выговор! Вот так... марш отсюдова.
Эпизод3.
Так, лапушки мои, матросики вы мои ненаглядные, давайте-ка всё честно и по порядку. Где взяли, что пили, кто ещё был. Ну?
Тащ, ну правда! Мы шли, вдвоём вот с ним, а там за углом КПП она и стояла.
За углом КПП?
Так точно, тащ...
Одна?
Одна...
Вот так вот и стояла?
Так точно... там было-то полбутылки всего. И мы это...
Ну не удержались, тащ... и отпили...
А-а, не удержались? Бывает, бывает. По глоточку, да?
Так точно, тащ! По глоточку...
Угу. Понятно. Ох, автовзвод, автовозвод... соколики вы мои. Ну не хотите вы старшинами бытьни ты, Лаптухов, ни ты, Хрущёв. А жаль... За какой-то маленький глоточек розовой бяки, а! Бе-е-е-е...
Тащ!.. мы больше не будем! Тащ!
Ни хера-с, орёлики. Дулечку вам. Фигу! Хрен! Я на десять минут к командиру выйду, а вы тут подумайте. Крепко подумайте! Ясно?
Встаёт, выходит.
Блин... что делать будем? Всё равно ж расколет!
Да хер он чё расколет. Короче, говорим, как говорилиполбутылки португана за КПП. И всё! А то если про водку и про... (Далее в своём диалоге матросики упоминают целую кучу преступных эпизодов и их фигурантов.) Всё, добазарились! Ничего этого не было, молчим.
Ага...
Тут дверь открывается, входит Иван-дурак III:
Ну, что? Осознали, соколики? Будете правду говорить, нет?
Тащ! Мы всё сказали уже!
Всё, как было! Честное слово!
Ага, полбутылочки красненького за дверью КПП, да? По глоточку, значит, отхлебнули, да?
Так точно, тащ!..
Угу... мои заиньки... по глоточку... и в санчасти вас потом до утра мыли-промывали. Хм... добро. Поверю я вам. Честность я уважаю. И честных матросов. А теперь давайте-ка, братцы, послушаем, как оно всё на самом деле было. (Выдвигает ящик стола, выключает запись, отматывает плёнку назад, включает воспроизведение, слушает вместе с матросиками.) Ну-у-у-у... уй, как интересно!.. Ого!.. Во дают орлы!.. да что вы говорите?.. И на котельной? Ой-ё-ёй... надо же... ух, они, безобразники такие... (И так далее, и грозит пальчиком, и сокрушённо мотает головой...).
ВЕРШКИ, КОРЕШКИ И ТОРЖЕСТВО БИОМАССЫ
Свинская это должностьстаршина гауптвахты. Ни дня отдыха. Сплошная нервотрёпка. Постоянно на переднем краев смысле, на передовой. Трудная должность. Почётная. Уважаемая. Туда кого попало не берут, это всем известно.
Уважение к старшине гауптвахты проявляется по-разному. То битые стекла в квартире, то весёлые какашки под дверью, то ещё что-нибудь Фантазии у воинов хватает всегда. Особенно, если учесть тот главный факт, что старшина гауптвахты самолично провоцирует озорных матросиков и солдатиков на проявление этого самого уважения.
Была у старшего мичмана Хрипко черта, всем зажравшимся начальникам присущая: уж очень он любил посаженных на кичу использовать в качестве универсальной и бесплатной рабочей силы. Брал с десяточек арестантови к себе на огород. Под ружьём, конечно. Да только любой конвойный твёрдо знал: сегодня ты стережёшь, а завтра тебя стеречь будута потому всегда действовал с кичмарями заодно.
И вот привёз как-то в воскресенье наш старшина гауптвахты (всё туда же, на огород) очередную партию рабов, высыпал перед ними шесть мешков картошки и велел посадить. Объяснил профессиональные тонкости процесса, убедился, что его правильно поняли, а потом поступил не по методике: сел на мотоцикл и, счастливый, упылил домой. Ну, они ему и посадилине особо утруждаясь. Мальчонки-кичмари. Вырыли здоровенную яму посреди огорода, высыпали туда всю картошку, сверху как следует заровняли и грядочки аккуратненько обкопали. Полили как следует. И даже выводной активнейшее участие принял, вот прямо так, не снимая карабин и не откидывая штык. Хрипко после обеда вернулся и умилился: уй, как ровненько-то! И даже благодарность кичмэнам объявилскостил каждому сутки-другие ареста... Через два месяца кой-какие подозрения у него зашевелились, агану, когда у всех картошка равномерно по всему огороду полезла, а у него грядки пустые, и только посерёдке выпер неимоверный куст непонятной конфигурации... И дальше, уже осенью дождливой, когда пришла пора урожайчики собирать, искал он в остервенении старые списки арестованных, дабы вычислить участников той посевнойбез толку, конечно. И ведь жаловаться не пойдёшь, вот досада: рабство-то официально отменили, по головке не погладят.
Как говорится, нельзя дважды войти в одну и ту же реку, но зато можно дважды наступить на одни и те же грабли. На следующий год старшина организовал посев точно таким же макаром, только теперь домой не уезжал, а лично осуществлял контроль процесса. Правда не непосредственно, а с соседней дачи, где параллельно лакомился шашлычком под разведённое шильцо-с. Снова тактическая ошибка!
На этот раз коварные арестантики, опять же под прикрытием бдительного выводного с карабином, умудрились собрать огромное количество старых консервных банокпо числу сажаемых картофелин. Есть подозрение, что акция была подготовлена заранее, ибо банки были тщательно спрятаны непосредственно возле огорода, в кустах. Каждая картошечка была аккуратно уложена в баночку, засыпана землёй и посажена в ровненькие грядочки. Донышком вниз, конечно. В итоге вершки былимечта Тимирязева, сладкий сон Мичурина. Другое дело, что осенью с корешками малость не подфартило...
Но верхом шалости всё же явилось одно боевое мероприятие, проведённое неизвестными злоумышленниками непосредственно на территории гарнизонной гауптвахты в одна тысяча восемьдесят пятом году. Тут срочнослужащие превзошли самих себя. Фокус старый и проверенный, а результат гарантирован.
Дело в том, что заведение это, обнесённое серым бетонным забором с колючей проволокой, имело (ибо ныне разрушено, как и вся армия) свой собственный гальюн типа «сортир» на шесть унылых дырок с общей выгребной ямой, выполненной в лучших военных традициях в виде бетонного же мешка. Сверху и сбокуопять бетон. Не гальюн, а фюрер-бункер. Так вот, именно туда, где сплошной однородной массой лежало оно, вековое и нетленное... именно туда, в одну из шести дырок, как-то раз прекрасной тёплой летней ночью некий неизвестный солдат-матрос Пупкин и сыпанул необходимо-достаточную дозу фирменных военно-морских дрожжей, которые не чета обычным кухонным.
И дремлющий дракон был разбужен. Через несколько дней после инициации жуткое тесто неопределённого цвета, булькая и пузырясь, рвануло на свободу, сопровождаемое оглушительным амбрэ. Страшной неуправляемой биомассой содержимое ямы неудержимо пёрло на солнечный свет, и не было на свете силы, способной остановить этот порыв... Оно было бесконечным и бессмертным, как Коннор Маклауд.
Неравная битва с дерьмом длилась примерно неделю, с применением технических средств, и с трудом победивший в ней старшина гауптвахты на победителя не походил. Больше месяца после этого на кичу никого вообще не сажали, потому что дышать там было решительно нечем. В отличие, конечно, от старшины, для которого гауптвахтародной боевой пост. Гарнизон ликовал.
Ибо любят военнослужащие старшину гарнизонной гауптвахты. Не могут они сдержать своего уважения. Есть, есть в нём, в старшине гауптвахты, что-то такое, что с необычайной силой притягивает внимание наиболее изобретательных членов наших воинских коллективов.
Жаль только, что нонче гауптвахты отменили. Негде развернуться.
НАШ МАЙОР
Иди сюда, лейтенант. Банку вот эту держи. Ага, так только ниже.
И майор вставляет один конец шланга в двухсотлитровую железную бочку. Другой конец засовывает себе в рот. Сосёт Оп!!! ГЛОТОК!!! Резко выдёргивает шланг из пасти и пихает в трёхлитровую банку. Из шланга ровно течёт хрустально прозрачная струя.
Бле-е-е-е!..майор протягивает руку к сейфу.
На сейфе кружка с водой. Он запивает мерзкую жидкость, на глазах слёзы.
Уффф!.. Фу-у представляешь, лейтенант? И вот так по пять раз в день Ну как тут не спиться?
Вообще-то я уже не лейтенант. Я уже старшой. Но к майору попал два дня назад. Майор теперь мой начальник группы, а по-нашему группёр, или группенфюрер (у нас в ядрёнутых войсках своя особенная системарасчёты, группы, бригады; поэтому есть также бригадефюреры и расчётенфюреры). Кроме всего прочего (не скажу чего), надёжно спрятанного в нашем особом здоровенном хранилище с полутораметровой толщины стенами и стодвадцатитонной дверью, в заведовании ещё и бочка со спиртом, и пять раз в день (а то и чаще) майор вынужден проводить одну и ту же процедуру: шлангбочкапастьбанка (канистра, бутылка)кружка. Конечно, существует специально изобретённое резиновое приспособление: качаешь, и шыло само льётся, но наш майор ему упорно не доверяет и продолжает мучиться. Мазохистэто тот, кому мучение доставляет удовольствие. А покажите мне майора, который откажется от тяжкой доли пять раз в день глотать чистый спирт-ректификат, ГОСТ 18300-72.
Слушай стишок, лейтенант.
Я нисколько не обижаюсь на «лейтенанта», потому что на нашего майора обижатьсягрех. Его у нас уважают все поголовно.
Я весь внимание. Ибо наш майорпоэт.
Это я сам написал. Когда лейтенантом был,майор садится на стул и обтекает его; у него центнер с добрым гаком живого весу и четыре подбородка под грушевидным красным лицом с маленькими глазёнками и добродушной улыбкой конченого пенсионера.Слушай-ка.
Не хватает кислороду,
Сплю на жёстком рундуке.
Ночью мне приснились бняди,
А проснулсях-хюй в руке.
Ну, как?
Классно, Валентин Анатольич! А ещё можно?
Можно,майор закатывает глаза и упоённо декламирует:
Ну всё, друзья, я умираю,
Упёршись х-хюем в потолок,
А сам дрожащею рукою
Держу пязззду за хохолок
Вот какой у нас майор! Он даже наказываетпрелесть просто: «Мичману Горбенко за нетактичное поведение объявляю двадцать три строгих выговора!» И ещё через пять секунд: «Без занесения». Это играли в «козла», и он майору «сопливого» повесилзакончил на «пусто-пусто», а у нас принято в таких случаях проигравшему «смирно» орать, ну он ему и крикнул.
Валентин Анатольич!это уже Лёха голос подаёт.
Лёха Зайцевсамый настоящий лейтенант, только что с училища, «непочатый», ещё погоны не обмялись. Он глядит на майора с безраздельным восхищением. Майор расплылся на стуле, с трудом скрестив руки в замок на необъятном пузе.
Чаво?
А вот у вас ну, эта... любовьбыла?
Любо-овь?майор прикрывает глаза, задрав их к потолку. Минутная пауза. Блаженно улыбается:Была, ребятки, ещё как была
А расскажите, Валентин Анатольич!мы садимся напротив зубра-монстра-аксакала.
Эх-х, ребятки!.. И-и!.. Была!.. И любила меня, у-у-у... А как я её любил, а! М-м!.. Какие стихи писал! (Тут я себе представил.) Мы когда в первый раз поцеловались...
Красивая?это Лёха взволнованно перебивает.
Да-а-а краси-иваямайор расцепляет руки и показывает:
Во-от такая жопа!!!
У Лёхи пробивает слезу, у меня тоже. Так всегдакогда хочется ржать лошадью, а нельзя, и держишь в себе, и давишься, давишься, а оно прёт и прёт.
Звенит телефон. Майор берёт трубку.
Да ага хорошо ну давай, Виталь Палыч, приходи. Сколько, три? Добро Уф подъём, ребятки, марш за мной. Щяс Мурашкин подойдёт; Рустам, сходи открой ему калитку.
Видели бы вы ту «калитку»...
Мы следом за майором идём в «шыльную».
Я:
Валентин Анатольич, так вы ж, вроде, всё выдали на сегодня...
Хе. Всё, да не всё. У нас и заначечка имеется Смотри, видишь линейку?
Вижу, деревянная линейка в полтора метра. Майор суёт её в бочку и вынимает. Она наполовину мокрая и пахнет спиртом.
Вот с этой стороны деленияэто килограммы. А с этойлитры. Получаем в килограммах, выдаём в литрах. Так заведено. Коэффициент известен. Умножай и дели между боевой техникой и друзьями Понял?
Конечно, понял. Шылов первую очередь вожделенный напиток, а уже потом гнусная ядовитая техническая жидкость для протирки совершенно секретных железок особой важности.
Вот так давай, соси. Я уже сегодня не могу. Да и годы не те уже. Тренируйся, лейтенант, пригодится в жизни водичка вон там, на сейфе.
Пригодилось, а как же. Ещё как пригодилось.
А Лёха теперь уже капитан второго ранга, скоро будет первого. Инадо же!ну просто копия нашего майора. Только вот стихи не пишет. А жаль.
НАЦМЕНЫ
Выхожу как-то раз в курилку, а там стоят три капитана третьего ранга. Один поодальон вообще-то татарин, зовут Нэм, а фамилия Хайбулинкурит и думает о чём-то своём, тщательно наморщив предпенсионный лоб... Между двумя другими происходит примерно такой диалог:
...Да ладно ты! Пойдём и всё. Возьмём пузырь... или два
А чего там будет?
У Ленки день рождения, я ж тебе говорю.
Ну-у-у... не-а, тем более не пойду.
Почему?
Да я ж там никого не знаю.
Ой, да ну фигня какая! Два стаканаи все друзья. Пошли!
Да ну, не. Не могу я так. Что я, этот, что ли?.. как его... Меня туда не приглашали, я и не пойду.
Чего ты, как девочка? Ты девочка, или ты майор флота Российского? Ну? Девочка, да?
Валя, не агитируй, не пойду.
Да почему?!
Почему, почему... Что, не знаешь, что ли? Незваный гость хуже татарина.
На последней фразе стоявший поодаль Нэм встрепенулся:
Как ты сказал?!
Приятели забеспокоились.
Нэм, Нэм, ты не так понял...
Нэм, извини, он не это имел в виду...
Нэм, я хотел сказать...
Что ты хотел сказать?!
Я хотел сказать, что это... незваный гость лучше татарина!
И вот тут окурок воткнулся точно в лоб.
.
ИКРА РУССКАЯ КРАСНАЯ
Старший мичман по имени Гена (а точнееГеннадь Николаич) собрался в очередной заслуженный отпуск. «Дело было летом, летом...», а лететь предстояло далеко. Как обычно, отпуск Гены некоторым образом не совпал (вернее, совсем не совпал) с отпуском жены, и раз уж лететь предстояло одному, Гена готовил всё необходимое особенно тщательно, чтоб впопыхах чего-то не забыть. Остающаяся на хозяйстве жена старательно помогала.
После непродолжительных двухдневных сборов и стремительного прощания, уже в аэропорту, полурасплавленный щедрым камчатским солнцем взгляд нагруженного двумя чемоданами Гены случайно упал на авоську некоей дамы на каблучках. Дама дефилировала от камеры хранения. Из авоськи аппетитно торчали два солидных хвоста копчёного кижуча, сиречь лососятины.