Очухался Иван уже на полу холодном, бетонном, в полумраке. Сел, качаясь, выхаркнул кровавое месиво со рта. Разгреб на ощупь, два своих зуба там нашел. Еще два шатаются. Башка как горячими гвоздями набита, тяжела и гудит, спасу нет. Полез в угол, рукой топчан нащупал, хотел было забраться на него, остро кольнули ребра, да и не хватило сил в руках. Опершись спиной о край топчана, стал мучительно вспоминать, что было-то
Комкор, всю дорогу молчавший, когда привез его в штаб армии, улучшив минуту, едва остались они одни, взял его крепко за плечи, с оторванными хлястиками погон, и, в глаза пристально заглядывая, говорит, чуть не плача:
Что ж тынаделал, Ва-ня!! Ведь расстреляют, дурака-а А я на тебя, родной ты мой, уж представление на Героя готовил и умолк, голову бессильно уронив.
Иван угрюмо молчит. Сказать тут нечего.
Тот опять:
Где башка-то твоя была-а Эх! Да я!.. По правде говоря, этого алкоголика и придурка Соболева и ябы С нашим удовольствием Но! За ним Гордов стоит, они вместе когда-то водяру жрали да баб Ну, а за тем сам Жуков, вот что скверно, Ваня! Э-эх, Ваня! Ты ж один из той первой моей, начисто полегшей, бригады и остался! И то, только потому, что меня, считай, покойника, выноси-ил! он глубоко вздохнул, опустил бессильно голову и на минуту задумался. Поднял сухие строгие глаза, заговорил уже другим голосом: Слушай сюда. Пока тебя смершевцы мордовать тут будут, ты потерпи, браток. Ничего такого им ты не подписывай! Понял? Я попробую с Рокоссовским переговорить Может, и поможет чем. А может, нахй пошлет, накануне такой операции, не знаю. Хоть бы штрафроту тебе, дураку, выпросить
Не надо, командир, Иван виновато опустил глаза и отвернулся, ты не колотись Мне уж все равно. Хватит Устал я от всего этого. Все! Не хочу жить, нет никаких сил у меня больше. Оставь пистолет, я самНу, или пристрели. Скажешь, мол, накинулся, ну, тамто-се
Нет, Иван. Я тебе дам «то-се»! Отставить!! А ты мне, вдруг, понизив голос, едва заметно усмехнулся комкор, блеснув глазами, -когда я у тебя наган просил в лесу, тогда, в сорок первом, под Вязьмой, что тогда сказал, помнишь? Так я тебе напомню. Ты, Ваня, сказал мне тогда, своему командиру, умиравшему и потерявшему всякую надежду, очень просто: «Танкисты не стреляются, комбриг, танкисты- горят!» И очень правильно сказал! Хочешь сдохнутьсдохни в бою, сука! Как боец и как мужик!.. он опять глубоко, пронзительно заглянул Ивану в глаза, Все! Держись!.. Идут уж за тобой. Прощай, браток! На всякий случай ипрости!
Следователь, моложавый майор с новеньким орденом БКЗ на кителе, видимо и сам, впервые видя перед собой такого необычного подозреваемого, уничтожившего из танковой пушки не кого-нибудь, а генерала, командира дивизии, да не просто, как это на войне подчас бывает, случайно, а совершенно умышленно, хладнокровно, да еще накануне большого наступления, во все глаза уставился на Ивана. В принципе он, немного наведя справки, уже набросал начерно обвинение, оставалось только самое простое: заставить танкиста его подписать, да привести, как говорится, в исполнение. Ну, и трудиться дальше, по партизанским ведь местам армия идет, работы СМЕРШУ непочатый край! Вон, сколько среди народных мстителей людей с темным прошлым, еще с лета сорок первого, когда в этих лесах несколько наших армий первого эшелона рассеялись. Всех и каждого теперь проверить надо! Ну и что, что он три года по немцам из кустов палил, свою башку подставлял? А может стрелял неприцельно? Завербован?! Проникнет в армию с определенной целью? В общем, с этим танкистом долго возиться не стоит. Некогда.
Ну?! Говори!
В кабинете следователя тускло горит над его столом одна небольшая желтая лампочка. Где-то в углу капают на каменный пол капли воды с потолка: тум-тум-тум Пахнет почему-то карболкой, как в медсанбате. Очень тихо. Иван тщедушно разводит заскорузлые ладони:
Что тут говорить-то, товарищ май
Гражданин майор, граждани-и-н, ты понял меня?! Кончились для тебя товарищи, сука!! Враг ты теперь!!! Дерьмо собачье! грохнув ладонью по столу, кричит в нетерпении следователь, вскакивая из-за стола и подбегая к Ивану. Короткий удар в ухо бросает его на плиту пола. Начищенные сапоги бьют под дых, в лицо, в пахИван, скрючиваясь, проваливается в глубокую яму, дыхание его останавливается, желтый тусклый свет меркнетЛедяная вода возвращает его в сознаниеИ снова страшные, зверские удары, и снова в пропасть Все, мрак. Ледяная струя, теперь очень медленно, на темя Два дюжих мордатых смершевца бросают его, как былинку, на табурет, держат с двух сторон за плечи, чтоб не свалился. Один за мокрый чуб поднял голову, безжизненно упавшую на грудь.