Сергей ГаликинРазлом
Рассказ
« Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что онруководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение. У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 19411942 годах, когда наша армия отступала, покидая родные нам села и города, покидая потому, что не было другого выхода.
Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечестванад фашизмом.»
И.В. Сталин, «Тост Победы
Эпилог
Темной до непрогляда мартовской ночью, когда пологие зеленеющие берега спящей пока еще реки уже томно туманятся по утрам, достаточно прогретые теплыми солнечными ливнями, когда сочно набухают, готовые вот-вот лопнуть, почки молодых прибрежных ивняков и когда грозно уже гудит в своих глубинах древний Дон под посеревшим и защербатившимся льдом, еще достаточно толстым посреди реки, но уже растворившимся по темным закраинам, раздастся вдруг где-то в ночной темени глухой и страшный удар, переходящий в низкий гул. Возникший где-то вдали, выше по течению, многократным эхом пронесется он по речной пойме, по ровному, еще заснеженному ледяному зеркалу, по окрестным займищам и прибрежным лескам, медленно уходя, раскатно удаляясь в туманные низовья.
Это река, повинуясь своему вековечному закону пробуждения, взламывает тяжело сковавший ее ледовый панцирь, разорвав его твердь глубоким разломом где-то над самыми бурными своими быстринами.
Разлом этот тут же заполняется быстрой донской бирюзовой струей, он ширится, грохоча и отрывая от монолитной еще вчера тверди сперва небольшие, угловатые куски, которые тут же подхватываются неумолимым течением и несутся вниз, кроша ломкие берега образовавшейся промоины, быстро расширяя ледовое русло и вот уже с канонадным грохотом пошел по реке, вздымая как пушинки, громадные ледяные крыги, ледоходи уж никакие силы небесные и никакие силы земные не смогут уже остановить, сковать, закабалить вновь ледовыми оковами стремительно мчащееся по течению грохочущее крошево.
Часть первая
Еще когда торопливо окапывались, обильно исходя терпким солдатским потом и негромко перебрасываясь редкими разговорами, разогнулся дядя Митя, укладывая желтоватый дерн на узкий бруствер неглубокого своего окопчика, оттер замусоленным рукавом гимнастерки катящиеся со лба теплые солоноватые потоки, оглянулся вокруг и, слегка сощурившись, всмотрелся в мерцающую голубоватую низину, на восток от позиции.
Гляди-ка, Гриша, в-о-о-н где ноне командиры-то наши закапываются Почитай, что на версту позади от нас.
А это, чтоб тикать сподручнее было! Ихнего брата немчура, в случай чего, на месте и кончает, Гришка, молодой, но уже успевший обзавестись семьей парень, ихний, хуторской, медленно выпрямился и с ожесточением воткнул саперную лопатку в сухую комковатую глину, а Саакяну, так и вовсе, беда. А комиссару что светит? У фрица ж все мы делимся на русаков и жидов, дядя Митя. Других для него просто нет. Тех за колючку, тех в расход.
Дядя Митя, переведя дух, с мрачным лицом всмотрелся в Гришку:
В случае чего, Гриня?
А ты откеля знаешь, был в плену, штоль? Дай махры малость, подошел низкорослый коренастый Игнатка, тоже ихний, хуторской.
Ято не был, миловал пока Бог, сам знаешь. А вот во второй роте есть такой Фома, из шахтеров, ну, мышастый такой, редкоусый, так тот бы-ыл. Рассказывал как-то. Говорит, когда их забрали, то он, фриц, то есть, построил всех, чернявых-кучерявых вывелюде, мол! Те божатся, не юде мы! а он рази ж слышит? К стенке и в расход!
Р-разговоры! Сухоруков! комвзвода, нахмурившись, спрыгнул в окоп. Его посеревшее и исхудавшее за последние дни непрерывного марша широкоскулое лицо было сумрачным, легшая по широкому крестьянскому лбу морщина и заострившийся нос придавали ему суровую зрелость и только живо блестевшие глаза да легкий пушок на подбородке вместо мужицкой жесткой щетины выдавали в нем еще раннюю молодость.
Так мы это Ить Готово, товарищ лейтенант. Можно, значится так, и курнуть малость, дядя Митя попробовал добродушно улыбнуться, фрицем вот, пока и не пахнет!
Взводный молча похлопал темной ладонью уложенные комья глины с дерном и, поведя взглядом, тоже задумчиво всмотрелся в окапывающийся далеко позади комсостав полка. С запада тихий горячий полуденный ветерок гнал по бело-синему небу редкие легкие облака, юркие стрижи вились поодаль над откосным суглинистым берегом по-летнему пересыхающей степной речушки.
Установилась необычная для последних дней оборонительных боев тишина.
Тихо-то как Будто бы и войны-то нет, мечтательно закрыл глаза Николай Астахов, молодой, смуглолицый чернявый парень, то же из хуторских, только пришлый.
Впереди, видать, все Вот и не громыхает. Тихо идет немец, обороны нет.
Война-то, она конечно, еще пока есть Товарищ лейтенант, беспокойно озираясь тихо проговорил Гришка, -а вот фронт есть ли ишо? Нехорошая это тишина.
Ты эти думки гони прочь, Козицын! У нас тут вот приказ держать оборону. А где они, те фронтыне нашего ума дело!
И ни тебе кухни, ни воды Как те сироты казанские! зло сверкнув глазами, сплюнул Игнатка, пойти до дому пожрать, што ли? Тут уж и рукой подать До дому-то!
Тебе до дому пока никак нельзя, Игнат, дядя Митя, с прищуром осматривая даль, усмехнулся в седоватые усы, от тебя твоя Зинка и мокрого места не оставит. Голодная до мужика баба, она ить похужей фашиста будет!
Раздался дружный смех. Скупо улыбнулся и лейтенант:
Никому с позиции не отлучаться! Я пока схожу к комбату, узнаю, что к чему.
Поснимав мокрые пропотевшие гимнастерки, расстелили их сушить на солнцепеке. Пустили по кругу чью-то флягу с остатками воды. Сбоку и сзади окапывались так же торопливо другие роты их сильно поредевшего за последние дни полка.
Солнце уже томно клонилось к западу, когда откуда-то снизу, с прибрежных суходолов, донесся рыкающий нарастающий гул многих моторов, на горизонте задымилась пыльная круговерть, гонимая боковым ветром в пустую, с поникшими пожелтевшими займищами сухого пырея, степь. Взводный поднял бинокль, и, щурясь от солнца, стал сосредоточенно всматриваться вдаль. Гришка, еще голый по пояс, выпрыгнул из окопчика, встал во весь рост, сдернул разношенную выгоревшую пилотку, тоже сощурился, приложив почерневшую ладонь ко лбу:
Наши! Наши танки прут, я и так вижу. Тридцатьчетверки. Э-эх! Наконец-то!..
Взводный угрюмо молчит, только слегка шевелятся тонкие растрескавшиеся губы:
Двенадцать, тринадцать, четырнадцать. Все, кажется.
Он оборачивается к бойцам и глухо, с болью и обидой негромко падают его тихие слова:
Были они Эти танки Были наши Пока фриц им на башни свой паршивый крест не нарисовал, и дает бинокль Гришке, полюбуйся на них теперь.
Гришка, разинув рот, молчит, долго смотрит в окуляры, потом у него срывается:
А ну, как повернут на нас? Чем отбиваться-то, прикладами, штоль? Ни гранат, ни бутылок
Да на кой мы им нужны, не повернут, дядя Митя спокойно перематывает прелую порыжевшую портянку, это навряд. Без пехоты не полезут они. Не дураки ить Они ить нынче к Волге поспешают
Танковая колонна, состоящая из трех «тридцатьчетверок» с крупными черно-белыми крестами на башнях-гайках, шедших впереди и одиннадцати легких немецких танков, направлялась по дороге у подножия приземистого степного кургана, мимо позиций полка, расположившихся на западном его склоне и хорошо видимых с дороги.
Вскоре она, ревя моторами и лязгая сверкающими гусеницами, в тучах желтоватой пыли, поравнялась, а затем и мирно миновала курган. Немецкие танкисты в черных круглых танкошлемах , тоже по пояс голые, высунувшись из люков, хохоча и горланя песни, махали нашим бойцам руками. Красноармейцы, высыпав из укрытий, растерянно смотрели вслед быстро удаляющейся колонне.
В небе очень высоко завис самолет-корректировщик, лейтенант, перекрикивая соседних взводных, зычно дал команду:
Взво-од! Слу-у-ушай мою команду-у-у!! В укрытие! и, уже юркнув в окопчик, искоса оглядывая небо, вполголоса добавил:
Этот может и зайтипоздороваться
Бойцы, рассредоточившись по ячейкам, быстро напяливая сухие гимнастерки, негромко, между собой переговаривались:
Наши-то, танки, наперед выставили Как издеваются. С-суки!
У наших броня потолще. Немец энто любит.
На Сталинград прут, небось. А мы тута теперь, как сбоку припека.
Ничего, стемнеет, снимемся и пойдем.
Куда? Куда ты пойдешь, сиротка?! Немца догонять, так не догонишь, пехом-то
Да-а-а. Окружает гад.
«Рама» летала не зря.
Минут через десять раскаленный нещадным июльским солнцем послеполуденный воздух вдруг наполнился тяжелым воем снарядных корпусов, вздрогнула и стала дыбом земля чуть впереди ломкой линии ячеек и неглубоких окопов, заволокло все вокруг гарью и едким горячим духом пироксилина. Гришка, поджавши колени и втянув голову в плечи, сжалсядальше некуда! калачиком в узком окопчике, зажмурив глаза и до хруста сцепив зубы, никак не мог застегнуть мотузок каски, а потом, когда крупные комья сухой глины, разом оглушив, полузасыпали его, судорожно сжал трясущимися ладонями и саму горячую каску, пытаясь таким образом прикрыть голову и исступленно бормоча что-то бессвязное Дядя Митя, пересидев так же в окопе первую волну артналета, поверил было вдруг наступившей тишине, все шарил по окопчику и не находил винтовку, а потом высунулся так, самую малость, отряхиваясь от едкой глинистой пыляки, и тут сверкнуло у него перед самыми глазами опять, сорвало с головы и покатило по траве каску, померк перед глазами белый свет и тяжело ссунулся он на дно укрытия мешком, ухватившись за лицо обеими ладонями и уже проваливаясь в небытие.
Это по высотке, по засеченным позициям их полка стали бить немецкие шестиствольные минометы и ад, вырвавшись из разверзшейся земной тверди, весело запрыгал по кургану частыми всполохами разрывов и безжалостно хохоча пронзительным воем от все налетавших и налетавших мин. От удаленной позиции, позади кургана, где находились командир их полка, начштаба и комиссар, сорвалась вдруг полуторка и, поднимая пыльный шлейф, быстро полетела в степь, подскакивая на желтоватых сурчинах и быстро удаляясь.
Напрочь оглушенный Игнатка, порой истово крестясь и по-детски всхлипывая, то матерясь последними словами, то замолкая, сцепив зубы, изредка открывал присыпанные глиной глаза, но в кромешной темноте и полной дикой тишине ослепительно сверкали только над ним, контуженным, частые вспышки разрывов, пробиваясь сквозь черные косматые дымы. Наконец, крупный кусок дерна тяжело шибонул откуда-то сбоку по каске и он, упав на дно окопа, потерял сознание.
Тяжелый едучий дым медленно расходился к подножию высоты почти в полном безветрии. Вокруг стонали раненые, кто-то по-бабьи причитал, сидя и отупело раскачиваясь над убитым товарищем.
Гришка в изодранной гимнастерке на корточках сидел над комвзвода, лежащим навзничь и почти засыпанным сухой землей, осторожно разгребая и продувая его лицо от глиняной пыли. Вдруг тот разомкнул почерневшие растрескавшиеся губы и слабо закашлялся, открыл широко и часто заморгал глазами. Сел. Гришка тут же поднес к губам ему флягу.
У-у-ух!! Контузия! А я уж подумал Гришка попробовал улыбнуться. Лейтенант поднял голову, мутными, непонимающими глазами обвел вокруг. Из обеих ушей его рудыми потоками шла кровь.
А снизу, не спеша, осторожно обходя частые дымящиеся воронки, подымались, держа лошадей шагом, три всадника в непривычных черных мерлушковых папахах. Уцелевшие красноармейцы, окровавленные, в разорванных гимнастерках, шатаясь и отхаркиваясь, молча сходились и сползались к сидящему на земле комвзвода. Винтовок почти ни у кого не было.
Курган дымился, как кратер вулкана. Невдалеке молоденький боец с белым, как мел лицом в полусознании ползал по кругу, подтягиваясь с силой на руках, а обе ноги кроваво и страшно волочились на одних штанинах следом. Он, то по-бабьи всхлипывал, то начинал исступленно и хрипло выкрикивать какие-то слова. Наконец, голова его обвисла и он, судорожно дернувшись, затих, завалившись набок.
Дядя Митя полз на четвереньках, часто останавливаясь и осторожно прощупывая ладонью перед собой выжженную траву:
Хлопцы, где ж вы, хлопцы, не бачу Где ж вы, хлопцы Не бачу я, хлопцы. Не бросайте мене, хлопцы
Из его плотно сжатых дрожащих век обильно текли, грязно расходясь по впалым небритым щекам, слезы.
Конные, по виду, как казаки, держа карабины на весу, подъехали уже почти вплотную.
Бойцы, окружив сидящего взводного, настороженно, исподлобья, молча разглядывали их, а Гришка, заметив на одном из них выпирающую из-под новенькой бурки немецкую полевую форму, угол кармана с нашитой свастикой, слегка прикрыв собой взводного, ловко, одним махом отодрал с его гимнастерки петлицы с кубарями и незаметно опустил их себе в сапог.
Э-эй! Бо-со-т-та-а! Старшой-то тут хто есть?! окликнул один из конных сытым низким басом, проницательно вглядываясь в темные посеревшие лица красноармейцев, я спрашиваю: кто из вас есть стар-шой? раздельно еще раз спросил командирским голосом казак.
А вы-то кто будете? С виду, как вроде наши, а так выступив немного вперед, сплюнув, недоверчиво обозвался, немного придя в себя, Игнатка.
И ты, куча навозная, иш-шо будешь тут вопрос-сы задавать! молодой казачок, криво ухмыльнувшись, поднял карабин, но старший, казак средних лет, положа ладонь на ствол, зычно дал команду:
Вста-ать! А ну!! Сходись строиться! Ходячие какиестановись в строй, с-сукины дети!
По всему кургану конные собирали мелкие группы красноармейцев и, подгоняя плетками, сгоняли их вниз, к дороге. То тут, то там раздавались удары карабинов, это казаки равнодушно добивали лежачих тяжелораненых.
Пересчитав, не сходя с коня, зажатой в руке плетью пленных, седоватый казак с густыми отвислыми усами подъехал к другому, такому же седому, с красивым лицом школьного учителя, в бурке и немецкой офицерской фуражке и, козырнув не по-нашему, двумя пальцами, бодро доложил:
Господин есаул! Военнопленные Красной Армии в количестве сто сорок три человека для марша построены!
Есаул, проезжая неспешно вдоль строя, пристально всматривался в сумрачные запыленные лица пленных, словно ища знакомых. Наконец он, слегка натянул поводья и, поправив фуражку, чуть привстал на стременах:
Есть ли кто из вас из казаков донских али кубанских?! Ежели есть Таковыевыходи! Али все вымужики иногородние?
Красноармейцы, недоуменно переглядываясь, молчали. Из задних рядов послышался шумок и двое пожилых вышли нерешительно вперед, комкая в руках пилотки и опустив головы.
Откеля вы будете, станишники?
Станицы Еланской мы, мобилизованные, негромко сказал один.
В Красной Армии давно?
Кубыть, две недели, будет
Есаул, слегка улыбнувшись, привстал на стременах, поднял голову и закричал зычно и с гонором:
Вместе с победоносными германскими войсками боремся с большевизмом и мы доблестные казаки Всевеликого Войска Донского! И ведет нас за собой в энтой борьбе генерал Петро Николаич Краснов! Слыхали про такового? Не забыли иш-шо?! он надменно заулыбался и чуть тише продолжал:
Ежели есть кто желающие поступить в наши ряды, как из казаков, так и прочие, из мужиков, ибо нам нужны и пехота, и артиллерия, а нувыходи из рядов! и, уже помягче добавил:
Добьем краснопуз-з-ых и заживе-е-ем, станишники, на Дону-батюшке эх, вольно! Проехав еще раз вдоль строя, крикнул опять:
Смелее, ну! Обмундировка, порцион и прочее довольствиекак и у немцев! он помолчал и, как о чем то вспомнив, усмехнувшись, добавил:
Да! Остальные через два часа уже будете сидеть в лагере, за колючкой, без крыши над головой и без жратвы! Срать под себя! Тифа и смертушки дожидаться! Так что, думайте, мужички! Крепко думайте!
Пленные угрюмо молчали. Гришка, поддерживая ослабевшего взводного, видел, как шевельнулась шеренга и несмело отошли в сторону еще несколько человек. Он пристально вглядывался, силясь найти знакомых, но со спины выглядели все одинаково: мокрые от пота изорванные гимнастерки да понуро опущенные плечи. Он повернул голову и встретился глазами с Игнаткой. Тот слегка покачал головой. Он держал рукой дядю Митю, всхлипывающего и склонившегося от рези в слезящихся глазах.