Рус Марья - Краснов Николай Степанович

Николай КрасновРУС МАРЬЯПовесть

1

Марья Ивановна Самонина возвращалась из первой своей разведки. Холодная рось в лицо, на сапогах грязи по пуду, в руке плетушка из-под белья.

Придерживалась пустырей, понадложий, лесных опушек. Хоть и справки при ней надежны, хоть и может при случае, как говорят злые языки, от семи собак отбрехаться, да черт силен: незачем лишний раз немцу на глаза лезть.

Сиверок подвывает в открытом поле, гонит со свистом катун-траву. Под его ударами стоном стонут леса. Последние листья в тревоге бьются на ветках, падают стаями, как подстреленные птицы, натыкаясь на стволы деревьев, скользя по сырой земле. И, ни на миг не давая забыть о страшном несчастье, свирепо ревут на шляху вражеские танки; их вонючей гарью да сладковатым дымом пожаров заволакивает всю округу. А далеко на востоке глухо и грустно погромыхивает удаляющийся фронт

Еще и месяца нет, как получила похоронку на мужа. А тут новое горе, да такоесердце на куски разрывается, хоть криком кричи.

Ноги подкашиваются от усталости: за два дня километров пятьдесят выходила. Отдохнуть бы, да нельзя: вот-вот стемнеет. И не терпится узнать, что там, дома, в Ясном Клину, где ждут ее, наверное, не дождутся

Разведчица убыстряет шаг. Думы ее все те же.

А говорили: не пропустят сюда немца. Вот тебе и не пропустили Хоть и готовились, да, видать, как ни готовься к бедене приготовишься. Закладывали тайники при МТС, отгружали машины. «Самониха!»только и слышалось под окнами, и она бежала и любое дело делала как свое. Шла туда, куда и не звали, потому что натура такая: не может, чтобы не заботиться о ком-то. Помогла людям добро в ямки попрятать. Свои вещи также прикопала в укромном месте, никто не знает, где, кроме одной приятельницы: в хате, под половицами, у порога. Соседка обнадежила:

 Мой-то в райцентре, на автобазе, чуть чтомигом прискочит, тебя не бросим!

Навязала узлы, запаслась адресами родных и знакомых, куда можно приткнуться, распорядилась насчет коровы и прочего.

А позапрошлой ночью постучались военныемолчаливые, усталые, голодные. Какай была еда, всю на стол выставила и постель на полу спроворила. Не то чтобы прилечь, поесть-то как следует не поели. Старший встал, и все за ним. Путаясь своей догадки, спросила:

 Иль отступаете?!

 Не спрашивай, хозяйка Последними идем

Кинулась к соседке. Та, как услышала о немцах, наполовину умерла.

 А как же мы?! Упредить бы мужика!..

 Я побегу!  назвалась Самонина.

Ближний путь через полятемно, бездорожье, и тут еще, как назло, свалилась ранняя в этом году непогода. Измучилась Марья Ивановна, повернула на шлях, а навстречукрики, плач, ругань, людская маята.

Немец в райцентре Все пути отрезаны!..

Если бы не ухватилась за ветку, упала бы. Обняла березу и впричет заплакала.

Возвращаясь, видела, как людикто с чувалом, кто с ведрами, кто с тележкойтянут каждый себе: с Августовскогосахар и патоку, из Дерюжнойзерно и муку. Все склады пораскрыты: чтоб фашистам не досталось, бери, сколько успеешь. А ей ничего не надо. Еще раз наплакалась досыта у соседки. Тут и Покацура пришел, председатель колхоза в Ясном Клину.

 Я до тэбе, Марья

Неудобно за слезы перед этим уважаемым в поселке человеком, старым большевикомсебя в руки взяла и напарницу успокоила:

 Не убивайся так, Стефановна!.. Что с мужемеще неизвестно. А детей твоих как-нибудь прокормим вдвоем-то

Покацура сумный, расстроенный, усы обвисли. Дело у него к нейособо важное для местных активистов: сходить в Любеж край надо, а она там жила, работала в совхозе, знает всех, кто им нужен, и те ее знают.

 Выручишь?.. Оцэ добрэ! Свяжешься с директором лесхоза Черноруцким, от него получишь все, что нужно Чи под маркой нищенки тебе идти, чи под маркой спекулянтки Помозгуй!.. Там немчура

Захолонуло под сердцем. Однако рано ли, поздно ли, а встречи с врагом не миновать. На своей земле да боятьсякак бы не так!

Соседка испугалась:

 А немцы?! Тебя же схватят!.. Может, Сережика моего возьмешь?.. С детьми, говорят, пропускают.

 Да что ты?! Разве можно?! Был бы свой, и то не взяла бы!..

Но все как будто обходится: пока ее никто нигде не задержал. Только ничего хорошего не несет она для Покацуры

К немцам переметнулся Черноруцкий. В Любеже объявился Жорка Зозолев и еще кое-кто из кулачья.

Коммунистам и семьям ихнимбеда! Четверых казнили, остальные ушли в Шумихинские леса, где, по слухам,  Беспрозванный, секретарь райкома, и все районное начальство. Поговорить не с кем. Бабке Васюте спасибо, у которой заночевала: старая полсела обегала, все новости разузнала. Мяса нажарила, да не глоталось под ее рассказы. Гусака зарубила в дорогу, десяток яиц дала: все одно, говорит, чужаки, гады, заберут

Беда, повсюду шкода от фашистов. Идут бабы за водой, а они, сволочи, из пистолетовпо ведрам, по ведрам, и гогочут. На дорогах измученные люди под конвоем. В логах трупы расстрелянных. В райцентре виселицы. Сорваны звезды с обелисков. Разрушен памятник Ленину Родина, что с тобой делают изверги!..

Больно все это видеть. Сердце на горе людское, как эхо лесное, отзывается

Наконец-то своя, Клинцовская балка. За изморозью, словно за матовым стеклом, трубы сахзавода и лесопилки, водокачка железнодорожной станции, слобода и поселки. Притихшие, без привычных облаков дыма и шума тракторов. Все словно вымерло. Вошли немцы или нет? Гудок паровоза, автоматная очередь, чей-то вскрики еще тревожней. Где-то отчаянный, неумолчный лай собак.

У знакомого родника остановилась. Положила плетушку под деревом, достала бутылку. Вода в роднике чистая, можно глядеться, как в зеркало. Сама себя не узнала, ну и страхида: повязана по-старушечьи, щеки ввалились, и без того большие глаза стали еще больше.

Булькает вода, заполняя посудину, руку ломит от холода. Вдруг слышит резкое:

 Марья!..

Кто бы это мог быть? Переменила руку.

 Обожди, сейчас!

 Марья!..

Подняла голову, а на крученемец!

 Рус Марья! Ком! Ком!..  Автоматом показывает: дескать, иди сюда.

Думала, кто знакомый. И какого ему черта нужно, гавкает. Поднесла бутылку к губам, пьет не спеша. А сверху опятьеще более грозное:

 Шнель!..

Так и вынуждает, сатана, тащиться на гору. Забирает корзину, лезет по склону, глядя в холодные, ничего доброго не сулящие глаза оккупанта.

 Папир, папир!  Немец прищелкивает пальцами, словно денег просит.  Ферштеен?.. Кто ви ест?..

Так бы и сказал! Раскрыла корзину: вот, дескать, видишь, ходила вещи менять на продукты.

 Ко-ко?!  оживился солдат.  Яйки!..

Ишь, гляделки-то как разгорелись! А что, если его умаслить. Тут хоть полу свою отрежь, лишь бы уйти.

 Пан!  Протянула ему тройку яиц.  Это тебе!..

Забрал весь десяток, чтоб ему подавиться!

Повернулась уходить.

 Хальт, матка!

Что еще ему? Ах, забыла документы показать. Вот они!

Пока немец разглядывает бумаги, от железнодорожного полотна подходит еще один. Высокий, строгий, звездочки на петлицах, бляха на фуражке. Этот, должно быть, офицер. Только шинель на нем вроде бы не немецкаясветло-зеленая, с желтизной.

Теперь перебирают документы вдвоем, о чем-то между собой гогочут: «рус Марья» да «рус Марья». Высокий горячится, что-то доказывает. Наконец солдат свертывает бумаги, возвращает.

 Идьитье домой!  неумело произносит офицер по-русски.  До свидания!..

Подумалось: на погляд грубой, а так вроде бы ничего, не дюже вредный

Направилась к дому по чапыжнику, логом. Вошла незамеченной в свой проулок. Хата стоит целехонька, никаких следов разбоя. Поспешила в сарай.

 Ночка, Ночка!..

В ответтихое, протяжное мычание. Ишь ты, признала хозяйку!

Стефановна выбегает, радостная, в слезахизмучилась, видать, за нее переживаючи. Хорошая женщина, добрая!

 А ну, подруга, держи-ка! Вот гостинец

Соседка в нерешительности: брать ей гуся или не брать?

 Бери, бери!.. Вас троевам три части, а мне подкрылок отрежешь или булдыжку Не горюй, проживем!..

2

Не случайно доверился ей Покацура: она, как и он, родом из Шумихи, на глазах выросла, и закваска у нее особеннаяот родителей досталась.

Сперва-то она отца-мать не понимала. Еще когда неразумной была, ехали всей семьей на телеге мимо барской усадьбы. Клумбы кругом, цветники. «Мама, как здесь хорошо пахнет!»«Здесь не пахнет, здесь уже воняет!» Глупая, что ли, у нее мать: это же цветы!.. На пути оказалась ветхая избушка. «А тут, Маня, пахнет?»спросил отец. «Нет».  «Так вот тут скоро цветы зацветут!» А где уж тут цветам быть: лопухи, навоз, хата вот-вот рухнет Глянула иными глазами родителей, когда вспыхнула помещичья усадьба и крестьяне поделили барскую землю.

Началась гражданская война. Пришли белоказаки. Пятеро детей было у матери, а она старшая. Чуть что: Маня, сбегай, Маня, помоги. Однажды вечером отец снарядил ее с узелком в лес: «Знаешь, где горелая сосна? Там есть дупло, положи туда вот это и возвращайся». На другой вечерто же самое. Глянула в дупло, а там сумочка уже пустая. И так много вечеров подряд. Как ни старалась подсмотреть, кто он такой, кому она еду носит,  не удалось В одну из ночей услышала: родители в хате с кем-то переговариваются. Притаилась, краешком глаза наблюдает. Бородатый кто-то. Угадала по голосу: председатель комбеда, Покацура, дядька Петро. «Что сочилось?»шепот матери. «Стражники напали. В болоте отсиделся ик вам»  «Вот, смени барахлишко»Отец подает ему свою одежду. Потомза окном стук отъезжающей телеги В лес ее уже не посылали.

Приходили к ним и другие, и все ночью. Как-то целая семья пришла. У старой бабки все плечо в крови: саблей ее поранили беляки за сына-коммуниста. Мать перевязала бабку и всех куда-то увела. Пришла утром усталая, озабоченная. А днем нагрянули деникинцы, вышибли окна, двери. Детишки с криком повыскакивали на улицу, а Марья спряталась на печке. Все видела: и как отца поволокли, и как матери усатый унтер наган приставлял к виску. «Где семья большевика, говори, красная шкура!» А разве она скажет. «Обоих расстрелять!»

Все село сбежалось, люди кричат, детишки плачут. Мать беременной была, народ ее отстоял, а отец погиб Видно, сказалось все это на здоровье матери: на третий день после родов и ее не стало.

Спасибо людямне оставили сирот: кто кусок даст, кто одежонку. А больше всех Покацура заботился. Марья с ребятишками и сама зарабатывала: у кого гусей стерегла, у когоскотину, меньшого из рук не выпускала.

Разразился голодный год. Народу на станциитьма. Всем надо в город, за хлебом. Туда и Марья с такими же подростками. Взрослые штурмуют вагоны, а мелюзгана платформы, на крыши. Их сбрасывают оттуда кондуктора, они снова лезут, их снова сбрасывают, и так всякий раз, пока не наловчились сбрасывать вниз самих кондукторов.

Ребятишки с голоду пухли, и тогда она поступила в больницу, где ухаживала за тифозниками да туберкулезниками. Сколько они тогда тифов съели да туберкуле-зов, и ничего, все остались целы.

А когда советская власть вошла в силу, проводила Марья ребятишек в детские дома. Это ей всего-то пришлось две зимы в школу ходить, а у них у всех образование высшее. Теперь два ее братаинженеры, третийучитель, младший выучился на офицера, а сестра дальше всех пошладиректором завода под Ленинградом. Жить бы да жить, если бы не война

«Ты, дочка, вся в меня»,  часто слышала от матери в детстве. Действительно, и глаза у нее такие же большие, и волосы курчавые, сама низенькая да ловкая. С малых летсорвиголова. Играют мальчишки в «тарана», и она с ними. Есть такая ребячья игра: один сидит с копной шапок на голове, остальные через него сигают. Хоть одну шапку собьешьстановись на четвереньки, а играющие раскачают за ноги да за руки того, кто сидел, да его задком по твоему задкуаж кубарем летишь!.. Не каждый мальчишка отважится ночью через кладбище пройти, о девчонках и говорить нечего, а она проходила на спор за две конфетки. Ни омуты ее не пугали, ни высотавсе деревья были ее, все крыши, все горки! Ей и прозвище дали подходящее: Маня-Чапай. Что ни задумаетрасшибется, а сделает. Попробуй обидь еесдачи даст обязательно! Прежде чем осудить кого-то, сначала присмотрится: что он, совсем плохой человек или только наполовину. И никогда не побоится за правду постоять. На что уж зверь Жорка Зозолев, и его не испугалась. Он к ее подруге приставал, та плачет, бедная. Просто зло взяло. «Отстань, она же тебя не хочет!» Словно не слышит, подлец! Маня и столкнула его в копанку с водой. Смеху было!..

Все ей удавалось, только парень, которого любила, не ей достался. Матери его показалась она слишком! бедной, так они богатую подыскали, хоть и лядащую.

Однако в женихах не было недостатка. И приглянулся ей Иван Самонин, скромный и тихий комбайнер из Любежа. Покацура их сосватал. «Девка-непоседа,  говорит,  красива и работяща, но что ни заработаешь, все раздаст. Хочешь такую?..» Жила с мужем душа в душу, любое дело у них спорилось. Она самовар труситон воды несет, она уголь сыплетон воду заливает, она крышку закрылаон спичку зажег. И так во всем, с той привязанностью друг к другу, какая бывает у бездетных: он для нее все, ему вся ее ласка. А что детей нетвину на себя взяла.

Мужзаядлый охотник, и она пристрастилась к этому занятию. Похвастался он как-то перед гостями: хороший стрелок Марья! А над двором ястреб парил. Она вышла с ружьем и сбила птицу с одного выстрела.

Иной раз дождик, слякоть, собаку на охоту брать и то жалко. Иван тайком выносит ружье, жену запирает на замок, а то обязательно увяжется. Тем только и спасал ее от утомительных походов. Обычно же он повсюду был с ней, и никто не называл его иначе, как «Самонихин мужик».

Кто ни придет к нимвсем по душе приветливость хозяйки. Один все шутил: «Я на твою жену, Иван, свою вместе с тещей променял бы!» И сами они всюду были желанными гостями. Бывало, оденетсялюбо поглядеть. Муж зарабатывал хорошо, и сестра с братьями не забывали: к каждому празднику посылки от них.

И всегда Марья Ивановна в курсе всех общественных дел, всегда на людях. Четыре года в Любеже прожили, и все четыре года в совхозном женсовете была. Сколько уже лет при МТС в Ясном Клину, а и дня не провела без дела. Хоть одно мероприятие, которое обошлось бы без нее! На собраниях выступит не хуже других. Если надо в спектакле кого изобразитьи это может. Спеть или на гитаре сыгратьвсегда пожалуйста! Кому какой совет нуженидут к ней. Покацура сказал: «Да если бы ей дать хоть какое-нибудь образование, она вон где сидела быв области, а то и в Кремле!»

3

Ясный Клин примыкает к лесам. На бывшей помещичьей усадьбе, под вековыми соснами и дубами,  поселок машинно-тракторной станции. В центре поселка шумно, оживленно, а здесь, в проулке, где живет Марья Ивановна,  глухо. Будь ее хата в другом месте, давно бы немцы и кур побили, и корову увели, да и дело свое делать было бы ей куда опасней. То, что прежде было неудобством, сейчас обернулось выгодой.

Часто по ночам условный стук в окно: люди от Покацуры. Делятся лесными новостями. Горюют, что нет связи с Беспрозванным и нет никаких о нем известий. Черноруцкий все планы им порушил, гад Срочно нужны сведения о постах и укреплениях, о численности и настроении вражеских солдат, о расписании поездов.

Поутру Марья Ивановна, подоив корову и закончив уборку, выходит из дому. На руке у нее корзина, в которой кувшины с молоком, творог, а иногда яички и масло. К ней уже привыкли: спекулянтка как спекулянтка, мало ли их.

Столько добра переносила фашистамведь пустой на железную дорогу не пойдешь, и все им, проклятущим, все им, сама хоть не ешь! Не будь такая нужда, разве дала бы врагу хоть малую кроху? Пулю ему и только пулю за нашу кровь и наши слезы! Просилась в лес, к партизанам: стрелять умеет, а кормить, обшивать и ухаживать за ранеными не ее учить. Но сказали, что ее работа здесь гораздо важней.

На станцию идти через весь поселок. Идет разведчица, присматривается, нет ли чего нового. А в каждом доме своя жизнь. В этомхлеб для партизан пекут. В хате напротивполицаи на постое: из местных никто не пошел в холуи, так набрали из других деревень.