Увидев склоненные над ней лица, Таня натужно улыбнулась бескровными губами. С трудом вытащила из-за пазухи пакет, протянула Дубову, хотела что-то сказать, но вдруг уронила голову на грудь и потеряла сознание.
Дубов поднял Таню на руки и зашагал в глубь леса. Вагин шел рядом и все поправлял на раненной обвисший бинт
Березка постукивала веткой в окошко, будто просилась обогреться в наспех вырытой землянке. Вагин задумчиво смотрел на озябшую березку, видел, как с веток падали дождевые капли. Итак, отряду предстоит первая решительная схватка с коварным врагом. Что ж, они пришли к этой минуте не с пустыми руками. Замысел гитлеровских начальников известен и в какой-то мере предвосхищен заблаговременной отсылкой Курбанова и Алехина еще в самом начале налета фашистов на эшелон. Молодец Дубовхорошую мысль подал. Но вот и первые потеригеройски погиб лейтенант Косицкийединственный в отряде кадровый военный. Его собирались назначить начальником штаба Настоящий коммунист!.. Его партбилет, оставленный на хранение перед отправкой в город, он, Вагин, комиссар отряда, будет теперь беречь у сердца, рядом со своим
Он подошел к Тане, лежавшей в углу со свежей перевязкой, заботливо поправил ватник, которым она была укрыта, и направился к столу. В землянке собрались партизаны и внимательно изучали письмо, присланное подпольщиками. Облако махорочного дыма тянулось, над самодельным, корявым столом в открытую дверь. За ней виднелся мокрый лес, сквозь ветки проглядывало небохолодная синева в разрывах облаков.
Дубов потуже затянул ремень на кителе, отсунул на место маузер и, наклонившись над столом, испытующе обвел прищуренными глазами своих людей. Нет, они не подведут. Как положено, приняли первый, неожиданный бой с фашистами, стойко перенесли горечь потерь и теперь готовы к проведению важной операции.
Что ж, товарищи, фашисты сами назначили место и время операциидвадцать два ноль-ноль Встретим врага и уничтожим. А теперь обсудим детали, место каждого в бою. Потом комиссар отдельно соберет коммунистов Главная задачаперехватить «черный эшелон».
Уже больше суток находились Иван Иванович и Мейер на дальнем перегоне, на отрезке обходной ветки, занимаясь ремонтом застрявшего здесь состава, отправленного Клецке для заготовки дров. Запасных частей не было, приходилось латать старые: паять, сваривать, зачищать там, где накопился нагар. Печкур проклинал эту чертову «командировку». Уже наступил день операции «Черный эшелон», и он волновалсядобрались ли связные до отряда, кроме того, ему и особенно Мейеру необходимо было бы сейчас находиться в депо. Все вроде было подготовлено к тому, чтобы состав, по замыслу Клецке, несущий смерть партизанам, повели свои люди, но ведь мало ли что?.. Послышался лихорадочный треск мотоцикла, захлебнулся и смолк возле самой будки. Дверца хлопнула, а потом кто-то дернул за руку Печкура, склонившегося с инструментом над раскрытым чревом паровозного двигателя. Он выпрямился и очутился лицом к лицу с Полищуком.
За те сутки, что они не виделись, Павел осунулся, глаза ввалились и потемнели.
У Печкура задрожали усы.
Что случилось?!
Полищук рукавом вытер мокрое от дождя лицо, на виске задергалась синяя жилка.
Немедленно уходите. И вы, и Сергей Сергеевич. Вам нельзя возвращаться.
Почему? Связные?..
Связные ушли. А Веру Ивановну взяли. Убита она, в горле Павла хрипнуло, но не от простуды, а от рыдания
По лицу Печкура прошла тень. Зазвенел гаечный ключ, выпавший из ослабевших пальцев. Он покачнулся, точно его ударили. Павел подхватил старика, поддержал, и они на минуту застыли, опустив головы. Перед Иваном Ивановичем встал милый облик сестры, ее добрые, родные глаза. Всю жизнь прошли рядоми гражданскую, в те трудные годы, когда голодные и холодные восстанавливали депо, и Вера Ивановна, горластая, веселая комсомолка, поднимала молодежь. Из потухшей топки, сгорбившись, показался Мейер, он все слышал.
Что делать будем, Иван Иванович? тихо спросил он, встав рядом.
Этот вопрос заставил Печкура очнуться от страшного, казалось, все поглотившего горя. Он вспомнил, что судьба подполья в его рука, от него зависят судьбы живых
Не дожидаясь его ответа, горячо, сбивчиво заговорил Павел:
Товарищи, вы немедля уходите В лес А мы с Пулатом, с Борисом, с другими ребятами заложим оставшуюся взрывчатку, миныи все на воздух! Пусть сами погибнем, а за Веру Ивановну отомстим.
Мейер молча слушал: ему нечего было возразить на это, ведь так трудно было играть роль фашистского холуя и соглядатая, хотелось поскорее с этим покончить. Но в то же время что-то в предложении Полищука казалось ему неверным.
Медленно, с трудом преодолевая боль, заговорил Печкур:
Нет, Паша, дорогой, не так надо мстить за нашу Веру Ивановну, за все зверства гитлеровские Не затем нас областной комитет в тылу оставлял, не такой наказ от партии дан. И у Пулата с Алехиныминая задача.
Горе не оставляло Ивана Ивановича, но с каждой минутой восстанавливалась его уверенность в своих силах, в силах оставшихся товарищей. Он глубоко вдохнул сырой осенний воздух, смешавшийся здесь, в будке, с такими привычными запахами металла, железной окалины, смазочного масла. Голос его окреп.
Руководящая тройка подполья сейчас налицо, Ставлю на обсуждение, товарищи коммунисты, следующее предложение. Оно соответствует инструкциям, полученным от обкома, и я считаю, мы сейчас лучше всего отвечаем текущему моменту. Печкур говорил обычные, принятые на собраниях партячейки слова, но теперь они были наполнены особым, не будничным смыслом. То, что предлагает Полищук, означает фактически ликвидацию подполья, отрезает все возможности вредить врагу изнутри. Кроме того, еще не известно, удастся ли взорвать депо в ближайшие дни. Это значит, что задуманная врагом операция «Черный эшелон» состоится, и состоится без участия наших людей. Дошли связные к Дубову или нетмы не знаем, так? Печкур поспешил отогнать от себя гнетущие мысли. Стало быть, в случае, если партизаны ничего не знают, мы не сможем предотвратить нападение на отряд. Вот это уже будет полный провал: гестапо с полицаями перехватает всех нас и уничтожит партизан Единственное оружие у нас сейчасперехитрить гадов, ни в коем случае не уклоняться от намеченного раньше. Тебя же, товарищ Мейер, совсем нельзя расконспирировать, у тебя впередиособое задание
Мейер еще не понимал, куда клонит Печкур, но уже начинал догадываться, что в голове опытного подпольщика созрел какой-то план Но какой? Что можно сделать в таком сложном, почти безвыходном положении?
А Иван Иванович продолжал:
Меня так или иначе арестуютсюда ли за мной пришлют или по возвращении в депо Ты, Павел, ткнул он пальцем в промокший мундир Полищука, один пока вне подозрений и будешь по-прежнему играть роль связного. А вот Сергей Сергеевич, Курбанов с Алехиным Печкур минуту раздумывал. Для них сейчас самое главноене потерять «доверия» у господина Клецке, даже больше тогонужно его закрепить. Чуете, хлопцы, куда клоню?..
Мейер и Полищук были поражены железным самообладанием этого человека, но на последний его вопрос оба недоуменно развели руками.
Не чуете? Ну так слушайте.
Иван Иванович обнял товарищей за плечи и тихо, вразумляюще начал им что-то втолковывать. Окончив говорить, спросил только: «Кто за?»и первый поднял руку. На секунду позже это сделали Мейер и Полищук.
Парный немецкий патруль простучал по шпалам коваными сапогами и свернул за гидроколонку. Почтительно и безответно откозыряв патрулю, мимо него прошел Полищук. Он спешил в конторку, где собирались дежурные паровозные бригады. По дороге отметил про себя, что после ареста Веры Ивановны, Клецке ввел внутреннее патрулирование в дневное время, удвоил состав патруля. «Да, подготовить крупную диверсию было бы, пожалуй, невозможно», подумал Павел, лишний раз убеждаясь в правоте Печкура. Но удастся ли задуманный им план?.. Теперь все зависит от того, сумеют ли ребята не сорваться, четко разыграть не свойственные им роли. Ох, и трудно им придется. Пожалуй, куда проще закладывать мины в топку, толкать в буксы-песок, а тем более выходить из леса навстречу врагу с оружием в руках. Павел вздохнул, нервы его напряглись, но он тут же взял себя в руки. «Сейчас и от моей уверенности многое зависит».
Поодаль за кругом слышался стук молотков. У открытых настежь громадных полукруглых ворот стоял паровоз с высоко расположенным котлом и короткой трубой. Раздавались гортанные голоса. Это немецкая бригада готовилась в рейс. Промывальщики с длинными рукавами бродили по площадке, а из люков бежала вода, била по колесам, заливала раму и темную от мазута землю. Ноздри Павла защекотал сладковатый, неприятно-чужой запах сигареты, и он невольно поморщился.
Вновь его охватила тревога. Не эти ли поведут «черный эшелон». Нет, навряд ли. Немецким бригадам и без того много работы, их не хватает: днем и ночью идут на Восток военные эшелоны. Полищук стиснул кулаки-там, впереди, Москва Ну ничего, не взять гадам столицы. Из проходящих здесь эшелонов не каждый доходит до места назначения, не зря колдуют у паровозов да под вагонами наши слесаря, осмотрщики У Красной Армии есть и еще помощники в тылу у гитлеровских банд!.. И он, Павел Полищук, гордится тем, что принадлежит к ним. Вот если бы эти мордастые охранники в касках чуть не до подбородка знали, с какими мыслями проходит мимо них молодой «полицай»!..
Курбанов и Алехин, сидя на холодном рельсе, колдовали у колеса, негромко переговаривались. О главном они молчали, хотя обоих томила неизвестность Вот уже несколько дней как они выходят на работу в депо, но в рейс их не отправляют, держат в подсобниках. Печкур не дает им никаких заданий, строго-настрого запретил проявлять «самодеятельность». Для конспирации даже ушли из его дома, переселились в бывшее общежитие, к Алехину. Ждать, ждатьвот что им приказано
Несколько раз за эти дни появлялся Клецке. Вроде просто прохаживался, но ребята заметили, что он приглядывается к ним. И вместо того, чтобы пришибить этого гадкого, хитроглазого, вылощенного врага, они должны работать на него, на всю эту проклятую гитлеровскую машину
Затягивая на ободе колеса гайки, они не заметили как над их головами выросла фигура Полищука. Павел стоял и смотрел на согнутые спины друзей, раздумывая, как лучше приступить к делу. Потом, решив, что дипломатия неуместна, когда речь идет о безоговорочном приказе, негромко сказал:
Подъем, ребята!
Курбанов и Алехин, как по команде, вскинули на него глаза, торопливо поднялись.
Отойдем в сторону.
Вслед им, уходившим в глубь цеха вместе с полицаем, с ненавистью глядели старики-рабочие, понятия не имевшие, что за птица на самом деле бывший помощник мастера.
Пулат, Борис! Вы сейчас пойдете к Клецке и заявите, что Иван Ивановичсвязан с большевистским подпольем, что видели у него листовки, но боялись донести, а теперь решились
Полищук не успел договорить, как Курбанов вцепился ему в ворот мундира и рванул так, что затрещали швы и, звякнув о цементный пол, отлетела и покатилась пуговица.
Убью, шакал!..
Да погоди ты, погоди Полищук даже побагровел, силясь оторвать от себя Пулата. Уфф, вот вцепился, горячка! Погоди убивать, выслушай сперва, голова садовая.
И глядя в упор на ошеломленных друзей, Полищук кратко рассказал о событиях прошедшего дня, и о том, как, сменившись с ночного дежурства, сел на мотоцикл и долетел до того перегона, где находились ничего не ведавшие Печкур с Мейером.
Я понимаю ребята У меня самого язык бы не повернулся. Но другого выхода ж нет. Нужно спасти отряд, отомстить за Веру Ивановну: она мне вторая мать была.
А мне?.. сдавленным голосом произнес Курбанов и горестно покачал головой.
Алехин молчал, но по его бугристым, словно из камня высеченным скулам ходили желваки.
Ну, хоп, выдавил наконец Пулат. А как же Иван Иванович, что с ним будет?..
Об этом не беспокойся, друже, подмигнул Павел. Я сам его до поворота довез и ссадил где надо, понял?..
Постояли, помолчали, потом Курбанов решительно одернул комбинезон.
Идем, Борис, воевать будем.
НОЧНОЙ РЕЙС
Смеркалось По железнодорожному полотну гуськом пробегали солдаты, цепляясь оружием, лезли в вагоны. Небо освещал серебристый луч прожектора. В голове «черного эшелона» шипел паровоз. Из будки вылетали куски тлеющего шлака и, сея в темноте искры, падали на насыпь. Бригада, готовясь к ночному рейсу, чистила топку. К составу подъехал черный «мерседес», резко повернулся у паровоза, встал. Вышел Вольф в полевой форме, поднявшись по ступенькам, заглянул в будку машиниста. Вскоре оттуда донеслись какие-то крики. Клецке, вобрав в плечи голову, поднялся из-за столика, на котором тускло горела лампочка под черным козырьком, вышел под набрякшее, хмурое небо. Он с трудом овладел собой, нервы были натянуты, как струны. Смерть подпольщицы Печкур, так ничего не сказавшей, внезапное бегство ее брата, ранение инженера Мейера, которого Печкур оглушил чем-то тяжелымвсе это выбило Клецке из колеи. Но он сумел оправиться. Нужно идти ва-банк. На карту поставлено все. У него оставался последний козырь, и им он собирался нанести противнику сокрушительный удар
Клецке, сосредоточенно сбивая пепел с сигары, смотрел, как Вольф выталкивает из будки машиниста и помощника.
Потом, не глядя на Вольфа, процедил:
Зачем вы сняли их с локомотива? Пусть вы отвечаете за военную сторону операции, но за остальное отвечаю я.
Вольф бешено прошипел:
Герр майор, этих свиней надо повесить, а на локомотив поставить немецкую бригаду.
Клецке обнажил зубы в ехидной усмешке.
Немецкая бригада знакома с профилем пути? И потом: у нас нет свободных немецких бригад.
У нас есть эти Крынкин и Полищук.
Они не машинисты, их функция начнется, когда прибудем на место. Вы что, хотите сорвать операцию?
Вольф досадливо фыркнул.
Но доверять русским свиньям
У Курбанова пылали чуть раскосые глаза.
За что нам не верят?! За то, что мы сами к вам пришли, да? Алехин изобразил укоризненную улыбку, адресованную Клецке.
Вот, господин офицер, нам плата за верную службу
Он удрученно покачал головой. А мы топку на совесть почистили, парку под завязку нагнали, чтобы поездок с ветерком провести, не опоздать, упаси Господи
Они с Курбановым переглянулись.
Ну что ж, пан офицер, раз вы в нас больше не нуждаетесь Алехин стал опускать засученные рукава.
Марш цурюк! Назад! закричал Вольф, указывая на будку.
Клецке похлопал Алехина по плечу.
О, они верные слуги райха. И по-немецки бросил Вольфу:Вы что же, совсем не надеетесь на себя и охрану? Надеюсь, вы будете бдительно присматривать за машинистом и помощником в пути?
Фонарь расплескивал слабый рыжий свет по темной будке. В полумраке зловеще горел кровавый глаз топки. В окошко влетали искры, носились по будке и, словно не найдя себе места, вылетали обратно. Из тьмы ночи выскакивали навстречу ели, сосны, бежали рядом с паровозом, а потом снова ныряли в дремучую чащобу. Пол покачивался, под ним размеренно стучали колеса, а тендер время от времени налетал сзади и бил сцеплением, лязгая по железному фартуку.
Вольф сидел на ящике у телефона. Крынкин и Полищук стояли с обеих сторон в дверях. Солдаты разместились на тендере у пулемета. Когда Алехин подбрасывал уголь в топку, пламя освещало его бугристое лицо и могучую фигуру настороженного Вольфа у телефона, широкомордого Крынкина с рыжими лохмами под козырьком фуражки. Полищук то и дело высовывался в дверь, и виднелась его спина, длинная рука да напряженный затылок. Смуглый Курбанов, который, застыл у реверса, немигающим взором вглядывался в летящую навстречу ночь, казался выкованным из червонного золота.
Вольф поманил пальцем Крынкина. Полицай подошел. Вопросительно-заискивающе глянул на гестаповца опухшими мутными глазами.
Скоро? зло спросил Вольф.
Километров пятнадцать осталось
Это есть правда?
Да гад я последний буду, Крынкин постучал себя кулаком в жирную грудь. Я тут, пан офицер, шоферил, так что не сумлевайтесь, все будет на мази
Вольф ткнул пальцем в сторону Полищука.
Он правда говорить?
Так точно
Ви откуда зналь?
Полищук хитро сощурил глаза.
Он шоферил здесь, а я когда-то вкалывал помощником машиниста, так что нам обоим эти места знакомые. Полищук подмигнул. А вот как вы будете платить нам за это, не знаю Кому больше, кому меньше?