Этот взгляд был так проникновенен, так чарующ, с такой добротой, из иного мира, что я невольно уткнулся глазами вновь в сырой бетон.
А ручки, поглаживая меня, зашли с другой стороны, и мне показалось, чуть за карман дернули, вновь зовя и одновременно взбадривая. Вновь лишь взглядом скользнул я вниз, вновь наши глаза встретились, теперь надолго, и трепетная волна вполне осязаемо прокатилась по всему моему телу. Вначале мне стало стыдно, а потом как-то умиротворенно, даже возвышенно над этой бренностью людской, так, что я отпрянул от стены, осторожно коснулся головки мальчика и, поглаживая, ее свободно развернулся и первым делом увидел пред собой опрятного подтянутого капитана.
Отпустите его, впервые я услышал голос мальчика, и этот голос был низкий, с детским баском и с хрипотцой простуды.
Ну, очень вежливо, даже галантно склонился капитан перед мальчиком. Понимаешь, у нас, у взрослых, не так, как в сказке. А есть какой-то порядок.
Бабушка Учитал говорит, что у взрослых все не порядок.
Ну, «Учитал», так же исковеркал баритон, где-то, может, и права.
Учитал всегда плава, назидающе перебил мальчик, она фи-зил-ас-лоном, по слогам, картавя продолжил, и после паузы, вздохнув, она и со звездами говолит.
Да-а, языкастая бабулька, съехидничал кто-то в сторонке, там же раздались смешки.
Капитан лишь насупленно в ту сторону глянул, и смешки прекратились, а он, вновь подобрев лицом, склонился к мальчику:
А ты завтра придешь?
Учитал не лазлещает, здесь стлеляют.
Ну что ты, дорогой! Кто же здесь стреляет?
Только что стлеляли, с такой укоризной, что на минуту все мы, взрослые, замерли, и как бы в оправдание, старший по положению мягким, ласковым баритоном ответил:
Так это в воздух, для порядку.
От стлельбы «полядку» нет одна лазлуха, и папа с мамой плопали, глядя прямо в глаза капитана, громким баском сказал мальчик и жестом указал на автомат. А оздух стлелят солсем нельзя туда ведь улетел мой щалик. И оттуда, когда я сплю, плилетают мои папа и мама, если вы ночью не стлеляете. Но вы каждую ночь стлеляете, и мои папа и мама уже давно ко мне не плилетают. И щалик не прилетает. Вы все время стлеляете.
Мы не стлеляем, мы от бандитов отстреливаемся.
Бабушка Учитал говолит: кто с олужием все бандиты.
Вот карга вонючая, оживились в углу.
Прибить дуру надо, одичала средь варваров.
Ха-ха-ха! загоготали, как безумные.
Мальчик резко отпрянул от меня, от нас всех, прильнул к бетонной стене, съежился, маленькими испачканными ручонками прикрыл головку, и лишь глаза, эти большие блестящие глаза учащенно заморгали, но прямо, пытливо глядели на солдат, стремясь понять их.
Кузьмин! Твою мать! пропала изысканность в голосе капитана. Пшел вон! Все вон отсюда!
Ну-ну, не усердствуй, все мы на посту, пробурчал на ходу кто-то, и уже снаружи другим певучим голосом: А шальные пули летают, где настигнут неведомо.
Эх! Яблочко, куда ты катишься, запел пропитой хрипотцой другой, ко мне в рот попадешь не укатишься.
А капитан подошел к мальчику, крепко прижал к себе, склонился, и поцеловав в щечку, поглаживая, мягким шепотом:
Ты завтра придешь со скрипкой?
Учитал заплещает.
Тогда я сам приду, тебя послушаю застегивая пуговки на куртке мальчика, потом, став на колено, очень аккуратно очищал засохшую грязь со штанин, и как бы улавливая мою мысль: Завтра пойдем на базар, ботинки зимние тебе купим.
Бабушка Учитал и Ложа сказали, что скоро Новый год будет, им на лаботе теперь деньги дадут, и они мне все новое и ботинки блестящие купят.
Теперь мальчик вновь выпрямился, посветлел и, заглядывая в глаза капитана, уже доверительно водил пальчиком по золотистой пуговице на бушлате, в то время как капитан, усердно возился с отклеившейся подошвой на ботинке мальчика, пытаясь крепче перевязать ее шнурком.
А еще, а еще, загорелись глаза мальчика. У нас будет елка, зеленая, как в вашем телевизоле и плидет дедушка, его зовут Молоз, и он ласкажет мне сказку и подалит много-много, вот столько, и он развел ручонки, подалков, а там и конфеты, и шоколад, и йогулт, и яблоки, и даже бананы.
Завтра, завтра, я тебе все это куплю, с удивительной нежностью любовался капитан мальчиком, сидя перед ним на корточках. Я бы тебе давно все это купил, так разве этих архаровцев одних оставишь? тяжело вздохнул капитан, от каких-то мыслей меняясь в лице и вставая. Тебе пора домой, стемнело.
А вы мне еще машину купите? оживился мальчик, снизу пытаясь заглянуть в глаза, взволнованно задышав. Такую класную, большую, самосвал называется. Мне папа такую в «Детском миле» покупал. Там много было иглушек, и много было детей, и я с ними иглал, и в войнушку тоже. А вы не умеете иглать, и автоматы у вас воняют, они глязные, не такие, как в «Детском миле» были. А где сейчас «Детский мил»?
Я увидел, как в страдальческой гримасе изменилось лицо капитана, дернулись сжатые губы, и как он увел растерянный взгляд в сторону.
Так где же «Детский мил», где? слегка дергая бушлат военного, повторил мальчик, и не дождавшись ответа, перевел вопрошающий взгляд на меня, прямо в глаза. А вы дядя, знаете, где «Детский мил»?
Я оторопел, тоже отвел взгляд и потом, ища поддержки, посмотрел на военного; наши глаза встретились, и я не знаю, что он прочитал в моих, но в его глазах была крайняя тоска и усталость.
А мальчик, не дождавшись ответа, с детской непосредственностью продолжал:
Вот видите, ничего вы не знаете. Значит, плохо учились. А бабушка Учитал все знает. И она говолит, что «Детский мил» там, где мои папа и мама, и скоро они все велнутся, и щалик велнется Может, даже сегодня ночью, если вы опять стлелять не будете.
Так кроме нас кругом стреляют, кругом бомбят, виновато развел руками капитан.
Да-а как-то не по-детски вздохнул мальчик, опустил голову и, уже не глядя на нас:
А когда же ваша война кончится?
Скоро, скоро кончится, совсем неуверенно сказал капитан, кладя руку на голову ребенка.
А мальчик вновь устремил взгляд на военного и совсем тихо:
Вы давно обещаете. Пойду домой. Учитал, может плишла, волнуется, искать будет. Снова полугает, он сделал пару шажков к выходу, остановился, обернулся, и очень ласково: А вы мне и домой покушать дадите?
Конечно, дам. Вот пакет я тебе приготовил.
Спасибо. Вкусный у вас хлеб. А Учитал меня лугает, говолит, я поплошайка. Но они тоже кушают. А денег у нас давно нет.
Мальчик двумя ручонками буквально выхватил пакет, не удержал, положил и с нескрываемым любопытством заглянул в него:
О-о! Моложеное!
Это не мороженое, также склонился военный. Зимой мороженое не едят. Это масло, вот сгущенка. Ты ведь любишь сгущенку?
Ой, как я люблю сгущенку! Это объедение! На хлеб намажу и буду долго-долго есть!
Ну, давай, уже поздно, настойчивые нотки зазвучали в голосе капитана, мои ребята тебя проводят.
Не-не, не надо, широко раскрылись глаза мальчика.
Учитал и Ложа военных боятся. Меня лугать будут.
А как ты пакет унесешь? Да и темно уже.
И тут без заминки мальчик сказал:
А меня дядя пловодит.
Он задержан, командный тон появился вновь в голосе капитана.
А зачем его заделживать? удивленно продолжил мальчик. Ведь он без олужия.
Это жизнь, война назидательно сказал капитан, и, вздыхая Понимаешь?
Не понимаю, в глазах мальчика появилось то ли смятение, то ли еще что, и он вновь вглядывался прямо в глаза офицера. А вы ведь говолили, что жизнь это сказка, а сказка и есть жизнь.
Капитан потупился, нервными движениями достал из кармана сигареты. И в это время мальчик подошел ко мне, взял за руку:
Отпустите его, пожалуйста, сказал он так же просяще, как ранее просил еды.
Офицер медленно прикурил, часто глубоко затягиваясь, провел тяжелым взглядом по всей моей фигуре.
Не думайте о нем плохо.
Откуда тебе знать, как я думаю? отводя от нас взгляд, жестковато ответил военный.
Знаю, как-то загадочно произнес мальчик, чуть погодя слегка дернув меня, отпустите нас.
На слове «нас» он сделал до того значительное ударение, что капитан встрепенулся, резко глянул в нашу сторону, остановил взгляд на наших сцепленных руках. С нетерпением ожидая решения, я в упор смотрел на командира блок-поста, и мне показалось не что иное, а лишь потаенная ревность тенью легла на его лицо.
Идите, тихо вымолвил он, устало подошел к нарам, грузно сел, швырнув в угол окурок.
Я кинулся к своим вещам, в беспорядке валявшимся тут же на нарах, спешно взял паспорт со стола, а дорогая шапка, часы и кошелек исчезли. Я замялся, желая привлечь внимание капитана, но тот огрубевшей, испачканной рукой прикрыл склоненное лицо, будто испытывал боль.
Ничего, вновь дернул меня мальчик к выходу, зато нам вот сколько еды дали, он еле держал пакет, вот будет счастье, ведь там и сгущенка есть, а с хлебом так вкусно, лакомство. Пойдем, Учитал небось волнуется, домой плишла.
Темным лабиринтом железобетона я засеменил за мальчиком. Потом был яркий свет прожекторов, и окрики военных возле запоздалой машины. Все это я пытался не видеть, и лишь когда ряды колючей проволоки остались позади, я понял, что холодная, ветреная зимняя ночь застигла меня врасплох в этом страшном разбитом городе, где отовсюду стреляют, где темное небо беспрерывно бороздят самолеты и вертолеты, и все это на фоне неумолкающей недалекой канонады по всему периметру города.
Ой, вдруг средь этого кошмара я услышал игривый голосок моего ведущего, опять негодная лазвязалась. Мальчик присел, стремясь прикрепить оторвавшуюся подошву. Пытаясь ему помочь, я тоже сел, но было темно и руки мои отчего-то дрожали, и, не справившись с промоченным узлом, я второпях решил иначе взял мальчика с пакетом на руки. Куда идти? озабоченно спросил я, обнаружив, что ребенок на вид хоть и худющ, да увесист, даже крепок, так что даже с некоторой силой сжал мою шею и с задором скомандовал:
Сюда! Где «Детский мил»!
Обходя многочисленные рытвины и воронки, боясь поскользнуться, как можно быстрее я направился к мрачному полуразрушенному зданию. А мальчик, видать, уже освоившись на моих руках, чуть расслабился и уже поглаживая мои волосы:
Вот так же в детстве и папа меня на руках носил.
А теперь ты не маленький? почему-то вырвалось у меня.
Конечно, нет. Я даже в колонии был.
В какой колонии?
В такой, где все бьют, чеченом обзывают. А ты ведь тоже чечен?. А почему нас все бьют, все в нас стлеляют?
Я не знал, что сказать, как ответить, и только сильнее прижав мальчика, еще более ускорил шаг, пытаясь внимательнее глядеть под ноги. Однако мальчик обеими руками с непонятной силой обхватил мое лицо, и не по-детски серьезно на чеченском спросил:
И долго мы будем чеченами?
Я буквально остолбенел, даже руки мои ослабли. Я поставил мальчика на землю, а он снизу в упор все смотрел, и я не знаю, что он в потемках на моем лице видел, но я постарался собраться с силами и как мог твердо ответил:
Мы родились чеченцами и всю жизнь должны чеченцами быть.
Значит «Детского мила» у нас, как у длугих, не будет?
Как не будет?! озадачился я и хотел было что-то оптимистичное сказать, но в это время за рекой, прямо напротив нас как бабахнуло, аж ноги подкосились. Чудом я не упал, вновь быстренько взял мальчика и спросил о насущном: «Куда бежать?»
А в это время за спиной, от блок-поста стали беспощадно стрелять из всех видов стрелкового оружия, и я уже не слышал, что мальчик говорил; бежал вдоль разбитого здания «Детского мира», как вдруг, будто из развалин, выскочила худющая длинная фигура, от нас шарахнулась, прижалась на мгновение к стене, а потом кинулась бежать.
Учитал! Учитал! около уха завопил мальчик.
Существо остановилось, и в этот же момент за рекой вновь бабахнуло, да со вспышкой, так что огнем блеснули глаза женщины в очках, и она бросилась ко мне, с неимоверной силой выхватила мальчика и, увлекая его, стремглав скрылась в черном проеме арки.
Обескураженный, я застыл на месте, не зная куда податься, ведь кругом, как в кошмарном кино, стреляли, и лишь щедро поваливший снег и порывистый ветер еще резче обозначили реальность бытия, а не иллюзию видения.
Даже не знаю, что бы я предпринял, до того я был в растерянности, и все больше смотрел в сторону черного проема, ища там убежища и людей, как из этой же темноты я услышал красивый женский крик:
Мужчина! Что ж вы так стоите? Сюда, быстрее!
Под аркой я ничего не видел, словно ослеп; и первое, что ощутил, это прикосновение мальчика.
Дядя пойдет к нам, ночевать, вновь решил мою участь мальчик, и я увидел проблеск противоположного выхода, а мальчик, уже ведя меня за руку, заговорщицки спросил: А ты сказку ласкажешь?
Думаешь, все твою сказку знают? теперь ласковее сказала женщина, и по голосу, и по тому, как она сильно задыхалась, я определил, что она в возрасте.
У выхода из-под арки она движением руки нас остановила, сама осторожно выглянула и, жестом дав команду, первой побежала, мы держались за руки, я был последний.
Мы перелезли через какое-то обваленное толстое дерево, обогнули громадную воронку, прежде чем проникли вновь в темный проем, называемый подъезд.
Здесь надо быть осторожным, она чиркнула спичками, вновь блеснули линзы ее очков. Идите за мной, обратилась она ко мне, а сама помогла мальчику перебраться через две разбитые ступени, где торчали только искривленные арматуры.
По довольно крутой лестнице мы поднялись на второй этаж. Я понял, что под нами был «Детский мир», а далее жилой дом.
А Ложа что, с лаботы еще не плишла? встревожено спросил мальчик, когда женщина завозилась с замком около двери.
Пришла, уже входя в жилище, с легким недовольством ответила женщина, а потом мягко, будто извиняясь: Мы обе на работе задержались, думали зарплату дадут. Тебе б обувку, одежку купили бы.
Женщина в темноте обо что-то ударилась, кротко простонала, чиркнула спичкой, следом второй, зажигая керосиновую лампу. Сразу стало светло, чуточку легче.
Вы проходите. Пальто пока не снимайте, сейчас печь растопим, обратилась она ко мне и сразу же принялась обихаживать мальчика, усадив его на старый, видавший виды большой скрипучий диван.
Смотри, весь промок, она с трепетной заботой стала дышать на ножки мальчика, нежно обтирала их, сморщенными худощавыми руками. Я ведь просила, не выходи из дома, а ты даже дверь не прикрыл, без какой-либо, впрочем, строгости продолжила она.
Да, я не заклыл двель, абсолютно не оправдываясь, просто констатируя, ответил мальчик. И как бы я ее заклыл? Ко мне плишел Бага весь в олужии. Я ему на скрипке играл. И в это же влемя постучал Голова.
Капитан, что ли? воскликнула женщина, Ужас!
Да конечно! всем телом подавшись вперед, заглядывая в глаза женщины, ответил мальчик. Уж мы-то с вами знаем, что эти бородатые дяди с олужием длуг с длугом иглают в войнушку, а в нас, плостых, не поналошке, а по плавде, до клови попадают. И я улетел бы, как шалик. И что бы вы без меня делали?
Боже, боже! О чем ты говоришь! она обняла мальчика, сквозь слезы и всхлипы стала целовать, и вдруг отпрянув, очень серьезно, словно ко взрослому: А как они разошлись?
А я, а я, глаза мальчика в азарте загорелись, аж стал он глубоко дышать. Я как в сказке, как вы советовали: с умом и со сноровкой действовал.
Это как же? удивилась женщина.
Слышу стук в дверь, я молчу. А Голова кликнул меня. Бага в ванную побежал. А я отклыл двель и слазу сказал: «Пойдем к вам, в телевизоле мультик смотлеть». А он: «Что ж ты столько дней не приходишь, Учитал не пускает?» А я ему: «Нет, ботинки совсем полвались», и пока он думал, быстренько: «Но с Вами пойду. А сказку ласкажите? А сгущенка у Вас есть?». «Все есть, все есть, он сам немного толопился. Только сказал: «Ты двель на замок заклой». А я гломко, чтоб Бага слышал: «Заклывать не буду. У Учитал и Ложи ключей нет».
Ой, ты мой золотой, мой смышленыш родименький, женщина по-матерински обняла мальчика, несколько раз поцеловала. Только говорить надо правильно, как я тебя учила. Не Ложа, а Роза. А ну, скажи «р-р-р». Язык к небу, к небу язык, как трактор «р-р-р».