Кавалеры Виртути
ОТ АВТОРА
Мне было восемь лет, когда я впервые увидел Вестерплятте. Случилось это в один из погожих дней августа 1939 года, незадолго до нападения гитлеровцев на нашу страну. Я навсегда запомнил этот день: портовый канал, красную крепостную стену, солдат в касках и с винтовками через плечо, стоявших на росистой траве земляного вала. И хотя я не уверен, видел ли тогда капрала Ковальчика, плютонового Будера или рядового Замерыку, твердо знаю, что передо мной были богатыри, стойкие защитники единственного клочка польской земли в Гданьске.
Когда небо разверзлось над головой поляков, когда наша армия отступала по всему фронту и трагический призрак поражения приобретал все более реальные черты, слава о мужестве защитников Вестерплятте разносилась все дальше и дальше.
В Прушкуве, куда эвакуационный поезд из Острува-Велькопольского дотащил нас лишь на пятый или шестой день войны, кто-то раздобыл на вокзале свежую газету. На первой странице было напечатано крупным жирным шрифтом: «Львы Вестерплятте защищаются!»
В Новом Сонче мы сошли с поезда. Начался период оккупации. Однажды отец принес подпольную газету, в которой подробно описывались подвиги героев Вестерплятте, возглавляемых майором Сухарским, и указывалось, что все они погибли.
Тогда родилась легенда. Солдаты с Вестерплятте шагнули в нее сомкнутой шеренгой. Тем, кто был в то время старше меня и кто взял в руки оружие, эта легенда придавала силы для дальнейшей борьбы с фашистами. А я и мои сверстники, слушая ее, мечтали, что, когда подрастем, будем такими, как герои с гданьского полуострова.
Их было сто восемьдесят два человека. И когда Польша узнала после войны, что не все герои погибли, когда стала известна правда об их подвиге, она, эта правда, оказалась еще прекраснее легенды.
Я попытался описать в этой книге почти семь дней обороны Вестерплятте. Вскоре после войны я посетил Гданьск. Территория бывшей Транзитной Складницы в то время была еще в руинах, и на каждом шагу виднелись следы минувших боев. Я обошел все уголки полуострова, заглянул на сторожевые посты и в подземные части вартовен. чтобы представить себе, как выглядело оттуда поле сражения.
Я перечитал почти все, что было возможно, об обороне полуострова, изучил донесения солдат и офицеров, много беседовал с людьми. И только после этого решился написать повесть «Кавалеры Виртути».
Я должен был написать ее, потому что в память врезались тот августовский день, портовый канал, красная крепостная стена и солдаты, стоявшие на заросшем травой земляном валу. И хотя не уверен, видел ли я тогда именно капрала Ковальчика, плютонового Будера или рядового Замерыку, им всем, кавалерам ордена Виртути Милитари, обязан я появлением этой книги.
Часть перваяГОСТИ ПЕРЕХОДЯТ ЧЕРЕЗ МОСТ
1
Когда налетает северный ветер, я явственно слышу шум моря. Живу я очень близко от пляжа. Всего каких-нибудь четыреста шагов. Так подсчитала моя племянница, которая иногда приезжает к нам на каникулы. Достаточно выйти из дома и пройти угол улицы Дворской, как за нею начнется Пулноцная, у конца которой уже видна вода залива. В определенном месте кончается мостовая и начинается грязный песок. Желтый и мокрый песок лежит немного дальше, там, где его беспрерывно обмывает волна. Ирена, моя жена, любит убеленную пеной высокую волну, которая с шумом набегает на берег. В такую погоду она обычно вытаскивает меня из дому, а я иду за ней с неохотой, потому что мне кажется, что у меня есть масса занятий более важных, чем смотреть на бьющиеся о причал волны. Но позже, когда наши лица уже обрызганы солеными каплями, мне не хочется возвращаться. Я ведь тоже люблю стоять вот так и смотреть на море, на вечерние тени, падающие на дюны, на закат солнца, скрывающегося за полукругом горизонта, на зеленоватый свет луны, вырывающий из мрака блестящие контуры моста, переброшенного через залив. Люблю стоять и смотреть на все это. И еще люблю свою квартиру, в которой, когда налетает северный ветер, явственно слышится шум моря. Полюбил я даже эту грязную топкую улицу, ведущую к трамвайной остановке, и меня уже ничуть не раздражает то обстоятельство, что из центра сюда приходится ехать сорок пять минут, потому что, в конечном счете, я твердо знаю, что именно здесь мое место, что отец всегда хотел, чтобы я приехал в этот город, работал в нем и жил здесь, на морском берегу, где когда-то любил прогуливаться он сам.
Привез он меня в эти края, когда мне едва исполнилось восемь лет. Было это в августе 1939 года. А через три недели название этого города пестрело на первых страницах всех газет мира, повторялось в чрезвычайных сводках радиостанций всех континентов.
Из Гдыни мы вышли тогда на маленьком суденышке моторке или туристском пароходике точно не знаю: я еще не разбирался в этом и, миновав волнорез, направились в сторону Гданьска. Я помню все, что говорил отец. Помню, когда мы вошли в портовый канал, я внимательно смотрел на зеленый вал по левой его стороне, на красную крепостную стену и видневшиеся из-за нее широкие кроны деревьев. Видел я и двух солдат на валу. Они были в касках и с винтовками через плечо. Люди махали им руками и кричали что-то, а солдаты, подняв руки, приветливо улыбались. Отец наклонился к нам и сказал:
Это Вестерплятте, дети.
Мне было тогда восемь лет. Теперь мне тридцать восемь, но лишь немногие события из времен детства я помню так ясно. И сейчас, когда мы с Иреной проходим эти четыреста шагов, чтобы полюбоваться на море, я всегда поглядываю в ту сторону: с Бжезьно, с моего пляжа, хорошо виден лоскуток изумрудной травы, первые деревья и белый шпиль обелиска, возвышающийся над ними. Ведь по прямой меня отделяет от Вестерплятте не более полутора-двух тысяч метров. Расстояние совсем небольшое. Однако это вовсе не означает, что, не побывав на полуострове, я смог бы со всеми подробностями написать обо всем том, что мне хотелось, о стоявших на валу двух солдатах и о ста восьмидесяти других, которых я не мог увидеть с пароходика, потому что они находились за валом в тот августовский день 1939 года, с которого я начинаю свой рассказ.
Во второй раз я не только увидел Вестерплятте, я побывал там. Это было уже после войны. Тогда на полуострове еще не было ни памятников, ни аккуратно вымощенных дорожек, ни бетонной площадки автостоянки, ни светлых зданий. Я увидел заросшие травой и бурьяном окопы и ходы сообщения, развороченные железобетонные стены и перекрытия вартовен, черные, обожженные огнем деревья, которые вздымали к небу свои расщепленные стволы. Все это, а также тщательное изучение множества документов, беседы с участниками и очевидцами тех грозных событий, помогло мне воссоздать картину этого поистине героического подвига в боевой истории моего народа.
Мне хочется скорее представить читателям сержанта Гавлицкого, который в тот день сразу после обеда вывел из гаража черный «фиат» коменданта и приказал рядовому Миштальскому вымыть машину.
Через пятнадцать минут должна быть готова, сказал Гавлицкий и направился в сторону офицерского казино, где уселся в тени веранды, потому что солнце пекло немилосердно, как в середине лета.
Рядовой Миштальский снял с себя мундир, отвернул кран гидранта и пустил на кузов «фиата» сильную струю воды. В дымке капель, распыленных над машиной, на мгновение мелькнула радуга. Воды солдат не жалел. Пройдясь струей по крыльям, по рессорам, еще раз помыл кузов машины, потом собрал замшей воду с блестящей поверхности, протер денатуратом стекла. Все это он проделал очень старательно. И не только потому, что работу должен был принимать педантичный сержант. Просто солдату хотелось, чтобы «фиат» выглядел так, будто он только что сошел с конвейера. Комендант наверняка поедет в город, пусть прохожие посмотрят, какими машинами располагает польская Складница. Солдат еще раз протер ручки, никелированные бамперы и отошел на несколько шагов, любуясь своей работой.
Пятнадцатая минута была на исходе. Сержант Гавлицкий появился через несколько секунд, глянул туда-сюда, хлопнул Миштальского по плечу, достал пачку немецких сигарет. Солдат был не в восторге от них: считал их слишком слабыми. Но когда угощает подофицер, отказываться неудобно. Сержант, правда, не носил мундира. Он был вольнонаемным. Однако все на Вестерплятте называли его сержантом, поскольку до увольнения в запас Гавлицкий имел это звание. Миштальский взял предложенную сигарету, затянулся и со вздохом проговорил:
Поразмять бы косточки! Если бы только дали увольнение в город
Гавлицкий, уже садясь в машину, резко обернулся и сказал:
Об отпусках в Гданьск сейчас и не мечтайте. Чувствовалось, он хотел добавить еще что-то, но, видимо, передумал и обронил: Вот поедем с майором и поглядим, что там готовится.
Машина покатила по краю плаца, въехала на покрытую гравием дорогу, идущую по опушке леса, свернула перед двухэтажным домиком и остановилась у веранды. В зеркальце сержант увидел плютонового Петцельта. Он шел во главе караульного наряда к железной дороге. А с веранды спускались майор Сухарский и поручник Гродецкий.
Дорогой читатель! Приглядимся ближе к этой сцене, а особенно к человеку в центре ее. Это комендант Транзитной Складницы майор Сухарский.
Время обеденное. День солнечный и теплый. Только что прошел и скрылся в леске караульный наряд плютонового Петцельта. Сейчас виден только этот лесок. Он заслоняет желтый пляж и дремлющее в знойной тиши море, по которому медленно движется суденышко. Ближе, на фоне зеленой стены молодых дубов и вязов, резко выделяется красный двухэтажный домик с деревянной верандой. Майор Сухарский говорит что-то поручнику Гродецкому, который держит в руке большой желтый портфель. Оба в светлых штатских костюмах.
Я знаю майора Сухарского по фотографиям. Это хорошо сложенный большеносый мужчина выше среднего роста с выразительными чертами лица и тонкими губами. Однако на всех фотографиях он был в форме, на голове конфедератка. Поэтому сейчас, когда он стоит у веранды своей виллы в светлом костюме отпускника, в мягкой шляпе, я смотрю на него с некоторым недоумением. Под широкими полями шляпы лицо майора кажется незнакомым. Впрочем, как и лицо поручника Гродецкого, которого штатский костюм делает еще более приземистым. Из машины выходит сержант Гавлицкий. Майор обменивается с ним несколькими словами, объясняет что-то, указывая на портфель, который держит поручник. Сержант Гавлицкий кивает, давая понять, что ему все ясно. Наконец они садятся в машину. Черный «фиат» проносится мимо казино для подофицеров к выездным воротам.
Рядовой Усс, несший службу у главных ворот, увидел машину коменданта только тогда, когда она выскочила из-за последних деревьев. До этого он смотрел через канал на колокольню костела в Новом Порту, где уже несколько минут что-то поблескивало. Было похоже, что кто-то, забавляясь, пускал солнечных зайчиков. Поэтому, прежде чем отворить ворота, рядовой Усс доложил об этом командиру. Майор с минуту пристально смотрел на колокольню.
Назначьте завтра наблюдателя, сказал он Гродецкому. Нужно проверить, что там такое.
Ясное дело: немцы балуются биноклями, пан майор, заметил Гавлицкий, выезжая за ворота. Они бы дорого дали, чтобы узнать, что мы готовим в наших кастрюлях!
Через некоторое время машина мчалась уже по узкой мощеной дороге вдоль железнодорожного полотна, проложенного вблизи портового канала. Когда проезжали мимо возвышавшегося над всеми зданиями Нового Порта зернового элеватора, Гродецкий взял себе на заметку, что за ним тоже следует установить наблюдение. С элеватора, как и с колокольни костела, противник имел великолепный обзор и наверняка пользовался этим преимуществом. Над полуостровом почти каждый день пролетали авиетки гданьского аэроклуба. Беда заключалась в том, что Вестерплятте не пользовался правом экстерриториальности, и летчики могли беспрепятственно фотографировать все объекты. Не случайно поэтому весной, когда поручник Гродецкий прокладывал подземные телефонные кабели к бастионам, он работал с солдатами только по ночам. Канавы приходилось рыть отдельными отрезками, а к утру вновь засыпать их и маскировать дерном и ветками. Это была раздражающе скучная, бесконечная работа. Но иного выхода не было: гарнизон Вестерплятте знал, что находится под постоянным наблюдением с воздуха. В августе 1939 года за ним следили со многих зданий в Новом Порту, а также с полицейских постов у причалов акватории для выгрузки боеприпасов, около парома через канал и перед главными воротами, из которых несколько минут тому назад выехал «фиат». Поручник не сомневался, что немецкий часовой успел позвонить в город и сделать соответствующее донесение, а полицейские уже, наверное, занимают посты на предполагаемом пути их следования. Вспомнив об этом, он инстинктивно опустил руку на желтый портфель. Если бы немцам удалось заполучить этот портфель, их наблюдателям на башне костела и на элеваторе больше нечего было делать. Сержант Гавлицкий, видимо, подумал о том же.
В случае чего я, пан майор, дам полный газ и все будет в порядке, решительно сказал он.
Машина въехала на мост через железную дорогу. Тем, кто сидел в ней, на миг открылась панорама города: стрельчатые башни костелов, толчея крыш, огромный массив собора. После долгой паузы Сухарский ответил водителю:
Ваше предложение разумно, сержант. А пока ограничимся тем, что поедем другой дорогой, не там, где ездим обычно.
Гавлицкий кивнул. Когда они переехали мост через Мертвую Вислу и оказались на Эльбингерштрассе, он не повел машину на Длуги-Тарг, а свернул через Зеленые Ворота влево. Двигаясь вдоль Новой Мотлавы, он сделал крюк до самой Белой Башни. Только там сержант вывел машину на главную артерию города. Здание сената украшали флаги со свастикой. Когда они выехали на Нойгартенштрассе, то увидели такие же флаги почти на всех домах.
У них снова какой-то шабаш, а мы начал было сержант.
Неожиданно оборвав фразу, он резко рванул руль влево и нажал педаль газа. Сержанту удалось избежать столкновения с тяжелым «оппелем», который выскочил из узенькой улочки за маленьким дворцом Лиги Наций. Поручник Гродецкий, обернувшись, увидел через заднее стекло, как «оппель» резко затормозил на середине мостовой. Пронзительно свистя, к нему бежали двое полицейских.
Газуй, Гавлицкий! крикнул поручник.
Повторять команду ему не пришлось. Молниеносно выехав на правую сторону проезжей части дороги, сержант через несколько минут уже въезжал в открытые ворота двора за зданием Комиссариата Польской Республики.
Не вышло у гадов, с удовлетворением произнес он. Случись авария, они могли проверить у нас документы и наверняка попытались бы задержать. Хитро придумали. Но старый Гавлицкий тоже не дурак!
Гродецкий с размаха хлопнул сержанта по плечу. Оба расхохотались. Майор одобрительно улыбнулся, затем бросил: «Пойдем» и направился внутрь здания. Полковник Собоциньский давно ждал их.
А я уже начал беспокоиться, проговорил полковник, поднимаясь навстречу приехавшим. Долго вы что-то сегодня ехали.
Пришлось добираться кружным путем, объяснил майор Сухарский. Наши «соседи» явно идут ва-банк.
Полковник нахмурился:
Оружие, надеюсь, у вас при себе? Дело очень серьезное. Он вынул из ящика письменного стола запечатанный конверт. Это, Генрик, шифры из Варшавы для вашей радиостанции. Они ни в коем случае не должны попасть в руки немцев.
Не попадут. Майор сунул конверт во внутренний карман пиджака. Офицеры переглянулись. Когда ты это получил?
Вчера вечером. Одновременно с известием о том, что нам надо ждать интересного визита.
Собоциньский стоял, опершись руками о письменный стол. Когда он на мгновение умолк, в комнате воцарилась тишина. Потом загремели барабаны, а еще через секунду в широко распахнутое окно ворвались звуки фанфар и труб.
Закройте окно, поручник, попросил полковник Гродецкого. А то еще минута и я сойду с ума! Целый день идет этот «концерт». Попробуй выдержи такое
Гродецкий быстро захлопнул створки окна и поглядел вниз на улицу. По мостовой вышагивал оркестр. Над головами музыкантов вздымались медные блестящие трубы. Под бравурный триумфальный марш за оркестром тесными рядами маршировал отряд мужчин в коричневых рубашках, круглых шапках и черных брюках, заправленных в сапоги. Прислушавшись, поручник различил слова марша, звучавшие в ритм шагам:
Хойте гехёрт унс Дойчланд унд морген ди ганце вельт
Ишь чего захотели, сволочи! Ни много ни мало чтобы завтра их рев слушал весь мир А мы тут, пся крев, цацкаемся с ними! Гродецкий резко повернулся и сказал: Не шифры должны нам прислать, а что-нибудь посущественней. Две дивизии пехоты живо успокоили бы этих крикунов. За полдня успокоили бы!