Схватка в западне
1
Тулагин очнулся как воскрес из мертвых. Резко открыл глаза и тут же зажмурился: яркая синь неба ослепила его. Он почти не ощущал себя, тело было будто чужое. Вокруг тишина. Жуткая безжизненная тишина.
Где он? Что с ним?..
Тулагин снова, но теперь уже на чуть-чуть разомкнул отяжелевшие веки. Сквозь них, точно через марлевую сетку, он увидел клочок безоблачного неба, щербатую от разновеликих верхушек дальнего леса черту горизонта, березовую жердь колодезного журавля, серую крышу неизвестного строения и зеленую щетку мелкой осоки, вставшей над землей вровень с его глазами.
Он лежал на полубоку в какой-то протухлой мокреди. «Выходит, в болоте я, соображал Тулагин. А неподалеку лес. А еще журавель колодезя. И серая крыша не то избы, не то сарая. Может, чья-то заимка»
Что же произошло с ним за последние сутки, которые представлялись сейчас ему неестественно длинными в пространстве и во времени?
Голова что онемелая. Мозг затуманен. Тулагин всем существом своим напрягся, чтобы восстановить в памяти подробности минувших событий.
* * *
В штабе полка было накурено.
Тимофей, перешагнув порог комнаты, раскрыл было рот, чтобы доложить о своем прибытии, но враз задохнулся от тугих клубов махорочного дыма. Вместо доклада «Явился командир первой сотни Тулагин» он прохрипел малопонятно:
Вилсь дир пер тни
От стола устало повернулся начштаба Карзухин:
Ага, Тулагин прибыл. Не обращая внимания на продолжавшийся Тимофеев хрип, пригласил: Подходи поближе. Тут вот какая складывается штука
Тимофей, пообвыкшись немного в дыму, шагнул к столу, за которым ломали головы у затертой карты-двухверстки командир полка Метелица, начальник штаба Карзухин и комиссар пехотного отряда нерчинских рабочих Кашаров.
Вникни внимательно Тулагин, что получается, снова заговорил начштаба. Семеновцы давят на нас со станции, чтобы мы не пробились по-над «железкой» на соединение с нашими. А мы давануть их не можем. Вот какая штука. На станции у них силенок немало. И резервы все время подходят. В придачу бронепоезд прибыл с пушками и пулеметами Нам сейчас лучше всего оторваться к разъезду При этих словах он указал пальцем на чуть заметный значок в середине двухверстки и добавил: А дальше на Марьевскую.
Понимаешь, вмешался в разговор Метелица, они нас в сопки толкают, а нам бы долиной. Тебе, Тулагин, со своими ребятами надобно нынешней ночью на станцию наскочить. И тарарам там устроить для паники. Мы бы тем временем ищи-свищи ветра в поле. К тому же отряд Кашарова вызволили бы.
Тимофей знал, что пехотинцы Кашарова второй день не высовывают голов из окопов. Семеновцы бросили против них эскадроны баргутов. Пока что, после четырех отбитых налетов, бойцы Кашарова еще держатся. Но если баргуты снова пойдут, несдобровать отряду. Отступать ему некуда за спиной полотно «железки», захваченной белыми, и река от половодья до краев вздувшаяся.
Приказ понял, коротко, по-военному сказал Тулагин, собираясь уходить.
Понял, да не совсем, снова устало заговорил начальник штаба. Вся штука состоит в том, как тебе получше подобраться к станции.
Комиссар Кашаров уточнил:
Следует к ней выйти не с нашей стороны, а с тыла. Соображаешь?
Надо через Серебровскую, Тулагин, попробовать. Комполка кинул к печи окурок, завернул новую цигарку. Ты это сможешь со своими ребятами. В Серебровской, по нашим данным, гарнизона нет, но ты постарайся все же без шума пройти ее и неожиданно ударить по станции. А что дело свое ты успешно сделал, мы узнаем по пальбе. Патронов не жалейте. Назад уходить будете тайгой через Колонгу, Михайловский хутор на Марьевскую.
Тимофей выскочил из штаба во двор, как из парной в предбанник; легкие, казалось, разорвут грудь от глубокого вдоха чистого воздуха. «Ну, курцы! И ведь выдерживают такой дымище». Он на их месте, наверное, через час окочурился бы.
Маленько отдышался, помял занывшую, еще не совсем зажившую рану в левом плече, в которое угодила в июле семеновская пуля под Тавын-Тологоем. Размыслил над полученным приказом. Стало быть, до Серебровской кружным путем верст тридцать пять, сорок. К сумеркам, если не спеша, в самый раз приспеть можно. Хорошо бы обойти Серебровскую безлунно. Вот только округу тамошнюю надо как свои пять пальцев знать. А в сотне ни одного серебровца. Проводника сыскать бы хорошего.
Из штаба Тулагин забежал в санитарный взвод проститься с Любушкой. Кто знает, как сложится рейд сотни во вражеском тылу. Вообще-то Тимофей везучий. Ему не впервой водить ребят на рисковое дело. Всяко, конечно, бывало, но пока и он, и его люди удачливо справлялись со всеми задачами.
Любушка встретила Тимофея встревоженным взглядом. В горячее время он редко к ней наведывался. И то, как правило, перед уходом на очередное задание. Сейчас по чрезмерно сбитой на затылок фуражке и по суженным щелкам глаз мужа она поняла безошибочно: опять куда-то собрался.
Надолго? вздрогнули в робком вопросе ее обветренные губы.
Что ты, глупенькая, так с лица сменилась? заговорил Тимофей ласково, успокоительно. Да никуда я далеко от тебя не уеду. Мы мигом в Серебровскую и назад.
Боязно мне, когда ты отлучаешься. Чего-то нехорошее предчувствую.
Любушка ждала ребенка, была уже на седьмом месяце. Носила она незаметно, и только в последние дни ее стали выдавать появившаяся на лице очевидная бледность и довольно быстро добреющая фигура. Характером она не менялась, раздражительности, как это нередко бывает у беременных женщин, у нее не появилось, но по мере приближения родов ее стало беспокоить усиливающееся необъяснимое волнение за Тимофея.
При встречах с Любушкой Тимофей старался быть предупредительным, мягким, нежным. В нем жило, росло, с каждым днем становилось необыкновенно светлым и возвышенным чувство отцовства. От сознания, что его восемнадцатилетняя жена скоро будет матерью, что у них появится сын (они оба верили, родится казак), он ощутил вдруг, как пробуждается в нем какой-то новый взгляд на нынешнюю жизнь. Тимофей теперь воспринимал все происходящее вокруг с позиции будущего. Как оно сложится для него, для его семьи, для семей его товарищей? Совсем недавно думалось, что с тревогами, боями и кровью покончено. После победного штурма Красной гвардией Тавын-Тологоя семеновцы, казалось, навсегда ушли в Маньчжурию. Но вот снова каша заваривается. С запада белочехи идут, взяли Верхнеудинск, на подходе к Чите уже. И Семенов опять перешел границу, захватил пол-области. Десятки станций, сел и станиц объявлены им «свободными от Советов».
В последние дни Тимофей все чаще подумывал о том, чтобы оставить Любушку в каком-нибудь тихом поселке у добрых людей. Спокойно бы там доносила и разродилась благополучно. Однажды он высказал ей свою мысль. Так где там! И слушать не захотела: «Пусть на подводе рожу, но чтоб с тобой рядышком».
Расставаясь с женой, Тимофей, как никогда раньше, почувствовал в этот раз особенно обостренно подкатившееся к сердцу волнение.
Ну ты, Любушка, это не переживай тут. С неумелой нежностью гладил он ее большой грубой рукой по русой голове, как маленькую девочку. Я для тебя медом или пряником с изюмом, может, разживусь в Серебровской
Ничего не выдумывай. Любушка прильнула к запыленному, отдающему дымом и потом Тимофееву френчу. Целым бы вернулся.
Вернется целым, подошла Настя-сестрица так ласково называли бойцы сестру милосердия черноглазую гуранку Анастасию Церенову за мягкость нрава, душевную доброту к красногвардейцам.
Она легонько отстранила от Тимофея дрожащие руки Любушки, сказала мягко:
Посмотри, каков сокол твой муж-красавец! Как такой не вернется? Такой не может не вернуться к своей голубке.
О Цереновой мало что знали в полку. Говорили, привел ее по весне с собой казак-фронтовик. Муж или возлюбленный никому не объяснялся. В первом бою с семеновцами погиб геройской смертью. На похоронах сильно убивалась по нему Анастасия. Думали, не сможет после этого дальше санитарничать в полку. Но отошла, пережила утрату, осталась, как прежде, ухаживать за ранеными.
Любушка, когда пришла в санвзвод, как-то легко и быстро сошлась с Анастасией. Церенова была старше ее почти лет на десять, тем не менее этой разницы в возрасте между ними не чувствовалось. Они крепко сдружились.
Простившись с Любушкой, Тулагин наскоро поднял сотню, довел до бойцов задание и с обеда вперед шагом марш. У Серебровской сотня появилась с сумерками. Тимофей послал в станицу своего друга и однополчанина по германскому фронту командира первого взвода Софрона Субботова с тремя бойцами разведать обстановку. Разведчики вернулись с бородатым стариком, который вызвался скрытно провести красногвардейцев мимо Серебровской и указать дорогу до станции.
Гарнизон в станице есть. Дык какой, однако, гарнизон? Полторы калеки, басил на расспросы Тулагина бородатый старик. За атамана тута нашенский, урядник Шапкин. Ну и дружина. А закордонные из особого маньчжурского отряда, так энти только наездом заезжают. Вчерась были Придут, понахватают, как разбойники, у народа всячины всякой и уметутся. Кто супротив шомполами, а то и порубают до смерти
Бородач согласился помочь красным орлам, как он выразился, потому, что вполне сочувствующий. И сын у него в войске Лазо поклал голову за новую власть, про что бумага казенная по законной форме имеется. Старик крепко был зол на белых. Он пожаловался, что двумя днями раньше атаман Шапкин натравил на него одного из семеновских офицеров. Урядник распинался перед ним: мол, Илья Чернозеров подмочил свою казачью честь, сына не смог удержать от большевистской заразы, Ну золотопогонник и распорядился проучить отступника, забрал в пользу нужд войска корову, пять ярок и два тулупа Сегодня, помогая Тулагину осуществить внезапный ночной налет на станцию, старик утолял свою злость, мстя семеновцам за их злодеяния.
Серебровскую объехали в густых потемках путаными лесными стежками. Бородач словно на ощупь вел сотню. Несколько раз стежки приводили бойцов Тулагина близко к окраине станции. Видимо, чувствуя приближение людей, серебровские собаки начинали надрывно заливаться брехом. В эти моменты в голову Тимофея закрадывались подозрения насчет проводника. Но когда сотня опять углублялась в лес, он снова проникался к старику доверием.
На полпути к станции бородач остановился, подозвал Тулагина:
Ты командир, тебе и думать, как и что дале. А я, однако, свое скажу. Вишь, стежки расходятся, так вот примечай. Одна, котора по праву руку на хребтину свернула, идет прямиком к железной дороге. Как лес кончится тута спуск к станции: шагов полтораста будет, не боле. А што по леву руку, эта падью к полотну ведет на водокачку. Мне думается, падью вам сподручней, хоть путь и подале маленько, зато маячить не будете. Да и составы там рядом.
Тимофей поблагодарил старика:
Спасибо, отец! Здорово вы нам помогли. Возвращайтесь. Дальше мы сами теперь.
Станция скупо светилась огнями. Движения поездов по железной дороге не замечалось. Тимофей собрал на короткий совет командиров взводов.
Есть два пути: или с хребтины ударить, в лоб по станции, или со стороны водокачки.
В лоб лучше. Больше шуму будет, сказал Софрон Субботов.
От водокачки вернее, возразил командир третьего взвода Моторин. На хребтине засечь могут. А по низине как у бога за пазухой прошмыгнем.
По низине надежней, присоединился к Моторину Газимуров, командир второго взвода.
Субботов продолжал держать свою линию:
С хребтины мы одним заходом накроем их. А от водокачки еще с полверсты надо промахать до главных построек.
Зато до теплушек с беляками рукой подать, не отступал от своего Моторин.
Тулагин примирил спорщиков.
Вы каждый по-своему правы, рассудил он. С хребтины, конечно, неплохо с ходу атаковать станцию. Там, по рассказу старика, все рядышком и как на ладошке. Но и со стороны водокачки заманчиво. А что, если сразу с двух сторон? Вот был бы хороший тарарам!
Рвануть водокачку, загорелся Моторин. У меня во взводе на такой случай и бомбочки найдутся.
* * *
Тимофей решил разделить сотню на две части. Первый и второй взводы во главе с Субботовым пойдут по хребту и по условному сигналу кинутся на станцию. Тулагин и моторинцы спустятся падью, бесшумно постараются взять водокачку и уже от нее ударят по эшелонам. Сигналом для одновременного выступления будет взрыв водонапорной вышки.
Башня водокачки зачернела на фоне звезд, как только лес сменился перелеском. Тулагин спешился, подал знак остальным. Пробрался через кусты на открытое место, за ним комвзвода Моторин: отсюда здание водокачки просматривалось более отчетливо. В одном из его окошек мерцал слабый свет, хотя насосная не работала.
Дежурный, шепнул Моторин.
Тимофей согласился:
Наверное, дежурный.
Оба на несколько минут замерли. Ночь безмолвствовала. Лишь со стороны дальних путей доносились шипящие звуки, видимо, стоял под парами паровоз.
Первым нарушил молчание Тулагин.
Двоих ребят мне побойчее, схожу с ними на разведку, сказал он вполголоса Моторину. И слегка подтолкнув его в плечо, добавил: А сам ко взводу давай. Нельзя, чтобы рать без воеводы оставалась.
Тимофей вытащил из-за пояса смит-вессон, проверил пальцами снаряженность барабана, поставил курок на боевой взвод. Подоспели присланные взводным Моториным бойцы Глинов и Хмарин. Втроем они бесшумно двинулись по чистому участку к темнеющей у железнодорожного полотна постройке.
Возле водокачки часового не было. В нескольких метрах от входа Тулагин и бойцы прилегли.
Значит, так, зашептал Тимофей Глинову и Хмарину, я пойду. Он кивнул в сторону светившегося окна водокачки. А вы вокруг пока посмотрите. Если что выстрелом предупрежу.
Дверь в машинное отделение была на замке, в служебное не заперта. Тулагин тихонько приоткрыл ее. Перед ним был коридор, узкий и темный. Тимофей сунул револьвер под френч, осторожно пошел по коридору, ощупывая руками стену. Пальцы натолкнулись на ручку двери. Он дернул ее на себя.
Первое, что увидел Тимофей в небольшой комнатухе при слабом свете керосинового фонаря, стол, черный, без единого светлого пятнышка, как коридорная темень. «Из угля, что ли?» шевельнулась в голове странная мысль. За столом клевал носом железнодорожный служитель. Рядом, на скособоченном лежаке, склонился в дреме пожилой белогвардеец.
Ну и блюстители рассмеялся Тулагин.
Водокачечник как сидел согбенно за столом, так и остался в том же положении, только ошалело заморгал глазами. Семеновец же шустро подхватился с лежака, принял стойку «смирно», пролепетал спросонок:
Так точно виноват, вашбродь!
А когда сообразил, что перед ним не их благородие, стал шарить глазами винтовку. Нашарил: она с откинутым штыком стояла в конце лежака, но было уже поздно Тимофей опередил его.
Не двигаться! с металлом в голосе предупредил он, наставив смит-вессон на белогвардейца. Тот потянул вверх руки.
Вот так оно лучше. Сядь, служба, и чтоб без дурства.
Предварительно вытащив затвор, Тулагин бросил винтовку под лежак. Затвор подержал немного, прикидывая, куда бы деть, и, ничего не придумав, воткнул его за голенище сапога.
Дежурим? спросил он водокачечника.
Приходится.
Много семеновцев на станции?
Хватает.
Почему водокачка не работает?
Машина сломалась. Ждем мастеров. Нынче-завтра подъехать должны бы.
За дверью зашуршало, раздалась брякотня, и в комнату просунулся сначала ствол карабина, а уж потом его хозяин Хмарин.
Товарищ командир, кто ж так долго в гостях засиживается? Мы бог знает что подумали Как оно у вас тут?
Тимофей улыбнулся.
Все в порядке. И поторопил бойца: Давай к взводному по-быстрому. Потом шумнул водокачечнику и белогвардейцу: Освобождайте помещение.
Сняв с потолка фонарь, он поспешил вслед за ними. Перед выходом на улицу погасил огонь, тихо окликнул Глинова.
На месте я, тотчас отозвался боец.
Посторожи пленных, приказал Тулагин. А то, если отпустить их раньше времени, всю обедню испортят.
Тимофей открыл бочок фонаря, стал выливать из него керосин на бревенчатые стены машинного отделения.