Девушки с неба
ДЕРЕВНЯ БЕЗ МУЖЧИН
Глава первая
1
Это были не те дороги, по которым они привыкли ездить. Черт знает что это были за дороги! Час-другой назад пыльные и ровные, как хлебный ток, они сменились сплошной гладью воды, из которой островками выступали сухие места. Усталые и истомленные жаждой лошади упрямо останавливались, возницы, теряя терпение, стегали животных по мокрой слипшейся шерсти.
Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!
Возница делает все, что может, но разве в его силах остановить дождь и заставить лошадей двигаться быстрее. А седоки не хотят с этим мириться они, как осенние мухи, сонные и злые. Даже обаятельный инженер Ситска. Всю дорогу он был образцом хорошего настроения, острил и пел забавные песенки. Сейчас и он трясется на задке телеги понурившись и надвинув на глаза черную, как котел, шляпу с круглым верхом. Мокрая копна рядом с ним это Ванда Ситска, его супруга. Их невестка Лиили пытается перекричать скрип колес.
Что?
Жар! Лиили отогнула край одеяла.
Инженер защелкал языком и стал строить внучке рожи. Девчушка высунула из одеяла руку. С намокшей шляпы падали большие капли, они падали часто и точно, словно из пузырька с лекарством.
Потерпи, Тринуке, скоро выглянет солнце.
Где солнце? спросил ребенок.
Где же оно? Дождь, неизвестность и тоска по дому. Обоз в десять телег медленно, упрямо двигался вперед. Колеса тяжело вязли в грязи. Грязь извивалась под колесами и чавкала под ногами. Серые струи дождя секли лицо и спину, а капли величиной с крупный град пузырились в лужах.
Земля кипела.
Мокрые лица людей были неподвижны и мрачны. И дети не осмеливались даже капризничать, сонные щелочки детских глаз выглядывали из-под брезента.
Ну, скажи, душа, кто тебя гнал из дому на край света? сплюнул высокий лысый Иоханнес Йемель.
Будто ты сам не знаешь, отвечал Рууди Популус, медлительный старик в фуражке.
Где-то за две тысячи километров остались их дома. Об этом думали все. Кругленькая и терпеливая Тильде и ее дочь Кристина. И Еэва. Она умела заводить на станциях полезные знакомства, раздобывать талоны на суп и никогда не падать духом. Сейчас и она глядела в дождь глотая слезы.
В шестой телеге прислонилась к своему большому сильному мужу маленькая Пярья.
Где-то позади, словно отсеченный этим дождем, был ее дом комнатка и маленькая кухня. На полках сверкали кастрюли. И постель Ляжешь в постель, на белоснежную простыню под теплое одеяло, и заснешь с добрыми надеждами на завтрашний день, даже если очень устанешь и кажешься себе несчастной. И все-таки даже теперь, оплакивая свой дом, она не страшилась будущего. Ведь с нею Ханнес. И до тех пор, пока Ханнес рядом, беспокоиться не о чем.
Пярья! хмуро сказал Ханнес своей жене, у которой глаза были полны слез. Неужели мало той воды, что падает с неба?
Ванда Ситска, супруга инженера, тосковала по своему камину, креслу, томикам Вольтера, горячему чаю и пледу у ног Горничная Анна открывает широкие стеклянные двери, и бесшумно вкатывается сервировочный столик с бутербродами
Тянулась бесконечная равнина, без единой деревни. Темнело, поднялся ветер.
Это было где-то около дома. Лиили и Трина катались с гор. Мокрые хлопья снега летели прямо в лицо. Лиили с трудом тащила сани в гору, и Трина помогала ей тянула за веревку. Но от этого санки становились еще тяжелей. Усталые, они наконец остановились, и Трина сказала:
Мама, мне холодно.
Лиили подышала ей на руки и спросила:
Теперь тепло?
Девочка отрицательно покачала головой. Тогда Лиили сняла пальто и закутала в него дрожащего ребенка. Но Трина снова покачала головой и грустно сказала:
Мама, мне холодно.
Лиили проснулась. Девочка спала у нее на одеревеневших руках.
В татарскую деревню, заштрихованную дождем, въехали сквозь высокие колхозные ворота. Со скрипом остановилась первая телега, за нею остальные. Остановились надолго.
Вопросы, недоумение. Крики.
Что случилось? Никто не знал.
Где проводник? Куда он делся?
Ванда, жена инженера, высунула голову из высокого воротника зимнего пальто. Она, как и остальные измученные, постаревшие от усталости люди, с надеждой глядела в дождь.
Неизвестность тянулась уже второй месяц. Даже во сне все продолжали видеть разрушенные города, поселки и железнодорожные станции, обгоревшие деревья в старинных городских парках и вдоль дорог. Иногда поезд сутками мчался вперед, а потом долго стоял где-нибудь среди леса или в степи, уступая дорогу эшелонам с войсками, танками, орудиями и боеприпасами. Эшелоны мчались к фронту.
Потом внезапно поезд трогался, сразу набирал ход, и люди, крича, тщетно старались догнать его. Они привыкли, просыпаясь в битком набитом вагоне, пахнущем пеленками, видеть все ту же знакомую станцию, где стояли уже целую неделю. Тот же вокзальный фасад с надписью «Кипяток», гипсовые скульптуры, толпы народа на перроне, привокзальные скверики, заполненные людьми, уехать трудно. Что поделаешь! Железные дороги перегружены и забиты эшелонами. Фронту нужен хлеб, снаряжение. И защитники.
На коротеньких остановках молодые солдаты танцевали с девушками прямо на открытых платформах, кормили детей эвакуированных жирными солдатскими щами, играли старые мирные песни. На мгновение забывались дорожные трудности и то, что дети давно не купаны, что запоры, поносы, вши Найдя на своем теле первую вошь, человек себе противен, он все время настороже: не зашевелилось ли что-нибудь в волосах или за пазухой? Так и не знаешь, насекомое это или просто нервы.
Проводник, который ходил справляться о ночлеге, вернулся к обозу, и телеги потащились в деревню.
Вспыхивал в окнах свет, люди появлялись на порогах своих домов. Йемель, высокий, лысый, толкнул своего спутника Рууди Популуса:
Слышь! Молодухи зазывают на гулянку! Знают, что мы с тобой мужики в самом соку.
Рвалось сердце к этим мерцающим огонькам!
Бидон из-под молока, болтавшийся на задке последней телеги, радостно тренькал. Казалось, звенит колокольчик
2
Утро было хмурое. Выпал туман. Безлюдная деревня с брошенными в беспорядке телегами и щиплющими траву лошадьми казалась полем недавнего боя.
Это была такая новая деревня, что свежеотесанные бревна еще не потеряли своего цвета. И было тут так чисто, что вспомнились все недавние ночлеги в залах ожидания вокзалов, в школьных классах, на корабельных нарах, все ночи под открытым небом.
Люди спали тяжелым сном без сновидений, а просыпались одеревеневшие и усталые, словно всю ночь не смыкали глаз. Детей запихивали в одежду, а они продолжали спать стоя.
Кристина еще лежала на перине, ленивая от сна и красивая; Тильде резала хлеб, а Еэва курила. За розовыми фуксиями в окне виднелся кусок облачного неба.
Старушка в платке, сползшем с плеч, поставила самовар на стол. Она намотала на пальцы светлый локон Кристины и сказала одобрительно:
Тчечек.
Младенец в люльке под потолком заплакал и стал тереть кулачками глаза, а кулачки у него были как бутоны роз. Бабушка сунула ему соску, качнула люльку и показала рукой на раскинувшиеся за окном грустные, затопленные дождем поля.
Война Понимать?
Да, сказала Тильде. Мужчины ушли на войну. Ушли работники. Не это ли хотела сказать старушка?
Это. И то, что она жалеет их от всего сердца, что она сочувствует им. Старушка налила в пиалы чай, принесла из кладовки молоко в стеклянной банке, оставила туфли за дверью и пошла по светлому некрашеному полу в одних белых чулках. Она впервые видела курящую женщину.
Аллах! Аллах!
Разве у такой могут рождаться дети? У нее самой их было девять, пятерых сыновей на войну проводила, в телегах, убранных цветами.
Аллах! Аллах!
А где сейчас Еэвины дети?
Там! На родине! В Эстонии!
Не уезжай! просил муж Еэву. Останься!
Но она бросила в чемодан два новых шелковых платья, белье и банную простыню. На пару месяцев хватит и этого! Война не может продлиться дольше! Все так думают. Еэва не верит в непобедимость гитлеровской армии. Если их до сих пор не проучили в Европе, в России это наверняка произойдет.
Дочка не пришла провожать. Еэва встретила Айно на фабричном дворе.
Знать тебя не хочу! вспылила девушка.
Еэве помогли взобраться на грузовик. Рабочие с винтовками через плечо и с патронташами на поясе эвакуировали жен и детей. Еэва хотела поцеловать сына.
Все смотрят, мама, застеснялся парень. В ее памяти сын так и остался посреди фабричного двора, на фоне зданий с окнами, заклеенными крест-накрест полосками бумаги. Высокий, по-мужски степенный и по-детски нежный. Он гордо держал винтовку и мечтал о героических делах. Бедный ребенок. Ведь смерть это еще не бессмертие
Многое в жизни становится понятным человеку слишком поздно
Последний год разрушил даже маленькую видимость согласия в их семье. Еэва была за советскую власть. Антон против, сын принял сторону матери, дочь разделяла точку зрения отца. Поначалу стеснялись излишней резкости, но ссоры углублялись и множились, как трещины. Соседи качали головой: «Вот что делает политика!»
Ты ведь сам рабочий! Ну кого ты оплакиваешь? Еэва пыталась переубедить мужа.
А Антон тащил жену к шкафу, хлопал по туалетному столику, креслам, дергал гардины.
Разве мы плохо жили?
Все это нам ведь никто не подарил, отвечала Еэва. Все трудом досталось
Ты еще скажи, что хозяин был кровопийцей!
Был отвечала Еэва.
К каждому празднику он дарил нам месячное жалованье. Построил клуб для рабочих, трамвайную линию, пятиэтажный дом. Открыл для рабочих магазин, в котором были пониженные цены. Танцевал на праздничных вечерах с работницами, катал на своей машине. Разве это неправда?
Осел! кричала Еэва.
Еэва не умела объяснить мужу, что дом, построенный хозяином для рабочих, и лавка, открытая им, приносили большой доход. Рабочий выгадывал сенты, хозяин кроны. Сырье он получал без пошлин, почти даром, а трамвайные рельсы прибавили к его банковскому счету миллион.
Что ж такого! удивлялся Антон. Сам жил и другим давал!
Ну что говорить с таким тупицей, ведь он ничего не хочет понимать. Больше всего Еэва ненавидела объяснения. Пусть каждый доходит своим умом.
Еэва не была верной женой своему мужу, но детей, видит бог, она любила всем сердцем. А счастья не было.
У каждого свои слабости На слабости Еэвы Антон глядел сквозь пальцы. Он только требовал, чтобы Еэва соблюдала внешние приличия и не швырялась деньгами. Если жена слишком поздно возвращалась домой, Антон ворчал:
Все вертишься! Опять у тебя подметки прохудились.
У Антона был прямой нос с горбинкой, бородка, тонкие черты лица. Высокий, статный мужчина. Все говорили Еэве:
Красивый у тебя муж. Как барон.
Но для любви и счастья одной лишь баронской красоты мало. Раздражали ограниченность и скаредность Антона. Он совал нос даже в кастрюли.
Разве мясо такое дорогое? Вчера мясо было дешевле, а суп такой же жирный.
Каждый вечер он подсчитывал расходы; если не хватало двух сентов, не мог уснуть.
Потрудись вспомнить, куда делись эти деньги? приставал он.
Мать Антона жаловалась знакомым на неудачный брак сына: «О чем эта Еэва думает! Антон такой верный муж, такой работящий, бережливый, чистый. Не пьет, не курит, не бросает деньги на разные кино и театры. Сам следит за одеждой детей, целы ли чулки и пуговицы, сам делает закупки на зиму. Легкомысленным женщинам всегда достаются хорошие мужья!»
Еэве было скучно с Антоном.
Даже в воскресенье, гуляя по городу, Антон молчал. Он носил костюм из добротного английского материала, шляпу, галстук, в руках трость. Аристократ. Он оценивал взглядом встречных и был доволен, когда на него обращали внимание. Только временами он хмурился и раздавал детям короткие наставления и длинные замечания:
Аади, не ставь ногу криво! Ты стаптываешь ботинки! Айно, ты пачкаешь чулки. Если их слишком часто стирать, они разорвутся и поносить не успеешь.
А когда за стол садился лишний человек, Антон целый вечер смотрел ему в рот и стерег сахарницу и масленку. Со временем Еэва привыкла к характеру мужа. Пожала плечами и примирилась. Но ее тянуло из дому, она скучала и мечтала о настоящей любви, настоящем счастье, настоящем муже. И хотя маленькие приключения и легкие привязанности кончались разочарованием, ей все-таки казалось, что впереди обязательно ждет что-то большое, красивое.
Да, трещины были уже давно, хотя Антон это упорно отрицал и в своих семейных неурядицах винил лишь красных. Особенно зол он был на Аади тот вступил в комсомол. Но отношения между отцом и сыном стали совершенно враждебными после одного ужасного вечера.
Аади поздно вернулся домой с собрания.
Где ты шлялся? спросил Антон.
Я не шлялся, обиделся Аади.
Айно, стоя в дверях своей комнаты, молча подпиливала ногти.
Он ходит к русским солдатам учиться танцевать вприсядку, ехидно кольнула она и злорадно усмехнулась, заметив сжатые кулаки брата. Товарищ комсомолец, дразнила она, скоро ваша песенка будет спета.
Что ты хочешь этим сказать? спросил побледневший парень.
Сам увидишь, когда листья начнут падать Тогда не рассчитывай на мою жалость!
Это Аади слышал и раньше. Парень замахнулся, но отец схватил его за руку:
Так вот чему учат в твоем комсомоле? и дал ему затрещину.
Подлец! крикнула Айно, захлопнула дверь и стала задвигать ее диваном.
Что за баррикады ты строишь? разозлилась Еэва, которая до тех пор безмолвно следила за ссорой.
Ведь эта красная сволочь может убить и ограбить. Они на все способны! визжала дочь.
В буржуазное время в контору брали только молоденьких и хорошеньких девушек. Таких, как Айно. Хозяйский сынок катал их на своей машине, приглашал на файф-о-клок и танцы. Еэва не особенно беспокоилась: Айно пошла в отца тщеславная и расчетливая. Каждая ее улыбка, все ее прелести должны были помочь ей выгодно выйти замуж.
Еэва молчала и утешала себя тем, что у такой девушки, как Айно, любовные дела не зайдут слишком далеко.
Еэва не решалась запрещать, бранить ее или предостерегать. Айно сказала бы:
А ты сама?
Но новое время внесло перемены в жизнь Айно. И она возненавидела это новое время. Как близко было счастье: загородный дом с теннисной площадкой и бассейном, заграничная собака величиной с теленка, спортивный автомобиль, положение в обществе, зависть подруг и гости к ужину
Поэтому Айно сжимала кулаки и ждала, когда начнут падать листья
Трудно быть матерью. Еэва все понимала, но не могла ничего изменить, их семейная тележка катилась дальше сама по себе
Все уже сидели на местах, готовые к отъезду, и Еэва должна была торопиться. Ветер разрывал тучи и сушил землю.
3
Как и обещал инженер Ситска своей внучке Трине, вышло солнце. Сильный ветер прошелся волнами по созревающим хлебам, слетевшаяся неизвестно откуда стая крошечных бабочек играла над дорогой. Проводник его прозвали Рыжиком из-за цвета волос сорвал у края дороги пригоршню стручков гороха и бросил прямо на колени Кристине.
Все новые деревни попадались навстречу. Одни с резными наличниками на окнах домов и высокими заборами, другие с завалившимися соломенными крышами и глиняными печными трубами. Даже сама природа по-разному относилась к этим местам. Некоторые деревни она совсем лишила леса, даже кустарник покрупней трудно было найти в окрестности; а цветы на подоконниках были хилые, с прозрачными водянистыми стеблями.
Обоз поднялся на взгорок. Кристина всплеснула руками и вскрикнула. Внизу в пышной зеленой долине раскинулась деревня, с облезлой мечетью и полумесяцем на остром минарете. Полная солнечного тепла река змеилась перед их взором.
Вокруг цвели синие-синие поля льна, и Рыжик шел рядом с телегой и выискивал тему для разговора, чтобы только быть около Кристины и смотреть ей в глаза. И он тоже назвал девушку цветком.
Тчечек, сказал он.
К ним торопился Рууди Популус в шапке с козырьком-клювом и в дождевике, за ухом полевой цветок. Старик выглядел крепышом: мускулистые икры, мощный загривок, и животик в меру, и маленькие умные глазки, и мохнатые брови, под которыми хорошо скрывать усмешку, толстый нос и красные щеки. А руки его заслуживали отдельной главы: тяжелая работа не косметика.