Василий АрдаматскийПуть в «Сатурн»
Эту повесть автор посвящает памяти советских разведчиков, погибших на незримом фронте Великой Отечественной войны. Подвиги живых и память о погибших молчаливо хранит архив. Нарушим молчание. Теперь это сделать можно. Возьмем одну из папок, стряхнем с нее пыль времени. Начнем читать документы. И вот мы уже слышим живые голоса и видим героев повести.
Пролог
Глубокой ночью по обводной полосе подмосковного военного аэродрома медленно прохаживались, негромко разговаривая, комиссар государственной безопасности Леонид Иванович Старков и подполковник Михаил Степанович Марков. Оба они были в штатском, и это вызывало к ним любопытство людей аэродрома, на котором в это время шла своя ночная жизнь. Где-то на невидимых в темноте стоянках самолетов вечно бодрствующие механики пробовали моторы. Когда мотор умолкал, его рев еще долго повторяло эхо, глухое в недалеком лесу и звонкое в невидимых просторах вокруг аэродрома. На башне штабного здания неустанно вращался прожектор-маяк. Далеко отброшенный им конус света скользил по крыше ангара, по верхушкам деревьев парка и белым стенам домов военного городка, по перекрестью бетонных полос, по зеленой равнине аэродрома и потом опять по ангару, по парку. И так без конца. Когда конус света убегал с аэродрома, становились видны багровые светлячки оградительных сигналов.
Но Старков и Марков ничего этого не замечали, занятые своим разговором.
Все же мне непонятно, упрямо тряхнув головой, сказал Марков. Если Крымов шлет из Берлина донесения, которые здесь считают провокационными, почему его не вызовут и не отдадут под суд?
Скажу вам больше: ему даже не сообщают, как расцениваются здесь его донесения.
Ничего не понимаю Марков остановился и, заглянув в лицо тоже остановившемуся Старкову, спросил:А вы понимаете?
Я успокаиваю себя мыслью, что тут действует очень высокая политика, в которую мы, грешные, не посвящены.
Они снова пошли рядом и некоторое время молчали.
Ну, я понимаю, если бы Крымов сообщал какие-то абстрактные сведения, взволнованно заговорил Марков. Но он же перечисляет номера армий, двинутых Гитлером к нашим границам. Он сообщает даже примерный срок нападения. Да ведь и мы сами читаем в газетах сообщения о непрекращающихся нарушениях наших границ немецкими самолетами. Англичанете прямо и открыто пишут о повороте Гитлера на восток. Что же это все? Дезинформация? Политическая игра?
Вообще-то Гитлервеликий мастер политической авантюры, а против этого невредно выставить спокойствие и выдержку Старков посмотрел на часы. Пойдем
Марков понял, что Старков разговаривать на эту тему не хочет, и молча шел рядом с ним, погруженный в свои мысли.
Самолет, которого они дожидались, высоко пролетел над аэродромом; они увидели только цветные его огоньки и услышали глухой рокот моторов.
Ну вот, Михаил Степанович, сейчас многое выяснится, сказал Старков, провожая взглядом плывущие среди звезд цветные огоньки.
И, может, придется объявить провокатором и Петросяна, усмехнулся Марков.
Меня сейчас интересуют не предположения Петросяна, а то, что скажет нам с вами немец, которого он везет.
Гул моторов снижавшегося самолета быстро нарастал, и вот в лучах зажженных прожекторов возник скользящий к земле двухмоторный воздушный корабль. Пробежав по бетонной полосе, он погасил разбег и, с ходу развернувшись, покатился туда, где стояли Старков и Марков.
В последний раз моторы самолета взревели и умолкли. Дверь в самолете открылась, и из нее спустили на землю лесенку. Первым из самолета вышел конвойный солдат с винтовкой. Чуть отойдя от самолета, он остановился, махнул рукой и взял винтовку наперевес. В дверях самолета показался высокий беловолосый парень в милицейской форме, но без головного убора. Посмотрев по сторонам, он легко соскочил на землю и чуть не упал: руки у него были связаны за спиной. Затем из самолета вышел еще один конвойный солдат и, наконец, низкорослый, похожий на борца мужчина в чекистской форме. В руках у него был небольшой чемодан. Он сказал что-то солдатам, и те повели парня в милицейской форме к штабному зданию. А сам он быстрыми шагами приблизился к Старкову и, вытянувшись, негромко сказал:
Докладывает майор Петросян
Подождите. Пройдем в здание
Спустя несколько минут они втроем сидели в отведенной им тесной комнате авиационного штаба и вели неторопливый разговор.
А может, он был сброшен не один? спросил Старков у Петросяна.
Вполне может быть, товарищ комиссар! быстро, напористо, как говорят южане, ответил Петросян. Ведь служба ПВО обнаружила самолет, когда он уже уходил на запад.
Поиск ведется?
Весь минувший день и эту ночь. Но до моего отлета ничего не дал. Да и этот гад был задержан чисто случайно: он вышел к железнодорожной станции, а там им заинтересовался постовой милиционер.
Он оказал сопротивление?
Извините, товарищ комиссар, эту подробность я не выяснил.
Напрасно. Старков перевел взгляд на стоявший на полу чемодан. Что там?
Петросян легко подхватил чемодан, раскрыл и вывалил на стол его содержимое: два пистолета и сумку с запасными обоймами к ним, компас, три пачки взрывчатки с привязанными к ним взрывателями, четыре электрические батареи для радиостанции и одну маленькуюк фонарику, ракетницу с пятью патронами разных цветов, две обоймы к автомату и миниатюрную аптечку.
Старков и Марков внимательно осматривали каждую вещь. Майор Петросян нетерпеливо переступал с ноги на ногу.
Он знает латышский язык? спросил Старков, рассматривая удостоверение.
Наши рижские коллеги сказали, что плохо. Допрос вели по-немецки.
Не жил ли он в Латвии до репатриации оттуда немцев?
Петросян приподнял свои борцовские плечи.
Он же вообще никаких данных о себе не сообщает. Только острит, чтоб мы торопились. И смеется, гад! Большие черные глаза Петросяна от злости сузились. У меня, товарищ комиссар, сложилось впечатление
Подождите со своими впечатлениями, строго оборвал его Старков. Он знает, что находится в Москве?
Знает, гад. Когда мы приземлились, засмеялся и говорит: «Я прибыл в Москву раньше всех».
Давайте его сюда.
Петросян быстро вышел из комнаты. Старков обернулся к Маркову и, встретив его тревожно спрашивающий взгляд, спокойно сказал:
Допрашивать буду я Весь разговорпо-немецки. Вы ведете протоколдля виду. Схема допроса такая: если он хочет жить, пусть не только нас торопит, но поторопится и сам. Нам же торопиться некуда: на его расстрел нам достаточно пяти минут, мы все знаем и без его показаний. Так сказать, не допрос, а чистая проформа перед тем, как расстрелять. И вы уже оформляете протокол расстрела. Бандиты, как правило, обожают жизнь. Ставим на это
Ясно, отозвался Марков.
Вернулся Петросян, и вслед за ним конвойные ввели немца. Старков мельком взглянул на него и показал на стул:
Сядьте сюда.
Благодарю вас, четко произнес немец, сел, посмотрел на настенные часы, которые показывали двадцать минут второго, и улыбнулся.
Ваши имя и фамилия? небрежно спросил Старков.
Немец не отвечал и, продолжая улыбаться, смотрел то на Старкова, то на Маркова, то на Петросяна.
Можете, если хотите, назвать вымышленное имя, сказал Старков.
Адольф Гитлер! выкрикнул немец, перестав улыбаться.
Это имя не подойдет, поморщился Старков. Его неудобно вносить в протокол вашего расстрела. Сами понимаете. Пожалуйста, какое-нибудь другое.
В голубых глазах немца мелькнула растерянность. Он внимательно посмотрел на Старкова, на Маркова, занесшего ручку над листом бумаги, на стоявшего у стены Петросяна и, видимо, понял, что с ним не шутят.
Все равно вы ничего от меня не узнаете, заученно проговорил он. И я очень советую вам поторопиться.
Нам торопиться некуда, лениво сказал Старков, и стал закуривать папиросу. На расстрел хватит пяти минут.
Вы же не знаете, что вас ждет! воскликнул немец.
Вы имеете в виду войну? Знаем, сказал Старков, наблюдая за дымом от папиросы.
Немец явно оторопел. Несколько секунд он молчал, а потом угрожающе произнес:
Вы ответите за это.
За что? искренне удивился Старков. На протоколе расстрела мы поставим дату позднее, и, таким образом, вы будете расстреляны по законам военного времени, как шпион и диверсант. Старков показал глазами на лежащие на столе вещи. Ну, ну, давайте какое-нибудь имя. Не записывать же нам в протокол «господин икс»?!!
На лбу у немца проступила испарина. Он что-то обдумывал.
А если я буду говорить? вдруг спросил он уже без всякой амбиции.
Вы отсрочите свою смерть, а может быть, избежите расстрела, спокойно ответил Старков. Мы из контрразведки, и, естественно, нам важно получить от вас сведения. Впрочем, поскольку вы явно не генерал, вряд ли мы услышим от вас что-нибудь действительно важное.
Я давал присягу, снова заученно выпалил немец.
Мы тоже, тихо сказал Старков. Такова уж военная служба
Немец молчал, напряженно глядя прямо перед собой.
Вы член гитлеровской партии? лениво спросил Старков.
К сожалению, нет.
Почему?
Я жил не в Германии, удивленно смотря на Старкова, ответил немец.
Но после вашего возвращения из Прибалтики в фатерланд прошло время?
Увы, недостаточное для того, чтобы я успел заслужить такое доверие.
В это время Марков нетерпеливо пошевелился, Старков посмотрел на него и обратился к немцу:
Да, я забыл, назовите все же какую-нибудь фамилию Старков улыбнулся. А то мой протоколист нервничает.
Гельмут Шикерт, чуть подумав, ответил немец. Старков подождал, пока Марков записал фамилию, и сказал ему:
Сходите к начальнику конвоя, спросите, достаточно ли ему наших подписей. И у меня нет с собой печати.
Немец проводил Маркова испуганным взглядом.
Еще несколько вопросов не для протокола, а так, просто из чистого любопытства сказал Старков. Сколько вам лет?
Двадцать четыре.
Не дотянули годика до круглой даты. С парашютом прыгали впервые?
Да.
Без тренировки? удивился Старков.
Считается, что новичок первый прыжок делает более уверенно и храбро, чем второй и третий, ответил немец механически, думая, очевидно, совсем о другом.
А что? Пожалуй, это верно, обратился Старков к Петросяну. Все же нужно быть храбрым, чтобы ночью прыгнуть в полную неизвестность
Немец молчал. Эти домашние рассуждения Старкова доконали его: кроме всего прочего, такой допрос исключал для него возможность прибегнуть к заученной браваде.
Вернулся Марков и, не садясь больше за стол, сказал по-немецки:
Протокол он принял, но просил не забыть поставить потом печать.
Хорошо. Господин Шикерт, вы сами хотите что-нибудь сказать?
Может, вы думаете, что я из службы безопасности? тревожно спросил немец. Я от армии.
Абвер? быстро спросил Старков.
Да, да, почти обрадованно подтвердил немец.
Не велика разница, шпион абвера или шпион гестапо.
Но на меня распространяются все законы в отношении военнопленных! воскликнул немец. Швейцарская конвенция!
Да кто это внушил вам такую глупость? сочувственно сказал Старков. По всем законам участь пойманного шпиона безотрадна. Увы! Закончим на этом
Старков и Марков встали. Немец продолжал сидеть.
Встать! приказал ему Старков. Немец вскочил, точно подброшенный пружиной, и вытянулся перед Старковым; его связанные за спиной руки так и рвались опуститься по швам.
Я буду говорить Я скажу очень важные для вас вещи Я прошу вас немец бормотал это, не сводя со Старкова умоляющего взгляда.
Старков нехотя вернулся на свое место.
Если вы надеетесь морочить нам головуне выйдет.
Нет, нет, я скажу все. Спрашивайте.
Кто точно забросил вас?
Подразделение абвера, имеющее название «Сатурн»
Вот когда начался настоящий допрос, который длился больше часа.
Когда чуть занимался рассвет, немца вывели из штабного здания, посадили в машину и увезли в Москву. Потом на крыльце здания появились Старков, Марков и Петросян. Посмотрев в бледнеющее небо, Старков сказал:
Ну что ж, возможно, это утроисторическое
В этот момент где-то над ними оглушительно завыла сирена. Переглядываясь, они слушали ее и видели, как от военного городка к аэродрому бежали люди. Из штабного здания вышел летчик. Нахлобучивая на голову шлем, он смотрел на небо.
Тревога? спросил у него Старков.
Война, ответил летчик и побежал к самолетам.
Часть перваяНавстречу врагу
Глава 1
Кто вы такой? Фамилия?
Пантелеев Григорий Ефимович.
Профессия?
Это вы в смысле профсоюза? Считайте, что выбыл. Лет десять, как взносы не платил.
Коммунист?
Хранил Бог.
Что это значит?
Ну, даже близко к ним, к коммунистам, не был. Хранил Бог, говорю, от этого.
Человек, задававший вопросы, записал что-то в своем блокноте и, постукивая карандашом по столу, внимательно разглядывал своего собеседника.
Они сидели в просторной, залитой солнцем комнате. Ветерок, залетавший в раскрытые настежь окна, шевелил гардины и приносил с собой чуть слышный шум большого города.
Один из нихв добротном светло-сером костюмепо-хозяйски расположился в кресле. Другойв мятом, потрепанном пиджаке и мешковатых брюках, заправленных в разношенные сапоги, сидел скромненько, на краешке стула, всем телом почтительно подавшись вперед. Тому, который сидел в кресле, можно было дать лет тридцать пять. У него было худощавое лицо с резкими чертами, покрытое ровным, еще не сильным загаром. Выпуклые надбровья отчеркнуты темными бровями. Прямой тонкий нос и близко к нему поставленные серые глаза придавали его лицу выражение какой-то недоброй внимательности, которое, однако, мгновенно слетало, стоило ему чуть улыбнуться. Но сейчас он не улыбался
Его собеседник был помоложе, и это было видно, несмотря на пушистые рыжеватые усы и бородку лопаточкой. Вздернутый широкий нос с раздвоенным кончиком и широко открытые маслянисто-черные глаза. После каждого вопроса бородатый всем своим широким корпусом делал движение вперед и, отвечая, пригибался, будто подобострастно кланялся.
Где вы работаете?
По бумагам я числюсь отсюда дальше далекого, аж за самой Колымой. А только теперь, я считаю, бумагам моим ноль цена, грош-копейка. Теперь я пожить хочу, господин начальник.
Минуточку, минуточку, я не уловил. Что значит вы числитесь за Колымой?
Так я там состою при леспромхозе.
Кем?
Сторожем или, если хотите, обходчиком.
А здесь вы как очутились?
Родной брат у меня здесь скончался, и я от него унаследовал домик с садом и огородом. Неловко так говорить о смерти родного брата, а все же мне повезло. Поносило меня по белу свету, как цветок одуванчика, хватит.
Когда умер ваш брат?
Девятого февраля сего года.
Вы сюда переехали когда?
Четырнадцатого марта.
Через месяц после смерти брата?
Ну да! До меня же известие о его смерти три недели шло. Факт. Вы знаете, где та Колыма!
А почему вы раньше не жили здесь с братом?
У него жена была волчьего норова, терпеть меня не могла, покойница, царство ей небесное. А те далекие места я не сам выбирал.
Как это не сам?
Так меня, извините, сослали
Чего ж вы сразу не сказали, все тянете! Ну а за что же?
За что? Как вам сказать Работал я на лесозаводе под Казанью, подносчиком считался. И вдруг пожар, завод возьми да сгори. НКВД, конечно, тут как тут. Вредительство, говорят. И нас, восьмерых рабов Божьих, кто в ту смену работал, в ссылку.
И вас судили?
Ни-ни, ни синь пороху. Поспрошали вот, как вы сейчас. А потом сразу в поезд, в вагон с решеткой, и ту-ту
У вас есть справка?
Вы меня просто смешите, господин начальник. Постройте в одну линию все наше население и прикажите: кто имеет на руках какую-нибудь справку из НКВД, тот пусть сделает шаг вперед и получит миллион рублей. Ни один не выйдет, жизнь кладу. Факт, НКВД, господин начальник, не справки давал, а сроки. Я свой срок еще два года назад отбыл. Жил там уже по вольной. И работал, как уже сказано, в леспромхозе. А тут вот умирает брат и оставляет мне дом. Я сразу, конечно, приехал и оформился в наследстве. И тут же, между прочим, чуть наследство-то не потерял. Факт.
Почему?
Сейчас поясню. В апреле и мае шло оформление. Боже ж ты мой, мельница какая! Бумажки, справки, запросы. Ну, ладно, оформили. Теперь, думаю, надо же и себя оформить, уволиться, так сказать, из системы. А то ведь у нас с этим шутить не любят. Чуть что, пришьют тебе дезертира трудового фронта. У нас даже за опоздание на работу судят. Вот я и поехал в Москву, в свой, так сказать, наркомат. Прибыл я туда пятнадцатого июня сего года. Хожу там по этажам, по коридорам и никак добиться толку не могу. Весь от злобы зашелся, кричать на них стал. Тогда они выдали мне вот эту справку, что кадровый отдел вроде не возражает, чтобы я уволился по семейным причинам. Получил я эту справочку в пятницу и поехал сюда обратно. А как приехал, через сутки война началась. Поволынь они меня еще пару дней, не увидел бы я своего домика с садом и огородом.