Но даже несмотря на это решение, продолжал Поляков, мы приняли несколько предприятий легкой промышленности, завод металлоизделий, которые теперь необходимо не затягивая пустить в действие, в том числе, кстати, и консервный завод, размещенный в вашем городе, товарищ Олимов. Знаю, вы бы хотели, чтобы в Мехрабаде разместилось хоть одно крупное оборонное предприятие! Однако, дорогой мой, вот уже сколько времени вы не можете восстановить и пустить в ход маленький заводишко, ввод в действие которого в наших условиях не столь сложен и выгоден с точки зрения обеспечения его продукцией местного населения, что тоже немаловажно. Более того, сегодня я собственными глазами видел, как станки, машины, крупные детали этого завода ржавеют под открытым небом. Разве подобное отношение к социалистической собственности, товарищи, не характеризует большевиков, непосредственно несущих за это ответственность?
Павел Петрович пытался объяснить Носов, слов нет, вы правы, критикуя нашу работу, но должен заметить, что на поступившее оборудование мы до сих пор не получили технической документации
К тому же, уважаемый Павел Петрович, вслед за Носовым добавил Ориф, даже если мы и быстро восстановим этот завод, то все равно нет смысла вводить его в строй до лета будущего года: он же рассчитан на переработку свежих овощей и фруктов.
Замечания Носова и Олимова нельзя было сбрасывать со счетов, но Поляков все же продолжал стоять на своем:
Вы сначала сделайте главное восстановите, а потом будем говорить о том, на что годен этот завод. Одному богу известно, восстановите вы завод до весны или нет с такими вот мыслями и отношением к делу!..
Поляков замолчал. Молчали и все остальные. Через минуту, насупленный и недовольный, секретарь ЦК обратился к Самандарову:
Надо откровенно признаться, Салим Самандарович, что и вы проявили немало либерализма в решении этих вопросов.
Получается, товарищ Поляков, несправедливо: груз, который оказался не по плечу секретарю горкома, теперь надо взвалить на плечи секретаря обкома?! нашелся тот.
Не взвалить, уточнил Поляков, а научить, вовремя посоветовать, потребовать, наконец, когда это нужно. Олимов молодой работник. Если он теперь допускает ошибки, заблуждается иногда, я уверен, наступит время, и он обязательно выйдет на правильный путь. Думаю, что неверные мысли, выводы, необоснованные претензии его по поводу оборонных заводов проистекают от той же молодости и малоопытности. Как вы сами-то думаете, товарищ Олимов?
Ориф не нашелся сразу, что ответить, но все ждали, что же он все-таки скажет. Особенно надеялся Самандаров, что в присутствии столь ответственных работников Олимов покается, наконец согласится с тем, что сказал Поляков, признает свои ошибки и тем самым заставит изменить мнение о себе.
Ориф встал, открыто посмотрел на Полякова.
Нет, Павел Петрович, я и сейчас не изменю своего мнения! Конечно, согласно партийной дисциплине, я подчиняюсь решению, принятому большинством. И все же я убежден в правоте своих суждений. Вы спросите почему. Да потому, что принятие оборонных заводов тяжелой промышленности заложило бы основу для превращения Таджикистана из республики аграрной в аграрно-промышленную. Часть же тех рабочих рук, которые мы отправляем сейчас в далекие края, на Урал, в Сибирь, сконцентрировалась бы именно здесь, и были бы созданы условия для поисков и применения сырьевых запасов нашего края в промышленном производстве. У нас богатые перспективы по созданию энергокомплексов так говорят ученые. У нас есть запасы руды, правда еще мало изученные, есть пусть и малочисленный, но высококвалифицированный рабочий класс, молодые кадры инженерно-технических специалистов из местного населения, которые выросли уже при советской власти, и многое другое Все это, по-моему, было бы претворением в жизнь решения последнего съезда нашей партии о приближении в перспективе промышленных объектов к сырьевым источникам Советского Востока и Средней Азии. Конечно, я знаю, при этом возникнет немало трудностей, но ответьте мне, дорогие товарищи, разве трудности, ответственность, которая с каждым днем все больше ложится на нашу республику, намного меньше той, о которой я только что говорил?..
К сожалению, вы очень далеки от реальности, товарищ Олимов, охладил его пыл Поляков, хотелось бы конкретно ответить на каждый вопрос, который вы затронули здесь. Однако время уже позднее, а работы у нас непочатый край. Одно беспокоит меня сейчас: сможете ли вы при таком неправильном отношении к делу как положено исполнять те обязанности, которые возлагает на вас партия?
Дорогой Павел Петрович, голос Орифа дрогнул, выдавая волнение, я давно подал заявление с просьбой отправить меня на фронт, в действующую армию. Пожалуйста, пойдите мне навстречу! Вот и будет решен вопрос со мной, ко всеобщему удовлетворению
Поляков словно ждал такого поворота дела, потому что сразу же предложил:
А если не в действующую, если направим вас в трудовую армию на Урал, политруком? Как вы смотрите на это, товарищ Олимов? Ведь недавно вы сами говорили о значении ее для нашей промышленности в тылу
Олимов улыбнулся, посмотрел сначала на Носова и Самандарова, потом на Полякова, не сводившего с него настойчивого взгляда.
Это задание, товарищ Олимов, продолжал свою мысль секретарь ЦК, мне кажется, нисколько не легче и не менее важно, чем быть сейчас на передовой. Только что звонили из Сталинабада по этому вопросу, там ждет нашего решения Сергей Васильевич Сорокин, вы с ним знакомы, это представитель партийной организации Белогорской области Урала.
Да, да, Олимов с ним знаком, встречался здесь, в обкоме, уточнил Самандаров.
Носов, до того молчавший и никак не проявлявший своего отношения к происходящему, вдруг возразил:
Я не согласен с вами, Павел Петрович! Олимов дельный, преданный партии работник, разве легко будет подыскать кого-то на его место?
Поляков подкупающе улыбнулся:
А разве мы, товарищ Носов, выдвигаем его на эту работу как слабого партийного работника? Вовсе нет! Наоборот, в трудовую армию, как и на фронт, необходимо посылать партийные кадры, заслуживающие доверия партийных органов республики.
Олимов понял, куда на этот раз потянулась нить разговора, и не скрывал, что это заметно задело его самолюбие, даже рассердило.
Я согласен! вдруг неожиданно для всех ответил он и стал собирать со стола свои бумаги.
Очень хорошо! так же немногословно одобрил Поляков, тут же отдавая распоряжение Носову и Самандарову подыскать на место Орифа подходящего человека и рекомендовать его в Центральный Комитет для утверждения.
Договорились также продолжить разговор завтра с утра. Пожав руку Носову и Олимову, Поляков распрощался и, похлопав Орифа по плечу, шутливо заметил:
Это в вас молодость играет, ведь верно? Я-то понимаю, сам был когда-то такой же горячий!..
Олимов, судьбу которого только что решили, дерзко ответил вопросом на вопрос:
А разве холодное и безжалостное сердце лучше, чем горячее, неравнодушное?
Вне всякого сомнения, нет, товарищ Олимов! искренне ответил Поляков, провожая секретарей горкома до двери кабинета.
Носов и Олимов оделись и вышли из здания обкома. С севера вдруг подул пронзительный ветер, поднял полы пальто, ударил в грудь неприятным холодом. Оба, застегнувшись на все пуговицы, повернулись спиной туда, откуда он дул, и стали осторожно спускаться с лестницы. Носов хотел было поехать в горком, но Олимов взмолился:
Григорий Михайлович, я очень устал, хочу пойти домой!
Ладно, Ориф, идите, отдыхайте! отпустил его Носов, понимая, какого нервного напряжения стоил Олимову только что состоявшийся разговор. И я, брат, каюсь, тоже ни отдыхать, ни работать не смогу больше сегодня.
Это почему? удивился Ориф.
А разве после таких бесед человеку бывает легко? Уверяю вас, вы поступили сегодня не лучшим образом, согласившись так быстро с новым назначением.
Не согласился бы, Григорий Михайлович, Поляков сам бы все равно настоял на этом, так что сопротивление бесполезно.
Наверное, вы правы! Достойно лишь удивления, что до сих пор подобные методы работы не изжиты из нашей партийной практики. Есть в вас прекрасное качество, Ориф: вы до конца верны своей партийной позиции, молодец!
Спасибо, Григорий Михайлович, до свидания! протянул руку Ориф. Я этому учился у таких непреклонных товарищей, как вы.
Они распрощались. Носов заметил, что Ориф Олимов пошел в сторону своего дома. Через несколько шагов Ориф оглянулся и посмотрел вслед Носову, и, хотя фигура того уже почти скрылась в темноте, звуки его шагов все еще отчетливо слышались.
«Как жаль, что придется расстаться с таким достойным человеком!» искренне печалясь, с огорчением подумал Ориф и, подняв воротник пальто, ускорил шаг.
10
Была почти полночь, когда он вернулся домой, его встретил Одил-амак.
Здравствуйте, отец, с приездом вас! Очень рад! А где моя жена Шамсия? спросил Ориф, когда, раздевшись, не увидел на вешалке пальто жены.
Одил-амак сказал, что она еще не вернулась с работы, там нынче необходимо ее присутствие, так как сильно ухудшилось состояние здоровья нескольких раненых детей, прибывших из-под Ленинграда.
Озар спит, отец?
Да, наверное, с час как он в постели, сынок, а до того мы с ним все разговаривали, лицо Одил-амака осветила улыбка, интересный, умный мальчик растет у тебя, сынок!
Переодевшись и вымыв руки, Ориф подсел к обеденному столу, где, как всегда, его ждал ужин, но есть почему-то сегодня не хотелось, и он отщипнул кусочек лепешки.
Что давно не приезжали к нам, отец?
Работа, сын мой, хозяйство! Чордара это тебе не Мехрабад! Покрутишься вот так целый день, только тогда и поймешь, что значила для нас покойная мать. Э, да что там, нет слов!..
Неважный у вас вид, отец, мучаете вы себя работой
Да дело не в работе, сынок, очень тревожусь я что-то: от твоего брата Маруфа до сих пор никакого известия, как в воду канул!
Ориф, как мог, успокоил отца:
Верю, что он жив и непременно напишет, получите скоро весточку, дорогой отец, не расстраивайтесь, от многих с фронта нет писем, не только от нашего Маруфа.
Одил-амак порылся во внутреннем кармане пиджака и, вынув какой-то конверт, протянул Орифу. Тот взял его в руки, мельком глянул на отца: в печальных глазах Одил-амака стояли слезы, губы под тонкими с сединой усами заметно дрожали.
Ориф торопливо открыл конверт, пробежал глазами квадратик серой бумаги с напечатанным на нем текстом:
«Товарищу Олимову Одилу. В ответ на ваше письмо, в котором вы запрашиваете о своем сыне, младшем политруке Олимове Маруфе, сообщаю: за месяц до получения запроса при выполнении боевого задания он без вести пропал. Если нам что-либо станет известно о его судьбе, мы сообщим вам дополнительно.
Одил-амак тяжело проглотил слюну, спазм в горле перехватил дыхание, он вытащил платок, поднес к лицу.
Сердце Орифа забилось, почему-то внезапно отяжелели веки, и он все не в состоянии был оторвать взгляда от письма. Осторожно поднял глаза, посмотрел на отца. Одил-амак, опустив голову, нервно комкал в ладонях платок, Ориф, тяжело вздыхая, закурил. Так в молчании они просидели какое-то время, не зная, чем утешить друг друга.
Ладно, отец, прервал тягостное молчание Ориф, будем надеяться, что в один прекрасный день придет известие от нашего Маруфа!
Одил-амак что-то неразборчиво шептал, Ориф услышал лишь последние слова:
Кто знает, жив он или мертв?..
Извещение, подписанное политруком Хохловым, навело Орифа на печальные размышления. «Пропал без вести Лучше бы уж вообще не было ответа, с горечью думал он. Кто знает, может, раненый, попал в плен или погиб? Нет, нет, лишь бы не плен! Нет страшнее позора!» гнал он от себя эти мысли.
Кто-то звонил в дверь, и Ориф пошел открывать. Подумал: наверное, жена. Воспользовавшись отсутствием сына, Одил-амак, который едва сдерживался в его присутствии, теперь дал волю слезам. И будто полегчало немного на сердце. До его слуха донесся усталый голос невестки. Одил-амак пошел к двери и был поражен тем, что увидел. В прихожей стояла Шамсия, прижимая к груди ребенка с белесыми волосенками. Правая ножка и головка забинтованы. Ориф, ничего не спрашивая, молча помогал жене раздевать его, укутанного в пальто не по росту, теплый платок. Распухшие веки Шамсии были воспалены.
Здравствуйте, отец! едва слышно поздоровалась Шамсия. С приездом вас! Вот, видите, пришлось задержаться, она кивнула на ребенка.
Здравствуйте, Шамсия-хон, ответил Одил-амак. Что за ребеночка вы принесли?
Шамсия ласково прижимала к груди сонного ребенка, грустно взглянув на мужа и свекра, ответила Одил-амаку:
И не знаю, отец, пока ни о чем! Она пошла в спальню, еле сдерживая слезы.
Вот уже два месяца детские сады, ясли, школы и областная больница Мехрабада стали пристанищем для детей, эвакуированных из прифронтовой полосы. Многие пострадали при фашистских налетах, бомбежках, потеряли родителей, были ранены, истощены от голода, от перенесенных нервных потрясений.
Те, кто попал к Шамсие в детскую областную больницу, были доставлены из Ленинграда и Ленинградской области. Почти сто человек, и на каждом оставил свою безжалостную печать уничтожающий все на своем пути огонь войны. У одного ребенка перебинтована голова, у другого нога, третий с повязкой на руке, четвертый с перевязанным горлом или плечом Некоторые забинтованы, словно мумии, с головы до ног. Не смолкает в больнице плач ни днем ни ночью, и равнодушный камень не остался бы безмолвным, слыша, как дети зовут, может быть, навсегда потерянных близких:
Мамочка!.. Где ты? Очень головка болит!
Папочка! Приди за мной, я так соскучилась по тебе!..
Шамсия, как и весь персонал больницы, металась с утра до позднего вечера между ранеными и больными детьми, стараясь облегчить их страдания, то нежно поглаживала по головке одного, то успокаивала, по-матерински ласкала другого, то читала стихи, сказки третьему, отгоняла от сердца малыша поселившуюся в нем печаль И очень скоро дети полюбили Шамсию, она их лечила, обращалась с ними ласково, а маленькому ребенку необходима забота взрослого! Они полюбили Шамсию и привязались к своему врачу.
Особенно прикипели к ней душой брат и сестра Нина и Саша из Пскова, с нетерпением каждый день ждали прихода Шамсии на работу и нередко, если она запаздывала, засыпали вопросами медсестер и нянечек: «Где наша тетя доктор? Почему она так задерживается? Мы соскучились, позовите ее, пожалуйста, пусть скорее приходит!..»
Состояние Саши поначалу было тяжелым: осколок бомбы попал ему в живот, задев кишечник и желудок. Нина не отходила от брата, разучилась улыбаться. Шамсия старалась уделять этим двоим больше внимания, чем остальным, подолгу сидела иногда с ними и после работы.
Когда мы совсем поправимся, то вернемся домой к папе и маме, ведь так, тетечка Шамсия? неуверенно спрашивала Ниночка.
Они были слишком малы, чтобы понять все, что происходит с ними, понять, что война трагически изменила их судьбу. Они не знали, что Псков давно занят немцами, а их родители в день проводов детей на вокзал попали под сильную бомбежку. Бомбили и эшелон с детьми, но каким-то чудом машинист вывел его из-под огня. Они ничего не знали, как и все другие дети, которых приютил Мехрабад: их родители считались без вести пропавшими.
Саша с надеждой глядел на сестру, старше которой был на два года, не по-детски устало говорил:
Может быть, наши родители после той бомбежки лежат в какой-нибудь больнице, как вы думаете, тетя Шамсия? Вроде нас
Шамсия соглашалась с Сашей, ласково поглаживала его горячий от высокой температуры лоб.
Да, Сашенька, наверное! Вот вы с Ниночкой поправитесь, они к этому времени и выйдут из больницы, вы обязательно увидитесь!..
Успокаивала, старалась, чтобы дети не видели ее слез, а у самой они подступали к горлу. Да и кто выдержал бы этот печальный болезненный взгляд запавших глаз, как бы моливших взрослых о помощи?
Шамсия дважды оперировала Сашу, перепробовала лечение самыми разными лекарствами, делала все возможное для его спасения, но состояние мальчика все ухудшалось. Он таял на глазах, словно свечка.
В тот вечер, когда Одил-амак приехал к сыну с извещением о без вести пропавшем Маруфе, самочувствие Саши вдруг резко ухудшилось и никакие лекарства, уколы уже не помогали: к полуночи он умер. Сестренка своим плачем подняла на ноги всю больницу.