Ориф уговорил отца подняться в кабинет и тут же стал звонить начальнику аэропорта, прося отправить отца. Одил-амак захотел ехать в аэропорт немедленно: может быть, говорил он, повезет и для него найдется свободное место сегодня; он почти на день раньше сможет встретиться с младшим сыном.
Говорил отец устало, то и дело покашливал, и Ориф видел, что старик очень волнуется.
Вы сами понимаете, отец, ехать на проводы Маруфа у меня нет никакой возможности, я сейчас это выяснил, расстроенно говорил Ориф. Обнимите его за меня, пусть возвращается целым и невредимым!
Одил-амак молча кивнул и вздохнул, стараясь, чтобы этого не заметил Ориф.
Да, сынок, ты верно сказал: у нас теперь одна мечта, чтобы он вернулся живым и здоровым!
Ориф не сводил взгляда с расстроенного лица Одил-амака, увидел набежавшие вдруг на его ресницы слезы и, растерявшись от этого, не мог выговорить ни слова. Он прекрасно понимал, что не одна его семья, не один отец провожает сегодня сына на войну, и кто знает, вернутся ли сыновья. Одил-амак, одолеваемый невеселыми думами, старался держать себя в руках, но ему это не очень удавалось.
Какое-то время они стояли молча, не глядя друг на друга, Одил-амак то и дело покашливал и смахивал рукой слезинки со щек. Ориф снова попробовал уговорить отца лететь завтра, но Одил-амак был непреклонен:
Поеду-ка я лучше в аэропорт, будь что будет, сынок, попытаю счастья, не получится другое дело
Ориф собрался отвезти Одил-амака в аэропорт на горкомовской «эмке», но тот ни за что не соглашался:
Машина выделена тебе, сынок, для работы, а не для личных дел!..
Отец ушел, Ориф же, несколько обескураженный, все шагал и шагал по кабинету. На телефонные звонки отвечал кратко и вновь принимался ходить из угла в угол.
Ориф Одилович, возьмите трубку, вас спрашивает брат из Сталинабада, приоткрыв дверь кабинета, сказала секретарша.
Все еще думавший об отце, Ориф в первую минуту не заметил ее появления и торопливо пошел к двери.
Где он, пусть войдет!..
Вы меня не так поняли, Ориф Одилович, он по телефону вас спрашивает! мягко улыбнувшись, удивленно сказала секретарь.
Устыдившись своей невнимательности, Ориф запоздало извинился, поднял телефонную трубку и, поздоровавшись с братом, сообщил, что к нему в Сталинабад вылетает отец.
Зря ты его отпустил! Только что сообщили, что нас отправляют завтра рано утром, вздохнул Маруф. До свидания, счастливо оставаться! Передайте привет сестре Гулсуман. Скажите отцу, пусть не беспокоится. Я напишу вам с места службы
В трубке что-то щелкнуло, и их разъединили. Ориф глубоко задумался, задев случайно кнопку вызова.
Вошла секретарша, Ориф не заметил ее прихода и все так же молча стоял на месте. Секретарша удивилась:
Я нужна вам, Ориф Одилович?
Да, да, извините Прошу вас, срочно вызовите мне машину!
Когда Ориф приехал в аэропорт, то не сразу нашел отца. Тот оказался в чайхане, пил чай со знакомыми стариками, жалуясь, что не может улететь. Узнав от Орифа, что сын уезжает завтра рано утром, он совсем растерялся.
Ориф попытался чем-то помочь, ходил к начальнику, но никто ничего не мог сделать. Он согласен был переплатить, чтобы купить билет у какого-нибудь пассажира, но, увы, такого не находилось. Одил-амак увидел Орифа, вернувшегося в чайхану ни с чем, расстроился еще больше и все шептал: «Как же это так, не увижу своего сына?..»
И в это время случилось невероятное: Одил-амак увидел, что прямо к нему идет парень на костылях, в выцветшей солдатской гимнастерке.
Что случилось, дяденька? Почему вы плачете, чем-то расстроены?
По одежде солдата, по бледному, бескровному лицу, забинтованной до колена ноге по всему Одил-амак понял, что перед ним раненый солдат, может быть, совсем недавно вернувшийся оттуда, с передовой.
Нет, сынок, слава богу, ничего плохого не произошло. Моего сына призвали в армию, а он теперь в Сталинабаде. Хочу вот перед отъездом повидать его, да с билетом ничего не получается
Губы Одил-амака снова задрожали, горло перехватил спазм.
Сколько билетов вам нужно? спросил парень.
Всего один! поднял указательный палец и с надеждой ответил Одил-амак.
Вот, возьмите мой, дяденька, самолет вылетает через час! Парень вытащил из кармана гимнастерки билет и протянул его Одил-амаку. Я только что, дяденька, выписался из госпиталя, еду в Курган-Тюбе к родным, пояснил он, мне все равно, на день раньше или позже я приеду туда.
«Душевный человек этот солдат, тепло подумал Одил-амак. Хлебнул, наверное, на фронте лиха, без костылей идти не может, а когда сам в беде, то и чужую боль поймешь».
Раздумывая, что скажет сын, когда узнает, что у него уже есть билет, он искал Орифа взглядом и, наконец найдя, помахал ему рукой.
Как тебя звать-то, милый человек? спросил Одил-амак солдата.
Хотамом, дяденька!
Подойдя, Ориф был удивлен переменой, происшедшей в отце, исчезла растерянность, на губах заиграла улыбка.
Хорошо тебя назвали Хотам, сынок, не зная, как отблагодарить парня, ласково говорил Одил-амак. Спасибо, тысячу раз спасибо! До свидания!
Посадив отца в самолет, Ориф вернулся в горком и до ночи занимался делами. Домой он добрался полуживой от усталости, не ведая, что и дома его ждет неприятный сюрприз.
Намотавшись за день, Ориф надеялся хоть немного отоспаться, но куда там, едва он вошел в прихожую, как увидел на вешалке чей-то бекасабовый халат. Оказывается, у них сидел и ждал его прихода дядя жены, Амактура.
Это был еще полный сил, худой большеголовый мужчина лет пятидесяти, на лице которого выделялась аккуратно подстриженная бородка с проседью. Как всегда, он был одет в неизменный чапан и синюю бархатную тюбетейку, на ногах мягкие хромовые сапоги. Щеголь и чистюля так говорили о нем его близкие и сослуживцы. Держался он всегда чинно, с достоинством. Настоящее его имя было Туракул, люди же с уважением называли Амактурой.
Ориф, переодевшись и сунув ноги в тапочки, прошел в гостиную. Амактура поднялся ему навстречу, вымученно улыбнулся, что сразу показалось Орифу несколько странным. «Наверное, хлебнул горячительного», подумал Ориф, взглянув на стол, приготовленный к ужину. Там на глиняном, расписанном цветами блюде стояло остывшее жаркое из курицы, наполовину съеденное, зелень, чайник с заваренным чаем. Никаких бутылок не было. Значит, Амактура пришел выпивши и, как всегда, с какой-нибудь просьбой или жалобой, поморщился Ориф.
После взаимных приветствий он решил, что прежде проведает жену, но Амактура опередил его:
С полчаса назад Шамсию вызвали в больницу. Она сказала, что привезли новую группу эвакуированных детей.
Бедняжка, и так каждый день! сокрушенно покачал головой Ориф и пошел сначала на кухню, а потом в комнату сына Озара.
Мальчик давно спал, свернувшись клубочком, одеяло сползло на пол. Отец ласково погладил его по густым волосам, укрыл одеялом и осторожно, на цыпочках, вышел. В соседней комнате на письменном столе он увидел записку Шамсии.
«Орифджан, писала она, меня снова вызвали в больницу. Из прифронтовых районов привезли группу больных, истощенных детей. Бедные малыши, за что они страдают А тут еще Амактура заявился. Он будет вам жаловаться на свои болезни, но, думаю, не стоит придавать сколько-нибудь серьезного значения его словам.
Плов в казане. Подогрейте сами. Если по какой-либо причине задержусь, позвоню.
Ориф удивился: какие такие болезни у этого здорового, жизнерадостного дядюшки Амактуры и почему Шамсия пишет, чтобы он не придавал особого значения его словам? Каким словам?..
Тут было над чем призадуматься, но сейчас Ориф просто не способен был думать, он пошел на кухню, заварил свежий чай и с чайником в руках вернулся в комнату.
Как успехи, Амактура? спросил он, разливая чай по пиалам.
Неплохо, зять! В нашей артели ни минуты без дела не сидим. Амактура отхлебнул из пиалы, зажмурившись от удовольствия.
Вы по-прежнему в должности заместителя председателя? поинтересовался Ориф.
Да, по вопросам заготовок, то есть начиная от гвоздя и кончая клеем для обуви все на моей шее! К тому же и заготовки стали сейчас делом весьма трудным. Несмотря на то что нашей артели поручили военный заказ и мы шьем теперь только обувь для армии, сырья все равно нет. И что ты скажешь, мечешься целый день из одного конца города в другой, словно бродяга! Все делаем, чтобы выполнить военный заказ, чтобы не остались наши солдаты на фронте босыми
Ориф обмакнул кусочек лепешки в пиалу, без всякого аппетита откусил, немного пожевал, запил чаем.
По выражению древних, вы делаете благое дело, Амактура, одеваете армию!
Вы, мой зять, как человек понимающий, знаете толк в нашей работе! тотчас продолжил мысль Орифа Амактура. Другие же мерят все на свой аршин!
Я вас не понимаю. Ориф удивленно поглядел на Амактуру.
Тот, отвечая на недоуменный взгляд зятя, гневаясь, вытащил из правого кармана чапана какую-то бумажку И протянул ее Орифу:
Вот, взгляните!
Это была повестка военного комиссариата. Амактуре предлагалось в указанный день и час явиться с вещами, предварительно уволившись и получив расчет по месту работы.
Едва взглянув на повестку, Ориф понял, в чем дело: Амактуру призывали в трудовую армию. Молча разглядывая бумагу, он догадался, что его родственник не желает выполнять свой гражданский долг, как все люди, и явился к нему не иначе как за помощью. «Вот в чем, оказывается, смысл предупреждения Шамсии! подумал он. Умная у меня, однако, жена, понимает, что мое вмешательство в подобное дело просто невозможно».
Ориф встал, потянулся за папиросами, закурил. Расстроенный хладнокровным поведением своего зятя, Амактура мрачнел на глазах.
Что тут думать-то, дорогой мой? Сами посудите, разве не смешно призывать в солдаты человека, которому за пятьдесят?!
Ориф уселся поудобнее, придвинул поближе пепельницу, устало взглянул на дядюшку.
Не в солдаты ведь, Амактура, а в трудовую армию!..
Что это еще за трудовая армия? опешил тот.
Ориф объяснил в который раз за эти последние дни, что такое трудовая армия и кто в нее призывается
Да, да, начиная терять терпение, говорил Ориф. Все, кто пригоден для работы в тылу, в том числе и мужчины, не достигшие шестидесяти лет, здоровые и крепкие, которые могут принять посильное участие в восстановлении и пуске заводов, предприятий, эвакуированных из прифронтовых районов в тыл, на Урал и в Сибирь! Поверьте, Амактура, на сегодняшний день уже свыше трехсот жителей нашего города записались добровольцами в трудовую армию и среди них немало людей гораздо старше вас!..
Амактура сделал вид, что не заметил недовольства зятя, и продолжал гнуть свое:
А, значит, верно, старикам везде у нас почет, как поется в песне? Стало быть, это лишь пустые слова! Так?
Послушайте, Амактура, что тут объяснять? Разве не является делом чести и молодого и старого человека отдать все свои силы в такое тяжелое, трудное время на разгром врага? Ориф поперхнулся дымом. Вы и сами должны понимать!..
Он нетерпеливо встал, за ним поднялся и Амактура. Одно он понял из слов Орифа: зять ни за что не поможет ему освободиться от призыва, более того, намекает, чтобы он просто и не думал об этом.
Эх, а я-то шел к вам с надеждой, дорогой зятек! с досадой поглядел на Орифа Амактура.
Тот в ответ только пожал плечами, обдумывая, что же еще такое сказать, чтобы убедить Амактуру, но тот и рта не дал ему открыть:
Не забывайте, милый зятек, что в вашей семье у меня отцовские права! Шамсия пяти лет от роду осталась сиротой, она выросла, держась за подол своей тетушки, моей жены, и под нашей с ней опекой окончила институт, стала врачом!..
Тут уж возразить было нечего. Ориф прекрасно знал, что и в самом деле, не будь Амактуры, брата отца Шамсии, и его жены Махфиратхолы, кто знает, как бы сложилась жизнь его Шамсии. Мать умерла, отец с десятилетним мальчиком пошел охотиться в горы, и оба погибли под каменной лавиной. Амактура взял Шамсию к себе, а у него уже и три своих дочери подрастали. Кормил, одевал, учил. Шамсия всегда с благодарностью говорила о дяде, о том, как заботился он о ней, пока она не окончила медицинский институт и не вышла замуж за Орифа.
Амактура всегда помнил, что и Шамсия и Ориф от всей души благодарны ему за все, и надеялся, что они всегда и во всем будут помогать своему дядюшке. Но сегодня, он чувствовал, ни Шамсия, ни Ориф и пальцем не шевельнут, чтобы, не дай бог, не запятнать своей совести Вот, пожалуйста, Ориф подтверждает его догадку
Скажите, Амактура, как это будет выглядеть, если я, секретарь горкома партии, каждый день провожающий людей на фронт и на тыловые работы, освобожу от этого родственника?
Мелодия в руках у музыканта, зять! упорствовал Амактура. Кто спросит, чьих это рук дело?..
А совесть человеческая? Как быть с ней? спокойно посмотрел Ориф на Амактуру.
Неожиданный вопрос застал дядюшку врасплох. Слово «совесть», как острие ножа, остро кольнуло сердце, поэтому он ничего не сказал в ответ, опустил глаза, стараясь избежать взгляда начинавшего злиться Орифа. Хорошо, что из другой комнаты раздался вдруг телефонный звонок, и Ориф, извинившись, пошел туда.
Амактура расслышал, что зять говорит с Шамсией, догадался по смыслу ответов, что племянница в эту ночь будет дежурить в больнице и домой не придет.
Хорошо, дорогая, голос Орифа стал ласковым. Ты лучше меня знаешь, что значит остаться сиротой, ведь сама это испытала! Много сегодня привезли детей? Сделаем так, чтобы хоть ненадолго избавить их от горечи и печали
Разговор этот, по-видимому, подействовал на Амактуру отрезвляюще. Злости заметно поубавилось, хмель выветрился, и ход мыслей принял теперь иное направление. Амактура, незаметно воспользовавшись тем, что Ориф в другой комнате, вышел на веранду, снял с вешалки свой зеленый бекасабовый халат и на цыпочках вышел из дому.
Вернувшийся в гостиную Ориф удивился отсутствию дядюшки и вышел во двор. Было темно и тихо, слышались лишь его быстрые удаляющиеся шаги.
«Обиделся Амактура! А ведь зря!» подумал Ориф, вспомнивший недавние слова Шамсии об эвакуированных из прифронтовой полосы бесприютных, обездоленных войной детях.
6
Вставайте, Орифджан, вставайте! Шамсия обеими руками трясла мужа за плечи.
Ориф с трудом открыл заспанные глаза, хрипло спросил:
Зачем так рано будите, Шамсия? Дайте отоспаться!
Не хочу, чтобы вы оставались в неведении! Есть приятные новости, дорогой мой! Жена присела рядом на кровать, стянула одеяло с плеч Орифа, ласково поцеловала его в щеку.
Ориф повернулся на другой бок.
Что за новости? Надеюсь, небо не обрушилось на землю?..
Конечно, нет! радостно засмеялась Шамсия. Немцев под Москвой разбили!
Ориф резко повернулся, приподнялся на локтях и торопливо переспросил:
Как-как вы сказали? Повторите!
Только что по радио Левитан прочитал сводку Совинформбюро. Вот, послушайте, он ее повторяет!..
Шамсия побежала на кухню, вспомнив, что там у нее на огне молоко, Ориф же торопливо натягивал брюки, рубашку, на ходу застегивал пуговицы.
Ставший в те памятные дни известным всему миру Юрий Левитан сообщал, что на подступах к Москве советские войска перешли к решительному контрнаступлению, отбросили фашистов от столицы более чем на двести пятьдесят километров и развеяли миф о непобедимости гитлеровской Германии
Ориф взглянул на стенные часы над большим цветастым ковром: они показывали двадцать минут восьмого. Умывшись, он позвонил в гараж и попросил прислать за ним машину. Побрился, оделся, наскоро перекусил на кухне.
Странно, Шамсия, занятая своими делами у плиты, лукаво улыбнулась. Только что вставать не хотели, а теперь так заспешили!..
Ориф весело поглядел на жену. Сегодня у нее настроение отличное, лицо светится радостью, а в темных глазах, прикрытых густыми ресницами, словно загорелся огонек. Маленькими глотками он с наслаждением пил горячий чай, то и дело дуя на него, посматривал то на часы, то из окна на улицу: не пришла ли машина.
Спасибо вам, Шамсия-хон, что разбудили меня! Ориф погладил руку жены. Знаете, что было бы, если бы секретарь горкома партии вовремя не узнал о таком сообщении?
Шамсия засмеялась, повторила слова мужа:
Конечно, я уверена, что небо не обрушилось бы на землю!..
Орифа развеселил ответ жены, он встал и, смущенно глядя на Шамсию, подошел к ней, раскрасневшейся у плиты, чтобы поцеловать на прощание. Но тут же услышал сигнал подъехавшей машины, да к тому же вошел сын, уже собравшийся идти в школу.