Папочка, машина пришла! сообщил он.
Шамсия тотчас отвернулась, а Ориф, потянувшись было к ней с поцелуем, поглядел на сына.
Быстрее завтракай, подвезу тебя в школу!
Шамсия тихо прошептала:
Нет, Ориф, не надо, прошу вас!
Почему? удивился он.
Шамсия строго посмотрела на обоих.
Неужели вы сами не понимаете? Надо ли так ребенка баловать? Сегодня вы его посадите в машину, а завтра он сядет вам на голову!.. Пусть, как все другие школьники, идет собственными ногами.
Ориф шутливо поднял вверх обе руки, будто без слов говорил жене: «Сдаюсь!» Озар же, обрадовавшись было предложению отца прокатиться, расстроился, но послушно отправился в школу пешком.
В тот день взрослые и дети, старики и молодежь, все жители Мехраба только и говорили что о разгроме немцев под Москвой, в сердцах затеплилась надежда на новые победы советских войск.
Собрания и митинги, повсюду прошедшие в те дни, останутся, знал Ориф, в памяти людской навсегда: от души радуясь первой большой победе, они будут вспоминать о ней всю жизнь, расскажут о том дне своим детям и внукам
Принимая участие в таких митингах, Ориф чувствовал неподдельное волнение, ощущал какой-то особый трепет. Говорили люди не ради красного словца, он хорошо понимал это, слова их были искренними: чем только могли, они хотели помочь Красной Армии, и нередко сразу после окончания такого митинга появлялись новые добровольцы, одни записывались в действующую армию, другие в трудовую, третьи заявляли, что всей семьей, с женой и трудоспособными детьми придут на завод и заменят ушедших на фронт.
И каждый раз после такого митинга Ориф, хотя ему и не было особенно приятно это воспоминание, мысленно возвращался к недавнему разговору с Амактурой, укоряя себя за то, что столько лет делил с ним хлеб-соль, уважал его как человека умного, делового, доброго и порядочного, не подозревая, что это только маска и за всем этим скрывается обыкновенный эгоист, лицемер да просто трус. В самом деле, думал он, мужчину, наверное, надо испытать на поле боя, только тогда и поймешь, что он представляет собой. Теперь, когда Родина переживает тяжелые, грозные дни, многие пройдут через горнило войны, и тогда-то само собой и прояснится, кто настоящий человек, а кто нет.
Центральный Комитет Компартии республики и обком партии поручали горкому в десятидневный срок закончить мобилизацию и отправить на Урал полторы тысячи человек; трудовая армия Мехраба, к сожалению, подумал Олимов, такой численности еще не достигла. Он пошел к Носову.
Григорий Михайлович Носов, первый секретарь горкома партии, был крепко скроенный человек, высокого роста, с крупными чертами лица. Серые улыбающиеся глаза в ореоле рыжеватых бровей и ресниц, густой ежик волос на голове придавали его лицу какое-то детское выражение, особенно когда он чему-нибудь удивлялся. Голос его, не вязавшийся с этим выражением, низкий, внушительный. Он был непоседлив и постоянно двигался по кабинету, то и дело подходя к собеседнику.
Вот и теперь Носов легко поднялся, предложил Орифу папиросу. Оба молча задымили.
Не так уж сложно найти и отправить людей на Урал, друг мой! начал Григорий Михайлович, как обычно, на хорошем таджикском языке с чуть заметным русским акцентом. Но по тому, как обстоят дела у нас сегодня, это, как говорится в вашей таджикской поговорке, первая лепешка сырая, а по-нашему первый блин комом Вы помните, сначала разговор шел о двух сотнях людей? Сейчас эта цифра дошла до полутора двух тысяч, завтра-послезавтра она может достигнуть десяти пятнадцати тысяч. Что будем делать тогда?..
Ориф в раздумье поднял глаза на Носова.
По-моему, Григорий Михайлович, следует закрыть какие то второстепенные предприятия, артели
Носов перестал ходить, нахмурил брови.
И вы уверены, что именно таким путем мы решим эту проблему?
Эх, дорогой товарищ Носов! в сердцах воскликнул Олимов. Если бы некоторые товарищи, наши руководители, не отказались от предложения Государственного комитета обороны и область приняла бы эвакуированные военные заводы, разве обсуждали бы мы теперь с вами эту проблему?!
Кто знает, Ориф Одилович? Не существуй этой проблемы, наверняка возникла бы какая-нибудь другая, да еще посложней
Ориф удивился:
Неужели и вы, Григорий Михайлович, отказались от своего мнения?
Нет, Ориф. Носова с Олимовым связывали дружеские отношения, он был старше лет на десять двенадцать и по праву старшего брата иногда, когда они оставались наедине, обращался к нему по имени. Вовсе не передумал, дорогой. Более того, не далее как сегодня мы в довольно резких тонах выясняли наши отношения с одним из ответственных деятелей республики. Правда, по телефону
Вот как невольно в волнении приподнялся со своего стула Ориф.
Носов похлопал его по плечу, сел за рабочий стол.
Дело в том, Ориф, что в республику эвакуируются несколько предприятий пищевой промышленности, два завода попадают и в нашу область. Я поинтересовался: если в принципе вопрос решен положительно, то почему нам было не принять заводы и покрупнее и поважнее?
Ориф торопливо спросил:
И что же вам ответили?
Пусть останется между нами, Олимов. Носов наклонился к нему поближе и почему-то понизил голос. Сказали, что не лучше ли вначале позаботиться о желудке, а потом решать прочие вопросы. Я не вытерпел, конечно, назвал этого товарища обывателем Ну, тот стал кипятиться, даже пригрозил, что будет жаловаться на меня в высшие инстанции. Пожалуйста, отвечал я, сколько угодно, только признайтесь, я ему несколько раз напомнил это, что вы-то сами человек неумный, ограниченный!..
Носов разволновался, снова закурил и стал ходить по кабинету. Ориф не спускал с него глаз, сам же думал о том, что не зря этого рабочего человека, мужественного и сильного, послала им судьба, когда десять лет назад с отрядом двадцатипятитысячников приехал он в эти края с Урала. Наверно, таким и должен быть настоящий большевик. В годы коллективизации уполномоченный партии Носов был на селе начальником МТС и не раз в схватках с басмачами встречался со смертью лицом к лицу. Пройдя нелегкий путь от секретаря заводской парторганизации до секретаря городского комитета партии, он всегда и везде был живым примером для молодых примером беззаветного служения людям, партии. Именно Григорий Михайлович терпеливо в течение трех лет пестовал, наставлял Орифа, был его, что называется, идейным воспитателем
Вот вам, друг мой, и еще одна, очень непростая проблема, встающая сегодня на повестку дня, нарушил молчание Носов. Скорейшее размещение этих заводов пищевой промышленности, обеспечение их недостающей рабочей силой, самое же главное это организация выпуска продукции
«Легко сказать!..» подумал Ориф. Положение, конечно, осложнялось день ото дня, и именно ему, Олимову, необходимо решать вместе с Носовым эти проблемы, решать трезво и разумно, по-деловому, без паники. На него надеялись, ему верили, и это доверие он во что бы то ни стало должен был оправдать.
Прежде всего необходимо заняться мобилизацией полутора тысяч человек для трудовой армии и в первую очередь призвать тех, кто изъявил желание записаться в нее добровольно.
Побывав на митингах, Ориф был уверен, что таких окажется немало. Выйдя от Носова, он направился в свой рабочий кабинет. Секретарь положила перед ним папку, непомерно разбухшую от многочисленных бумаг, и сказала, что недавно звонили из военкомата.
Вы не интересовались, Нина Семеновна, по какому вопросу?
Нет, просили позвонить, когда освободитесь.
Ориф позвонил военкому и с признательностью произнес:
Спасибо вам за добрую весть, товарищ военный комиссар, выходит, что люди верны своему долгу.
Он перезвонил Носову, сказав, что, согласно сведениям военкомата, за один сегодняшний день в трудовую армию записались добровольцами почти триста человек. Носов, по-видимому, уже знал об этом и просил Олимова не забывать о том, сколько еще человек не хватает до цифры, упоминающейся в письме ЦК.
Кстати сказать, товарищ Самандаров сообщил мне: наряду с людьми, честно исполняющими свой гражданский долг, попадаются, к сожалению, и такие, которые порочат достоинство настоящего мужчины В их числе и Туракул Муродкулов, который, кажется, является вашим родственником?
Несмотря на то что Ориф интуитивно был готов к этому известию, оно ошарашило его. Словно не расслышав последних слов Носова, волнуясь переспросил:
Кто? Кто? Назовите еще раз фамилию!..
Носов громко повторил, и Ориф весь покрылся холодным потом.
Туракул Муродкулов, сказал Носов сухо, заместитель председателя артели по пошиву обуви, недавно призванный в трудовую армию, вчера в кишлаке Шаршара Хосорского района в доме какого-то своего друга-охотника произвел самострел. С сильно пораненными двумя пальцами левой руки он отправлен в районную больницу.
Ориф едва дослушал Носова и сказал, что он сейчас будет у него. Машинально положил трубку, схватил папиросу, да так и остался сидеть, обуреваемый невеселыми мыслями.
Нина Семеновна, увидев лицо Орифа, сочувственно покачала головой.
Ориф Одилович, вас просит к телефону Шамсия-хон.
Скажите, пожалуйста, Нина Семеновна, что меня нет, продолжая нервничать, попросил Ориф.
Я не знала и сказала, что вы здесь, Ориф Одилович. Как-то нехорошо получается растерянно посмотрела на него секретарь, поразившись такому ответу Орифа.
Но Ориф еще жестче повторил:
Сказал же, нет меня!
Нина Семеновна удивленно пожала плечами и вышла.
Ориф в порыве гнева, она знала это, становился другим человеком, порою и сам себя не узнает. Но быстро отходит, сожалея о своей невыдержанности. Так случилось и на этот раз. Едва закрылась дверь за Ниной Семеновной, Ориф поднял трубку и собрался уже было звонить жене, но снова ушел в свои мысли. В этот миг ему представилось, как он будет стоять перед недовольным Салимом Самандаровым, который не преминет упрекнуть его, Олимова, повторит только что сказанное Носовым.
Ориф резко встал, рассовал по карманам спички, папиросы и поспешил к Носову.
7
Удивленная поведением Орифа, Нина Семеновна не знала, что ответить его жене, настолько непривычно он вел себя. Поэтому, на мгновение задумавшись, она не сразу взяла телефонную трубку.
Простите, Шамсия-хон! Ориф Одилович сейчас очень занят, он попозже позвонит вам сам. Так он просил передать.
Несмотря на то, что она старалась говорить обычным своим голосом, мягко, тактично, Шамсия сразу почувствовала что-то неладное. Ориф всегда сам поднимал трубку и, если в ту минуту у него не было времени на разговоры, извинившись, просил позвонить позже. Но всегда сам. Сегодня он впервые нарушил установленное им же самим правило, не захотел почему-то говорить с ней. Может быть, подумала Шамсия, это вызвано недостойным поведением дядюшки Амактуры, чем же иначе объяснить такое?
Как безгранично любила, глубоко верила своему дяде Амактуре Шамсия! Она с детства привязалась к нему, словно к родному отцу, а жену его, Махфиратхолу, которая сидела теперь перед нею на стуле и проклинала Амактуру, проливая горькие слезы, она любила как мать. Оба эти человека были ей после мужа самыми близкими людьми. Они заслуживали благодарности за то, что воспитали Шамсию, не отличая от собственных детей. И ведь сам Амактура никогда не заставлял краснеть членов своей семьи перед людьми за недостойные дела. Напротив, всегда и по любому случаю напоминал близким о том, что счастье, достижение желаемой цели радует человека, если она достигнута честным путем. Да и кто не знал, что Амактура все годы после революции работал в хозяйственных и финансовых организациях города, и никто не имел оснований назвать его проходимцем или бесчестным дельцом, в чем-то упрекнуть.
До сих пор помнит Шамсия тот день, когда она окончила среднюю школу. Амактура усадил ее рядом с собой и ласково наставлял племянницу, говоря, что она ему как родная дочь, хвалил за желание учиться дальше, стать врачом. Только скажи, говорил он, какая нужна помощь, все будет сделано: пусть и в семье ремесленников вырастет умная, грамотная женщина!.. Тридцать лет сидел, не разгибаясь, у станка отец Шамсии Умаркул, весь пожелтел, бедняга, от работы. И как сожалел дядя, что тот ушел в иной мир, так и не увидев выросшую дочь. И мать Шамсии жила недолго. «Никогда не считай себя сиротой и одинокой, говорил ей Амактура, смело берись за учебу, постигай науку Мы с женой не из тех, кто, едва вырастив своих дочерей, продают их замуж, обменивают, словно овечек, на деньги и вещи. Наступит время, когда ты сама выберешь себе в мужья достойного человека, а я и твоя тетушка от всей души порадуемся твоему счастью, будем молить бога, чтобы вы оба вместе состарились. Однако помни всегда, пусть дела твои, твоя жизнь всегда дают людям повод говорить: молодец, хвала отцу ее! Пусть никогда ни в чем люди не упрекнут тебя!»
Добрый и достойный был человек Амактура, но был у него один недостаток: он отличался резким, вспыльчивым характером, что отражалось на его вечно хмуром лице.
И вот, поди ж ты, такой знающий жизнь, благоразумный, доброжелательный человек неизвестно почему сошел с прямого пути, и тяжкое обвинение в трусости запятнало репутацию не только его семьи, но затронуло и честь Шамсии с Орифом
Как же это случилось? Неужто Амактура оказался таким малодушным, что ради собственного спасения поступился честностью и порядочностью? Ведь все родные и знакомые до сих пор считали его человеком достойным, и никто не догадывался, что он, оказывается, просто слабовольный, лишенный мужества человек.
Часы тяжких раздумий о судьбе дяди оставили на цветущем лице Шамсии выражение печали и горечи.
Словно соль на рану, думала она, и Орифа до сих пор нет Не звонит, и она не знает, где он и когда вернется. Вполне возможно, что и на голову мужа теперь посыплются незаслуженные упреки, мало ли завистников, которые только и ждут подходящего случая.
А Ориф Олимов в это время сидел у Григория Михайловича Носова и внимательно его слушал.
Поведение человека, Ориф, порою непредсказуемо. Видите, вы его вроде знаете долгие годы как доброго и работящего. Может быть, он теперь, впав в отчаяние, повернулся к людям иной своей стороной, а страх перед войной заставил забыть о чести и совести, и он поскользнулся Простые, менее грамотные, люди, надев военные шинели, добровольно пошли на поле боя и на трудфронт. Что поделаешь? Как в той русской пословице в семье не без урода А ведь вы, Олимов, на ответственной должности, этого нельзя забывать. Мы, конечно, понимаем, что сын не в ответе за поступки отца, тем не менее, я думаю, полезно будет, если определенную, духовную, если можно так выразиться, часть вины почувствуют и сын, и племянник, да и все родные и близкие, в том числе и вы, товарищ Олимов! Таков уж наш долг, друг: не все в ответе за нас, но мы, большевики, за всех в ответе!..
Засунув руки глубоко в карманы галифе, Григорий Михайлович шагал по кабинету, Ориф же нервно мял между пальцами спичечный коробок и приготовился слушать, что еще скажет ему Носов.
Но Григорий Михайлович перевел разговор на другое, напомнив Олимову, что в течение трех-четырех ближайших дней тот должен провести беседу с добровольцами, записавшимися в действующую и трудовую армии: на ней обязательно будут присутствовать и члены бюро горкома, в том числе и он сам.
Ого, время уже за полночь, а мы и не заметили! спохватился внезапно Носов, поглядев на часы. По домам! Доброй ночи, Ориф, Шамсие передавайте привет. В последнее время я слышу о ней много добрых слов, с тех пор как она стала заниматься приемом и размещением детей, эвакуированных из прифронтовой полосы. Поблагодарите ее от моего имени. Хорошо?
Не знаю, каково ей после поступка дяди уже в дверях обернулся Олимов.
Носов собрал в папку бумаги, лежавшие на столе.
В подобных случаях муж должен найти средство излечить сердце жены! Я в этом уверен, дорогой Ориф!
Распрощавшись, Ориф молча улыбнулся последним словам Носова и, зайдя в свой кабинет, позвонил домой.
Сейчас выхожу, дорогая, коротко сказал он Шамсие, жена лишь вздохнула в ответ.
Отпустив шофера, Ориф пошел пешком.
Улицы Мехрабада опустели. Воздух был тих и прохладен. И хотя на небе ни облачка, звезды светили почему-то тускло. Почти три месяца не горела и половина фонарей на улицах города, оставшиеся же едва освещали пространство в радиусе трех-четырех шагов. Темнели окна домов. Иногда только вдруг со скрипом распахивалась какая-нибудь дверь и в проеме виден был мерцающий свет из кухни или прихожей. Было ограничено не только потребление электроэнергии, в последнее время трудно стало вообще найти какое-нибудь топливо, в том числе и керосин. Над городом стояла такая густая темень, что одинокие прохожие, попадающиеся на улице в этот час, были редкостью.