Отель «Парк» - Воинович Александр 12 стр.


Я присел в тени ивы, чтобы разуться и передохнуть. Только теперь я ощутил страшную усталость, которая одурманивала и клонила ко сну. Заснуть бы хоть на минутку! Или хотя бы выпить стакан воды. Но воды, кроме как в Нишаве, поблизости нигде нет. А речную воду пить нельзя. Нишава никогда не бывает чистой. Она всегда несет с собой красноватую муть и еще бог знает что.

«Может быть, по ту сторону найдется,  подумал я.  Там Черный. Он наверняка ждет меня. У него должно быть все: вода, еда, безопасность».

В кустах что-то зашуршало. Не громко и не тихо, но достаточно сильно, чтобы вывести меня из состояния покоя. Я машинально направил в ту сторону пистолет. Тишина Несколько минут я прислушивался, не сводя глаз с куста. Ничего. Ночной мир продолжал жить своей жизнью. Я заторопился: на той стороне будет безопаснее.

На месте моей переправы Нишава не углубила русла и не вырыла новых омутов. Я, не торопясь, переходил на другой берег. Остановился посредине. Вода отливала серебром. Эти переливы были особенно заметны в мелких местах, где лежали крупные камни. Студеная вода освежала и придавала бодрости. Усталость и сонливость исчезали. Кровь побежала быстрее. Вот и противоположный берег. Воды совсем мало. Под ногами песок.

Я свистнул. С берега донесся ответный сигнал, и темная фигура бросилась ко мне. Черный даже не стал ждать, пока я окончательно выйду на сушу. Подскочил ко мне. Мы обнялись.

 Как долго пришлось ждать!  прошептал он.

 Быстрее не мог.

 Время тянулось так медленно, что мне показалось, будто прошло-два или три часа.

Вопросы сыпались один за другим.

 Погоди, дай обуюсь. Дорога предстоит долгая. Потом расскажу все по порядку.

Пока я отряхивал песок с мокрых ног и обувался, мы молча смотрели на город. Справа от нас возвышалась текстильная фабрика. ВпередиНишава. За неюНиш, над которым горело зарево.

 Что-то там теперь делается?  задумчиво произнес Черный, глядя на город.

 Наверное, суматоха.

Снова наступила тишина. Я спешил обуться. Нам нужно было еще перейти шоссе и железную дорогу. Как можно скорее в горы!

Черный задумался.

 Что делают наши?  спросил он, поворачиваясь ко мне.

 О них не беспокойся. Все будет в порядке.

Мы тронулись в путь. Текстильная фабрика осталась слева. Вокруг царила тишина.

Черный перешел первым. За ним побежал я. Вскоре перед нами появились кусты и плодовые деревья. В гору поднимались молча. Справа тянулись виноградники и небольшие домики.

Сверху освещенный город казался сказочным. Мы присели отдохнуть. Меня начала мучить страшная жажда. Губы пересохли и даже припухли. Рот горел. Я попытался утолить жажду зеленым виноградом. Но бесполезно.

 Ну теперь мы далеко от города,  начал Черный,  рассказывай все, как было

Невыносимо хотелось пить. Во рту пересохло. Губы потрескались. И все же я нашел в себе силы рассказать Черному о событиях минувшей ночи.

 Другие, наверное, тоже выполнили свои задания. Завтра на Ястребаце будет отряд,  с восхищением проговорил Черный. Он немного помолчал, потом хлопнул меня рукой по плечу и продолжал:

 Представь себе, у нас будет своя армия, свои партизаны!

Взглянув на часы, он повернулся к западу и показал рукой:

 Вон в том направлении, вдоль этих гребней и через ущелье нам нужно идти.

Вдалеке в лунном свете угадывались мачты радиостанции.

Время шло. Следовало спешить. За ночь нам предстояло перейти дорогу НишБелград. Я не имел ни малейшего представления о том, сколько на это уйдет времени.

Мы двинулись в путь. Жажда продолжала мучить меня. Хотя бы каплю воды! Но ее не было. В домах просить было рискованно. Каждый из них полагалось незаметно обходить. Впереди я видел только спину Черного. Я дремал на ходу. Черный словно чувствовал тяжесть давившей на меня усталости. Время от времени останавливался. Брал меня под руку, и тогда мы вместе шли через виноградники по сжатым полям или по неокопанной кукурузе. Впередидорога и ночь, которая, казалось, не походила ни на одну предыдущую. Никогда я не чувствовал ночь, как сегодня. Таинственная и чарующая! Она укрывала людей. Наше ночное путешествие было началом долгих маршей. Этой ночью я испытал частичку новой, неизвестной и манящей жизни. Жизни, полной борьбы, походов, страданий, поражений и побед. О будущем можно было только гадать.

Давно уже прошла полночь. Усталость все сильнее напоминала о себе. Ноги поднимались и опускались механически. Колени подгибались. Мучила жажда. Большая часть пути осталась позади. Справа над нами, на горе, виднелись высокие мачты радиостанции. Слева тянулось ущелье. Оно переходило в окутанную дымкой долину, по которой проходила наша дорога. А еще дальше виднелись расположенные в этой долине села. Они были окутаны туманом. Раскидистые ивы и фруктовые деревья прятали их.

Впереди, на склоне, вырос загон с пастушьей хижиной. Мы переглянулись, подумав об одном и том же.

 Зайдем?  спросил Черный.

 Конечно. Может, есть вода.

Мы ускорили шаги в надежде утолить жажду. В такие минуты самая обыкновенная вещь превращается в неоценимую драгоценность.

Ноги ступали по невысокой мягкой траве. Луга были давно скошены.

Из пастушьей хижины с лаем выскочили два пса. В руке у Черного была палка, и поэтому их лай не очень волновал нас. В загоне ночевали овцы. Изредка на шее какой-нибудь из них позвякивал колокольчик. Собаки лаяли все яростнее.

 Эй, есть кто внутри?  крикнул Черный.

 Чего нужно ночью?  отозвался голос.

По быстрому ответу можно было судить, что пастух уже давно проснулся. Почти в то же мгновение он вышел. Это был пожилой человек. Босой, в рубахе и портах, в меховой шапке. В руке он держал крепкую дубину. Собаки, подбодренные его появлением, кинулись к нам, но он успокоил их суровым окликом. Смотрел он на нас с недоверием. Времена ведь были смутные, переменчивые. Всякое могло случиться. А он, стоявший далеко от всего этого, не очень тревожился. Берег лишь своих овец, и ничто другое его не интересовало. Однако подобные визиты не сулили ничего приятного.

 Чего тут шастаете?  спросил он.

 Заблудились мы,  начал Черный,  но дело-то даже не в этом. Дорогу ты нам покажешь. А вот водички у тебя не найдется?

Чабан с подозрением посмотрел на нас, держа дубину наготове.

 Нет у меня воды.

Меня словно треснули по голове этой дубиной. Значит, снова нужно идти вперед, и кто знает, когда мы напьемся. Чабан, удивленный нашим огорчением, молчал. Потом сказал:

 Молоко есть. Может, напьетесь.

Глаза у меня загорелись. Мысленно я уже пил его.

 Дай нам сколько можешь. За все заплатим,  проговорил Черный.

Старик вошел в хижину. Возился. Стучал чем-то. Гремели ложки. Через некоторое время он снова появился в дверях, держа в руках кусок прои, ложку и большую корчагу молока.

Я пил и снова начинал чувствовать силу. Выпил почти половину. Потом протянул корчагу Черному. Он тоже долго не мог оторваться от нее. Старик не сводил с нас глаз.

 Пейте. Молока хватит. А коли захотите, можно и кислого найти.

Однако мы уже утолили жажду. Чабан был гостеприимен.

Немного погодя он вынес нам крынку кислого молока. Мы накрошили туда прою. И пока мы ели, старик пристально наблюдал за нами. Сидел он чуть в сторонке, держа дубину поблизости. Крынка быстро пустела. Одновременно у нас менялось настроение. Силы возвращались.

 Вы не из города случайно?

 Нет,  ответил Черный,  из Матеевца идем.

Старик прокашлялся и завозился.

 Вечером в городе были взрывы. Интересно, что там произошло?  спросил он.

 Удивляться нечему. Пока немцы здесь, многое может случиться,  объяснил Черный.

 Дьявол с ними! Я от них далеко. Целыми днями одних овец и вижу

 Не так уж ты далеко. Все мы близко от этой напасти,  ответил Черный.

Собаки успокоились, улеглись в сторонке и смотрели, как мы едим. При каждом взмахе ложки они поворачивали головы, провожая ее взглядом. Оставшийся кусок прои Черный бросил собакам. Один из псов поймал его на лету.

Старик рассказал нам о своем стаде. Он стал чуть помягче. Подозрительность его исчезла. Наконец он пододвинулся к нам вплотную.

Разговор с Черным явно заинтересовал его.

 Что же с нами будет, сынок?  спросил он.

Черный задумался. Видимо, подыскивал слова.

 После зимы весна приходит. Верно, старик?

 Верно.

 Ну а после рабства наступает свобода.

 Несчастная наша свобода! Кто нам ее даст? Вот один мой сынок служил в армии, а теперь в плен попал. Второй еле ноги унес.

Старик разговорился. Он был проницателен и, видимо, многое понимал. Когда он умолк, Черный принялся объяснять:

 Спрашиваешь, кто даст нам свободу? Ее нам никто никогда не давал. Всегда у нас брали. Свободу мы должны добыть себе сами. А сама по себе она не придет. Люди у нас еще есть.

 Побьют нас, сынок, фашисты. Голыми руками ничего не сделаешь.

 Всех не побьют! Весь народ не побьешь!

Старый чабан вздохнул. Кто знает, что ему вспомнилось. Может быть, молодость, войны. Или просто он подумал о кочевой пастушьей жизни.

 Вы еще молоды, ребята. Не знаете, что такое война. Потерянную свободу нелегко воротить.

Черному настроение старика пришлось не по душе.

 Запомни, старик, свобода сама не приходит. Мы должны за нее бороться. И другие нам помогут, если мы сами себе помогать начнем. Русские уже дерутся. А будем сидеть сложа рукитолько хозяин переменится.

 Эх, Россия, Россия,  вздохнул старик. Я не понял, что означал его вздох и какую Россию он имел в виду.

Сидели мы долго. С гор потянул свежий ветерок. Как раз то, что было нужно. О плате старик и слышать не хотел.

 У меня такие гости редки, да еще в ночную пору,  сказал он.

Старик попрощался с нами за руку и пожелал счастливого пути. Собаки некоторое время прыгали вокруг нас, потом вернулись назад. Мы обернулись. Посреди загона, глядя нам вслед, стоял старый пастух. Мы махнули ему рукой. Он ответил.

 Забыли дорогу у него спросить,  вспомнил Черный, и мы дружно рассмеялись.

 Почуял старый, что мы знаем, куда надо идти,  ответил я.

Мы спускались по склону. В ночной тишине стрекотали цикады и глухо перезванивались овечьи колокольцы. Черный после долгого молчания сказал:

 Хороший старик.

 Ничего,  согласился я.  Долго вспоминать будем эту ночную встречу и молоко.

Я погрузился в свои думы. Мы спешили к дороге. Жажда нас больше не мучила, но усталость давала о себе знать. Веки тяжелели. Одолевал сон. Колени подгибались. Только вперед! Железная дорога и шоссенаша следующая цель. Они уже недалеко.

Поезд прогудел где-то под нами. Стук колес словно придал нам силы. Да и близость дороги требовала осторожности. Редкие кусты, через которые мы шли, плохо прикрывали нас.

Вот и насыпь. Черный шел первым, слегка согнувшись, с пистолетом в руке. Вот он пригнулся еще ниже. Долго прислушивался. Потом мы снова двинулись вперед. На опушке, откуда уже хорошо было видно полотно, он замер. Встал на корточки и стал вслушиваться в звуки, доносившиеся справа. Шум нарастал, превращаясь в неясный гул. Из-за поворота к нам мчалась дрезина. Мы легли на землю, притаились в кустах. Не уменьшая скорости, она прогромыхала по направлению к Нишу. Времени на размышления не оставалось. В несколько прыжков мы достигли полотна. Слева и справа пустынно. Мы помчались вперед и в мгновение ока оказались на той стороне. Преодолели еще одну небольшую насыпь. Наконец все осталось позади. Впереди расстилались кукурузные поля и жнивье.

Мы снова тронулись в путь. Надо как можно скорее отойти подальше от дороги.

Летели часы. Мы уже были достаточно далеко от того места, где перешли полотно, и с трудом волочили ноги. Копны снопов, разбросанные по полю, так и манили. Я догнал Черного.

 А что, если немного вздремнуть?  я показал на копны.

Он повернулся. Глаза у него были совсем сонные. Он стал думать. Я продолжал уговаривать его.

 Ладно,  согласился он.  Все равно до рассвета реку не перейти.

Мы развалили копну. Прижавшись друг к другу, попытались заснуть. Тяжелые веки опустились сразу, но сон не приходил. Одолевали мысли. Трудно сказать, сколько длилось это состояние. В конце концов сон взял свое.

Спали мы долго. Я проснулся, разбуженный первыми лучами солнца и негромкими людскими голосами. Не шевелясь, приоткрыл глаза. Солнце ударило прямо в них. Отвернулся. Чей-то говор и непонятный шум заставили меня вздрогнуть. Не за нами ли? Залаяла собака. Это еще больше встревожило меня. Может быть, идут по следу? По телу пробежала дрожь. Рука автоматически потянулась за пистолетом. Черный безмятежно спал. Ему не мешали ни солнце, ни шум. Я слегка приподнялся и посмотрел в ту сторону, откуда доносились лай и голоса. Неподалеку двое крестьян и девушка накладывали на воз снопы. Вокруг них с лаем носилась собака. Они о чем-то толковали и ловко бросали снопы на телегу. Еще несколько «крестов», и они, наверное, подойдут к нам.

Я тихонько толкнул Черного. Но он продолжал спать. Я толкнул чуть посильнее. Он открыл глаза и, не двигаясь, стал прислушиваться. Потом вдруг сразу стал серьезным. Моя улыбка удивила его.

 Мужики снопы возят,  успокоил я его, кивком показывая туда, откуда доносились голоса. Он усмехнулся, зевнул и потянулся, напрягая каждую мышцу своего сильного тела. По лицу его пробежала улыбка, словно он вспомнил о чем-то приятном. Потом снова стал серьезным. Мельком взглянул на меня, хлопнул по плечу и проговорил:

 Мы заслужили этот чудесный отдых. Мне кажется, я ни разу в жизни не спал так сладко.

Голоса приближались. Уже ясно различался скрип телеги, ехавшей к очередному «кресту». Это напомнило нам, что мы не одни. Очищая друг друга от соломы, мы поднялись и под прикрытием снопов двинулись в путь.

Собака с лаем кинулась за нами. Мы были уже на порядочном расстоянии. Повернулись. Люди смотрели нам вслед.

 Что вы делаете на моем поле?  крикнул один из них.

Черный нахмурился: вопрос ему явно не понравился.

 Не бойся, не съедим твое поле,  резко бросил он и что-то пробормотал себе под нос.

Мы пошли к ближайшему селу. День был чудесный. На небени одного облачка. Начало припекать. Пели птицы, и слышались голоса людей. Только песен не было слышно. Не разносились они больше по полям вдоль Нишавы и Моравы.

Шли быстро. Пока не возникало никаких осложнений. Никакой опасности не предвиделось. По крайней мере так нам представлялось. Почувствовав себя в безопасности, мы беззаботно болтали, рассказывая друг другу всякие истории.

Прошло уже два-три часа, а может и больше, с тех пор, как мы ушли с поля.

Трудно только было переправляться через Мораву. На старом пароме, скрипевшем так, словно он каждую минуту собирался рассыпаться, мы переехали на ту сторону. Навстречу часто попадались люди. Кое-кто с любопытством поглядывал на Черного. Чаще всего девушки. Сильный, хорошо сложенный, с буйной черной шевелюрой, парень явно нравился им.

 Вот пройдем Мрамор, и тогда все будет в порядке,  начал Черный, когда паром и девушки остались позади.

В Мраморе находился жандармский пост. Село следовало обойти стороной. Идти через него не было никакой необходимости. Однако, увлеченные разговором, мы не заметили, как вошли в него. Дома стояли тесно один к другому. Никто нами не интересовался, и мы никого не встречали. Да и что тут могло произойти?

Мы с Черным даже не заметили, как из боковой узкой улицы навстречу нам вышли два жандарма.

Слова застряли у меня в горле. Не отрываясь, смотрел я на две приближавшиеся фигуры. За спиной у них висели винтовки. Не сбавляя шага, я шепнул Черному:

 Посмотри вперед!

Рука у меня лежала в кармане на пистолете.

Черный вздрогнул, но на лице его ничего не отразилось. Оно только посуровело, а глаза впились в жандармов, которые находились шагах в тридцати от нас.

 Что делать?  шепнул он. Рука его тоже скользнула в карман.

Мы сближались. Винтовки у жандармов по-прежнему оставались за плечами. Но ведь в мгновение ока они могут взять их наизготовку. Я искал выхода. Бежать нельзя. Да и куда побежишь? По сторонам заборы. Мы шли как в туннеле. Сзади другая улица, и ворота повсюду заперты.

 Идем навстречу,  прошептал я.  Вроде бы ничего подозрительного нет.

 Мне тоже так кажется,  ответил он.  А если что-нибудь заметим, постараемся опередить.

Жандармы спокойно разговаривали. До нас долетали отдельные слова, фразы. Мы не сводили глаз с винтовок и рук, которые они по старой солдатской привычке держали на винтовочном ремне. Не перекинут ли они винтовки молниеносным движением вперед с криком «Руки вверх!»? Может быть, они только прикидываются такими безобидными? Перед глазами у меня возникла картина детства. К нам в село нередко приходили жандармские патрули. Я любил смотреть на их оружие. Среди них был один пожилой, которому предстояло уходить на пенсию. Он давал мне незаряженную винтовку и показывал, как с ней обращаться. Из всего этого мне запомнилось только одно: как лихо брал он винтовку на плечо и с плеча наперевес

Назад Дальше