Я невольно вздрогнул: ведь это было моей мечтой! Однако я ничем не выдал охвативших меня чувств и с деланным равнодушием сказал:
Разумеется, хватит!
Селя помолчал.
Принято решение совершить налет на немецких офицеров здесь, в Нише. Ты согласился бы принять в этом участие?
Он не сводил с меня глаз, следя за выражением моего лица.
Мне стало жарко. Кровь бросилась в лицо. Не знаю почему, я поспешил ответить; видимо, боялся, что он передумает или скажет, что пошутил:
Да, согласился бы!
Задание это серьезное, но я уверен, что ты его выполнишь. Место удобное Потом легко можно скрыться
Я внимательно слушал. Меня охватило волнение. Наконец-то мы начнем! На мою долю выпадет честь первым начать борьбу. Я буду бросать гранаты!
Сейчас мы туда пойдем. Это недалеко отсюда, сказал Селя.
Он подозвал кельнера, расплатился, и мы вышли на улицу. Миновали памятник, затем свернули вправо, к мосту через реку Нишаву.
Я подумал, что это, по-видимому, где-то на окраине города. Любопытство не давало мне покоя.
Где же это место? наконец не выдержал я.
Вон там, сразу за Нишавой. Сейчас повернем направо, и ты увидишь, ответил Селя с нарочитой небрежностью, внимательно глядя по сторонам. Мне показалось, что он опасается, как бы его не узнали.
На углу, возле Народного банка, мы свернули.
Ну вот мы и пришли, сказал Селя. Это отель «Парк». Немцы превратили его в свой клуб. Здесь каждый вечер собираются офицеры.
Я с интересом слушал. Неторопливой походкой прогуливающихся людей мы приблизились к самому дому. Селя продолжал объяснять, делая вид, будто рассказывает нечто очень интересное.
Здесь большой зал ресторана. Но мне кажется, бросать гранату следует не сюда, лучше, пожалуй, в малый зал. Он расположен на другой стороне.
Мы дошли до угла и свернули вправо. Вход в малый зал был прямо с улицы. В зале стояло несколько столиков, за которыми сидели немецкие офицеры.
Я попытался представить себе, как буду действовать. Мне казалось, что выполнить задание не составит большого труда.
Вон там, говорил Селя, слева, в угловом доме, находится немецкий караул, который может очень быстро подоспеть сюда. Поэтому лучше подходить с этой стороны: отсюда легче скрыться.
Чтобы не привлекать к себе внимания, мы не стали задерживаться у дома и продолжили прогулку по улице. Меня интересовали еще кое-какие подробности.
Каким путем мне отходить? спросил я.
Об этом не беспокойся. Сейчас ты познакомился с местом, где будешь действовать, а детальный план нападения и отступления разработаешь дополнительно вместе с товарищами.
«Значит, буду не один», подумал я, и мне сразу стало легче.
Теперь ты видел место, продолжал Селя. Имей в виду: риск очень велик, и поэтому мне хотелось бы, чтобы ты еще раз все взвесил, прежде чем дать свое согласие.
Я на секунду задумался, потом решительно сказал:
Смогу, не беспокойся!
Мы двинулись дальше.
Это будет замечательно, вполголоса, словно разговаривая сам с собой, продолжал Селя. Палачи получат по заслугам. И добавил с улыбкой:Не хотелось бы мне оказаться в их шкуре.
А когда это произойдет? поинтересовался я.
Селя задумался, что-то подсчитывая в уме.
Вероятнее всего, вечером второго августа. А тридцать первого июля ты приедешь в Прокупле.
А где мне тебя найти?
Поезд из Куршумлии приходит в Прокупле около полудня. Приезжай этим поездом. С вокзала пойдешь по дороге к Гаричу. Я буду ждать тебя возле первого моста. Если спросят, куда идешь, говори, что приехал навестить своего одноклассника. Я познакомлю тебя с товарищем, который поможет подготовить операцию. А сейчас хватит об этом. Помни: никому ни слова!
Мы расстались. Договорились встретиться в четыре часа на вокзале.
Перед отъездом я решил зайти к отцу, работавшему в городе. По дороге думал о предстоящем деле. Все произошло так быстро, так неожиданно! Я припоминал свой разговор с Селей, потом попытался представить, как буду выполнять задание.
«А ведь тут очень легко можно и голову сложить, внезапно мелькнула мысль. А я еще только начал жить, мне девятнадцатый год»
Отказаться? Но что скажет мой учитель? Нет, ни в коем случае! Если вдруг я погибну, останутся жить другие, и они узнают обо всем.
Вперединеделя ожидания. Она будет для меня долгой и мучительной. Мне бы хотелось выполнить задание сегодня же вечером. Но это невозможно. Необходимо набраться терпения и ждать.
Я вошел в кондитерскую и заказал лимонад. Внутри никого не было, кроме хозяина. Рой мух облепил столики. В помещении было прохладно.
Я сидел задумавшись. Мимо кондитерской прошли два немецких солдата. Один из них заглянул в дверь, и наши взгляды встретились. Я вздрогнул. Неужели это тот человек? Какое поразительное сходство! Мысли мои невольно обратились в прошлое, к апрельским дням, когда немцы бомбили Белград.
В то утро я разыскал Мишу, своего лучшего друга.
Что теперь будем делать? спросил я его.
Ответ последовал незамедлительно:
Пойдем добровольцами!
С трудом нам удалось проникнуть к уездному начальнику. Он встретил нас неприветливо.
Хотим записаться в добровольцы! в один голос сказали мы.
Начальник медленно встал, подошел к нам. Его губы скривились в недоброй усмешке.
Желаете в добровольцы?.. начал он с издевкой и тут же завопил как бешеныйЯ вам покажу добровольцев! Вон отсюда, сопляки! Нашлись защитники отечества! Этого еще не хватало! Вон!
Он орал на нас так, словно перед ним стояли его смертельные враги.
Часовой! крикнул он.
Слушаюсь, господин начальник!
Вышвырнуть этих щенков и впредь не пускать ко мне такую шантрапу!
Мы пулей вылетели из комнаты. Оказавшись на улице, посмотрели друг на друга. Может, мы и правда не внушаем ни малейшего доверия? Может быть, мы и правда еще дети? Все наши мечты стать добровольцами разлетелись в пух и прах, однако твердое намерение встать в ряды защитников родины не поколебалось.
Наступили пасмурные и холодные дни. Над городом низко плыли хмурые облака, моросил дождь. По улицам шли солдаты, торопившиеся на сборные пункты. Их провожали жены, дети, родители. Повсюду слышался плач.
В направлении Прокупле и Крушеваца двигались воинские части. Солдаты насквозь промокли. Лошади с трудом тянули тяжело груженные телеги. Я наблюдал все это и, вопреки дождю и воле уездного начальника, хотел бы вместе с этими частями оказаться в водовороте событий. Отдаться ему, пусть влечет куда хочет. Уж наверняка прибьет к тому месту, где я смогу надеть форму и получить винтовку.
Неподалеку от меня пожилой солдат с большими, стоящими торчком усами на круглом добродушном лице держал под уздцы двух лошадей и время от времени поглядывал на корчму. Казалось, он кого-то поджидал.
Я подошел поближе. Солдат оглянулся и, заметив меня, сказал:
А ну-ка, паренек, добудь мне ракии.
Он сунул мне флягу и деньги, а когда я вернулся, спросил:
Ты видел в корчме офицера?
Их там много, они едят и пьют. А зачем он тебе?
Да там мой командир, я жду его здесь, почитай, целый час.
Солдат показался мне добродушным человеком, и я, подстегиваемый желанием попасть в армию, стал расспрашивать его, как это сделать. Однако помочь мне он ничем не мог. Его самого мобилизовали, и вот он здесь.
Из слов солдата я понял, что его рота ушла в направлении к Блацу, а командир завернул сюда закусить.
А примет меня твой командир, если я приду к вам? спросил я.
Конечно нет! Да и зачем это тебе? Сиди лучше дома. Дойдет очередь и до тебя.
Если он меня возьмет, я помогу тебе управляться с лошадьми, сказал я, надеясь завоевать его расположение.
Эта идея пришлась солдату явно по душе.
Да, не худо было бы кого-нибудь иметь под рукой, согласился он.
Постараюсь догнать вашу роту, оказал я и поспешил домой с твердым намерением уйти с армией.
Слезы и мольбы матери не могли удержать меня. Я натянул сапоги, сунул в старую отцовскую сумку немного белья и еды и, попрощавшись с матерью, ушел.
Дождь лил не переставая. Я устал, промок, но это меня не останавливало. Я торопился догнать часть, шедшую к Блацу, и разыскать усатого коновода.
Шел долго. Возле Блаца догнал какую-то часть, расположившуюся на ночлег, и присоединился к ней. Поужинал тем, что взял из дому, высушил промокшую одежду на костре, разложенном в саду, и уснул в каком-то хлеву. Однако утром я не нашел ни одного солдата. Мне сказали, что все они ушли к Блацу. Я миновал Блац и с попутным обозом двинулся в Крушевац. Своего знакомого нигде не встречал, хотя пристально вглядывался в лица встречных коноводов и всадников.
Во второй половине дня навстречу попалась колонна самокатчиков, двигавшаяся от Крушеваца к Блацу, а немного погодя с той стороны послышались звуки боя. Через час оттуда стали прибывать раненые: оказывается, самокатчики нарвались на немцев, прибывших из Ниша. Это никак не укладывалось в моей голове. Как могли там оказаться немцы? Ведь их ожидали с севера! Я впервые увидел раненых. У одного была забинтована голова, и по повязке расплывалось большое красное пятно, у другого были перебиты ноги, и он истошно кричал.
В Янковой Клисуре царил невообразимый хаос. Одни части шли к Крушевацу, другиеиз него. Они никак не могли разминуться, началась паника. Возы сталкивались и летели в реку. Моему удивлению не было границ: немцев пока еще нет, а наши солдаты уже все бросают на произвол судьбы. Прежде у меня было совсем иное представление об армии, сейчас же я стал убеждаться в том, что стоит людям поддаться страху, как армия превращается в неорганизованную толпу.
К вечеру сгустился туман, стал падать снег. В воздухе послышался гул самолетов, но из-за густой пелены тумана их не было видно.
Толпа людей, одетых в военную форму, подхватила и понесла меня к Крушевацу.
Измученный до предела пришел я в Крушевац. Попытался записаться в какую-нибудь часть, но никто не захотел меня слушать. Из Крушеваца все бежали в Кралево, так как разнесся слух, что немцы захватили Сталач.
С трудом мне удалось раздобыть еду и немного передохнуть. На вокзале я забрался в вагон какого-то эшелона, следовавшего в Кралево, а от Кралева до Чачака шел пешком. В Чачаке меня ожидал новый сюрприз. Стало известно, что немцы в Валеве, и все торопились перейти в Боснию, где на Дрине предполагалось создать новый фронт. Меня снова понесло по течению. Это был мучительный путь. Я думал пробраться на фронт и сражаться там, а вместо этого у Ужицкой Пожеги встретил немцев. Они перерезали дорогу на Ужицу. Одна колонна вышла в направлении Чачака, другаяк Ужице.
От людей, которые уже видели немцев, мы слышали, что штатских они не трогают. Совершенно измученный и обессиленный, я присел на обочине дороги, чувствуя, что все рушится, все гибнет, окутываясь непроглядной тьмой.
Показались немцы на мотоциклах. Покрытые пылью, ощетинившиеся стволами пулеметов и автоматов, они промчались мимо. Потом потянулись набитые солдатами грузовики, легковые машины с офицерами и колонна танков.
Здесь, на этом перекрестке, мне надо было окончательно решить, куда идти. Немцы были всюду. Я принял решение пойти в Валево: там я учился, там у меня были знакомые.
Шагал я по обочине: дорога была забита войсками. Не успел отойти и нескольких километров от Ужицкой Пожеги, как стали попадаться перевернутые телеги, убитые лошадипечальное свидетельство нашего поражения. В долине валялись брошенные орудия и зарядные ящики. Беспомощно торчали кверху орудийные стволы. Рядомразбитые винтовки, ящики с боеприпасами и прочее снаряжение. У моста немцы просто-напросто столкнули в реку все, что мешало им на дороге.
Слушая рассказы солдат-ветеранов, я проникся убеждением, что у нас сильная армия и теперь, видя хаос и всеобщее смятение не хотел верить своим глазам.
Заночевал в убогой хатенке, неподалеку от дороги. Пожилая женщина, пустив меня в дом, сначала решила, что
<В оригинале отсутствует часть текста на страницах 2728. Прим. авт. fb2.>
Немцы сели на мотоцикл и укатили, а я все еще стоял на дороге Ненависть к врагам и сознание только что пережитого унижения терзали мою душу. Мне хотелось, чтобы оккупанты вот так же валялись в грязи. Пусть как можно больше, как можно больше их будет убито!
Я вытер напачканную кровью руку о влажную траву и бросился бежать, но всю дорогу меня преследовали бесцветные глаза солдата в зеленом мундире
Неужели того же немца, с такими же бесцветными глазами, я увидел в дверях кондитерской секунду назад? Не знаю Но я убежден в одном: взгляды их похожи.
Голос хозяина кондитерской, закричавшего на своего ученика, вернул меня к действительности.
Время было позднее. Я расплатился и решил пойти к отцу, чтобы попрощаться с ним. Ведь возможно, что мне не придется больше увидеть его.
Отец занимал темную, бедно обставленную комнатушку. Там стояли кровать, старый расшатанный стол и два стула. Я присел на кровать. На ней было удобнее, чем на стульях, скрипевших при малейшем движении. Отец стал расспрашивать меня о матери, о брате и сестре. Я отвечал механически, продолжая думать о Селе и об отеле «Парк». Отец ни о чем не догадывался.
Я подумал о том, что бы он мне ответил, если бы я спросил у него разрешения. Вероятно, запретил бы, поступил бы, как большинство родителей. Нет уж, лучше промолчать.
Я внимательно смотрел на отца, стараясь запечатлеть в памяти каждую черточку его лица. Как это ни странно, но почему-то в такие минуты становишься сентиментальным
Пора было уходить. Я поднялся. Еще раз посмотрел на отца:
Прощай, папа!
До свидания! ответил он. Скоро опять увидимся
Отец проводил меня до двери. Я пошел к трамвайной остановке. По дороге обернулся и увидел, что отец продолжал стоять в дверях, задумчиво глядя мне вслед. Еще несколько шагови я завернул за угол, смешавшись с толпой людей, ожидавших трамвая.
«Что везешь в чемодане?»
В четыре часа поезд из Ниша уходил на Прокупле. До отправления оставалось четверть часа. На станциитолчея. Рабочие нишских фабрик, живущие в окрестных деревнях и селах, разъезжались по домам. Выпачканные машинным маслом, усталые от тяжелого труда, они пробирались на перрон, торопясь поскорей вырваться из переполненного оккупантами города. В деревне как-то легче, свободнее, ненавистные зеленые мундиры не мозолят глаза. А здесь казармы и вокзал полны ими.
Три солдата с жетонами на груди расхаживали по вокзалу, презрительно посматривая на людей, спешивших поскорее забраться в поезд.
У кассыдавка. Мне удалось быстро купить билет, и я помчался на перрон. У входа двое солдат проверяли документы. Вместе с толпой я кинулся к поезду. В одном из вагонов меня ждал Селя. Он махнул в окно рукой. Я поднялся в вагон третьего классадлинный, перегороженный на два отделения. В каждом из них было две двери.
Селя сидел серьезный и задумчивый. Под мышкой у него было зажато несколько газет.
Слушай, почти шепотом сказал он, хотя в вагоне и так никто бы его не услышал: такой стоял гвалт. Видишь вон тот большой чемодан под сиденьем возле двери? В нем пропагандистские материалы и медикаменты. Я должен переправить их в Прокупле.
Ну теперь-то ты переправишь, раз мы сели в поезд, убежденно сказал я.
Это не так-то легко, как ты думаешь. До сих пор поезда не осматривали, но, вполне возможно, теперь начнут.
Что же тогда делать? невольно вырвалось у меня. По всему телу пробежала нервная дрожь. Запылали щеки. «Спокойнее! Возьми себя в руки!»подумал я сейчас же.
Селя изложил свой план:
У меня с собой револьвер. Ты сядешь возле чемодана и будешь стеречь его. Я буду возле той двери. Если войдут в твою дверь и начнут проверку, беги ко мне. Если нужно, я буду стрелять, а потом выпрыгнем на ходу.
А что, если они войдут в твою дверь?
Пока они будут осматривать эту часть вагона, ты старайся пробраться ближе ко мне. Когда они подойдут к чемодану, мы сможем ускользнуть и выскочить без всякого шума.
Ясно!
Селя подошел к окну, кивнул кому-то на перроне и отправился на свое место в конце вагона. Его кивок, видимо, означал, что все в порядке.
Я сел возле чемодана и углубился в книгу. Поезд тронулся. Искоса посмотрел на Селю. Тот чуть улыбнулся мне и слегка кивнул, будто желая сказать: «Ну, вот и поехали».
Я впервые участвовал в выполнении такого задания. Не знаю, был ли то страх или что-то другое, но мною овладело какое-то чувство неуверенности, вызванное, очевидно, тем, что я был без оружия. Неожиданно дверь отворилась, вошли два жандарма и сели напротив. Я посмотрел на них, и мне вдруг почудилось, будто им известно, что находится в чемодане и кому он принадлежит.