Однако все было спокойно. Скоро они разговорились со мной, назвали меня мальчиком и спросили, куда я. еду. Вопросы их звучали равнодушно. Им даже в голову не могло прийти, что «мальчик» везет что-либо недозволенное. Я обернулся и посмотрел на Селю. Он спокойно стоял у двери и читал «Ново време». Присутствие жандармов его не встревожило. До сих пор в этом поезде проверки не устраивали. Только провал и поиски чего-либо конкретного могли привести сюда немцев.
Путь до Прокупле был долог. Позади оставались станции Меджюриво, Белотинце, Долевац. В Долеваце жандармы сошли, и я с облегчением вздохнул. С моей души словно камень свалился. Пассажиры оживились, все почувствовали себя свободнее. Откуда-то со стороны до меня донеслось:
Знаешь, что происходит в Шумадии и возле Валево? Наши дерутся!
Кто-то заметил:
Пусть дерутся. Для нас время еще не подоспело. Вот погоди, Коста примется за дело, тогда увидишь, что с ними будет.
Время от времени я поглядывал на Селю. Он по-прежнему спокойно читал газету. Чуть приметная улыбка трогала его губы, когда он смотрел в мою сторону.
Поезд приближался к Прокупле. Перед Ясеницами в вагон вошли немецкий солдат и жандармы. Началась проверка документов. Проверили документы у моих соседей, потом потребовали у меня. Я предъявил удостоверение. Солдат и жандармы торопились. Значит, это обычная проверка, ничего страшного. Подошли к Селе. Он невозмутимо сложил газету, так, чтобы патруль хорошо разглядел название, и вытащил из кармана документ. Все в порядке! Немец и жандармы проследовали дальше. У всех пассажиров отлегло от сердца.
Проехали Ясеницы. Сейчас будет Житородже, потом Подина, где нам выходить. Там нас должны ждать. Собственно говоря, здесь должен выйти Селя, я же поеду дальше. В вагоне никто не должен знать, что мы знакомы.
Еще немного, и чемодан окажется в верных руках. Но тут произошло нечто совершенно непредвиденное! Дверь открылась, и вошли два таможенных чиновника. Один из них, высокий, худой, с костлявым лицом и кривым носом, осмотрел отделение вагона и, не останавливаясь, проследовал дальше, бросив на ходу своему коллеге:
Ты погляди здесь, а я пойду вперед.
Он прошел мимо Сели и захлопнул за собой дверь. Селя проводил его взглядом. Оставшийся чиновник, невысокий, коренастый мужчина с довольно добродушным выражением лица, повернулся к пассажирам:
Прошу приготовить вещи для осмотра!
Пока он разговаривал с моим соседом, я растерянно смотрел в его спину, не понимая, почему производится проверка именно таможенниками, а не жандармами. Бросив взгляд на Селю, я увидел что он сунул газету под мышку и опустил правую руку в карман, пристально наблюдая за чиновником. Потом Селя посмотрел на меня. Наши взгляды встретились, и мне показалось, что он велит мне уходить, однако полной уверенности в этом у меня не было, и поэтому я медлил.
В этот момент кто-то спросил у чиновника, почему проводится осмотр.
Ищем контрабандный табак, ответил тот. Контрабандисты настолько обнаглели, что стали провозить его в поездах.
На душе полегчало. Это лишь укрепило мое намерение не бросать чемодан. Люди раскрывали свои мешки, сумки и чемоданы. Дошла очередь и до меня.
Это чей? спросил чиновник, показывая на мой чемодан.
Мой, ответил я.
Покажи, что в нем.
Я поставил чемодан на лавку, не имея понятия, что находится внутри. Мурашки побежали у меня по коже, но внешне я сохранял спокойствие. Краем глаза заметил, что Сел подошел ближе и напряженно следит за развитием событий.
В это время поезд остановился на станции Житородже. Пассажиры прильнули окнам. Одни выходили, другие входили. Началась сутолока, и никто уже не обращал на на внимания. Да и сам таможенный засмотрелся в окно. Когда поезд медленно тронулся, таможенник, вспомнив обо мне, отошел от окна и стал торопить меня:
Ну быстрее показывай, что везешь.
Я открыл чемодан. Сверху лежали бинты, йод и какие-то лекарства.
Мать у меня больна, тихо сказал я, вот везу, чтобы было чем ногу перебинтовывать.
Чиновник окинул меня подозрительны взглядом. Было видно, что мое объяснена показалось ему неубедительным: уж слишком много бинтов и лекарств для одной больно ноги. Придерживая одной рукой крышку, о сдвинул бинты в сторону и увидел аккуратно сложенные листовки. Приподняв обертку, прочел: «Обращение ЦК КПЮ к народам Югославии».
Что делать? Я взглянул на Селю. Он по-прежнему стоял спокойно, не вынимая руки из кармана.
Чиновник накрыл листовки оберткой и пристально посмотрел мне в глаза. Я выдержал его взгляд. Правая моя рука лежала в кармане. Я хотел создать впечатление, будто у меня там что-то есть.
Момент был критический. Наши взгляды снова встретились. Мне казалось, что все зависит от моей выдержки. Впрочем, я был не один, рядом находился Селя. Итак, у кого первого сдадут нервы?
Решив действовать, я осторожно выдвинул вперед правую ногу и наступил на его ногу, по-прежнему глядя ему прямо в глаза. Он вздрогнул, побледнел, потом залился краской до самых ушей. Чувствовалось, что он колеблется, не зная, как поступить. Я же сохранял полное спокойствие.
Никто из пассажиров, кроме Сели, не замечал этого безмолвного поединка.
Наконец чиновник не выдержал. Он еще раз посмотрел на меня и, не меняя выражения лица, сказал:
Все в порядке.
Затем он отвернулся и стал осматривать багаж другого пассажира.
Заметив недоуменный взгляд Сели, я ободряюще кивнул ему, давая понять, что все обошлось хорошо. Деваться нам было некуда. Поезд мчался. Прыгать на ходу не имело смысла. Еще немного, и будет станция Подина, где Селя должен выйти.
Закрыв чемодан, я оставил его на лавке. Меня терзали страшная усталость и тревога. Может быть, чиновник не решился действовать в одиночку и теперь только и ждет остановки, чтобы позвать на помощь патруль? Мне казалось, что поезд еле-еле ползет. Хоть бы уж поскорей приехать, выбраться из этого проклятого вагона! Пассажиры вокруг курили и разговаривали, даже не подозревая, что произошло рядом с ними.
Селя тоже не доверял чиновнику, хотя тот и сделал вид, будто ничего не обнаружил. Чиновник продолжал осматривать чемоданы, но делал это как-то рассеянно и нервно. Проверив багаж у последнего пассажира, он направился к двери, у которой стоял Селя. Когда он подошел к нему совсем близко, Селя начал его о чем-то расспрашивать. Из-за шума колес я не мог разобрать, о чем они говорили, но мне было ясно, что Селя его задерживает умышленно. Он затеял тонкую дипломатическую игру с целью выиграть несколько минут, чтобы добраться до Подины.
Чиновник несколько раз порывался выйти, но Селя не проявлял ни малейшего намерения освободить проход. Держа руку в кармане, он продолжал вести неторопливую, вежливую беседу.
Чиновник снова попытался выйти, но ему опять помешали. Видимо, только сейчас он осознал, что Селя намеренно не выпускает его. Будто вспомнив о чем-то, чиновник посмотрел на меня. В уголках его губ мелькнуло нечто вроде усмешки. Словно примирившись со своим положением, он вынул сигарету и закурил. Без каких-либо угроз, без применения оружия он попал, так сказать, в «плен». Он понял это и теперь вел себя так, будто разговор с Селей доставляет ему огромное удовольствие.
Поезд приближался к нашей станции. Скоро надо выходить. Чемодан ни в коем случае нельзя везти до Прокупле: при выходе там проверяют багаж. Все ближе и ближе маленький полустанок, прилепившийся к склону горы. Я не спеша поднял чемодан и стал пробираться к выходу. Селя продолжал разговаривать с чиновником, ожидая, пока я выйду из вагона.
Очутившись на платформе, я посмотрел в окно вагона. Селя все еще стоял, правда уже возле самой двери. Паровоз засвистел, поезд медленно тронулся. В момент, когда он стал набирать скорость, Селя спрыгнул на перрон. Из станционного здания вышли два молодых парня в крестьянской одежде и подошли к Селе. Он поздоровался с ними и сказал:
Вот, забирайте.
Один из парней подхватил чемодан, и мы пошли к выходу. На вокзале не было ни немцев, ни жандармов: пассажиров проверяли только на больших станциях.
Итак, наше рискованное путешествие завершилось благополучно.
Мы вышли на проселочную дорогу. Я подошел к Селе. Он улыбнулся мне и, хитровато подмигнув, сказал:
Ты удачно вывернулся.
Стоял теплый июльский вечер. Мы медленно шли к деревне, откуда наш путь лежал дальше, в город.
«Гранаты бросают вот так»
До операции оставалось всего четыре дня.
Мне казалось, что каждый новый день был прекраснее и интереснее прошедшего. Я старался запечатлеть в своей памяти как можно больше, чтобы ничто не осталось незамеченным, ничто не прошло мимо.
Я сказал Селе, что умею обращаться с гранатами. На самом же деле я еще ни разу не бросал гранат. Но ведь стоящая передо мной задача слишком серьезна, чтобы полагаться только на теоретическое знакомство с оружием. Впрочем, дело еще можно исправить. Надо было потренироваться. Но где? Куршумлия забита немецкими солдатами и жандармами, и взрыв неизбежно привлек бы их внимание. Оставалась лишь моя родная деревня. Она была расположена далеко от города, возле Копаоника, среди гор и лесов. Там легко можно было отыскать глухое ущелье или укромную долинку. Да, там удобнее всего будет научиться обращению с ручной гранатой. И наверняка кто-нибудь найдется, кто преподаст мне урок в этом деле. А кроме того, и в стрельбе из револьвера тоже не мешает поупражняться. Кто знает, что может произойти!
У Миши я одолжил старый револьвер и патроны. Гранаты заранее отправил в деревню. Синадин спрятал их в надежном месте. Он же меня всему научит.
В десять часов я вышел из города в направлении к Мирнице. Пройдя примерно половину пути, присел у Алексиного источника отдохнуть и напиться воды. Сколько раз мне приходилось бывать здесь! Я знал тут каждый камень, каждый кустик. Мальчишкой ходил из деревни в Куршумлию в школу: два часа туда, дваобратно. Ежедневно четыре часа проводил в дороге, вышагивая в перевязанных бечевкой опанках с куском кукурузного хлеба в сумке.
Утомительный каждодневный переход имел свои преимущества. В дороге мы устраивали настоящие сражения. Не обходилось без разбитых носов и синяков, но на следующий день все забывалось. А как, бывало, мы отдыхали! Возвращаясь из школы, мы обыкновенно устраивали привалы возле Бачагловского кладбища, Алексиного источника или у Новин. Сколько раз мы рассаживались здесь, у родника, пили воду и играли в пуговицы! Кое-кому иной раз случалось проиграть все пуговицы, даже и со штанов.
Мы всегда старались пройти это место засветло. Старики рассказывали, что на этом перекрестке собираются вурдалаки и ведьмы
Надо было поторапливаться. До деревни еще больше часа ходьбы. Я в последний раз глотнул студеной воды и тронулся дальше по извилистой дороге, то поднимавшейся в гору, то спускавшейся в долину.
Позади осталось Селиште. Мне всегда нравились жители этого села. Трудолюбивые, они умели сделать свою жизнь более сносной, чем она была в окрестных селах.
От Новин я свернул вправо, к дому старухи Йованы. Меня всегда тянуло к этой седой гордой женщине. Было в ней что-то такое, что всем внушало уважение. Она умела читать и писать, а в наших краях это было редкостью, особенно среди людей ее возраста.
Она учила ребятишек грамоте, учила терпеливо, буква за буквой, пока они не овладевали азбукой.
Было и еще одно обстоятельство, из-за которого меня влекло к этому дому. Когда-то мы жили по соседству с Йованой, но лет восемь назад мы переселились, а у Йованы остался наш пес Зелько.
Это была огромная, сильная овчарка со стоящими торчком ушами и умными глазами. Мы вместе росли и очень любили друг друга. Я неизменно делился с Зелько едой, из-за чего мне изрядно доставалось от матери. Мать частенько поколачивала меня, и по заслугам, но Зелько этого не понимал. И плохо ей приходилось, когда она учиняла расправу надо мной во дворе. Зелько несколько раз рвал ей юбку.
Когда ему удавалось отстоять меня, мы убегали подальше от дома, и садились на траву. Пес жался ко мне и сочувственно смотрел, как я ревел. Потом начинались игры
Спускаясь по склону, я вспомнил историю, которая чуть не стоила Зелько жизни.
Это произошло морозной, зимней ночью. Я поздно лег спать. Меня разбудил вой и царапанье Зелько в дверь. Почувствовав, что с ним неладно, я быстро поднялся, вышел на кухню и снял засов. Зелько заскулил громче. Едва я приоткрыл дверь, как он вихрем ворвался в коридор.
Сквозь дверную щель совсем близко были видны два горящих глаза. «Волк!»подумал я и поспешил затворить дверь. Странно, однако, что Зелько испугался одного волка. Уж с ним-то он бы наверняка справился, это ему не впервой. В таких случаях он обычно яростно лаял и бесстрашно кидался на волка Это был храбрый пес.
Я прошел в комнату. Встав на стул, посмотрел в окно. При свете луны снег переливался и сверкал, как хрусталь. Пейзаж был прямо-таки сказочным. Но меня волновало другое: почему испугался Зелько? Я посмотрел в одну, в другую сторонуникого. Вдруг из-за угла дома выскочил матерый волк, за ним другой, третий, четвертый. Несколько мгновений они стояли, глядя на дом, потом начали бегать, прыгать один через другого. Четвертой была волчица, она стояла в стороне. Внезапно, словно испугавшись чего-то, волки большими прыжками помчались к долине. Еще раз остановились, поиграли и исчезли в лесу.
Зелько эту ночь провел в комнате.
С той поры прошло много времени. Я даже опасался, что теперь пес меня не узнает и набросится, как на чужого, а шутить с ним рискованно.
Я подошел к дому и свистнул, чтобы не застать его врасплох. Вошел в калитку. Зелько нигде не было видно. Задремал, наверное, в холодке под каким-нибудь деревом. Однако я ошибся. Зелько оставался верным себе. С бешеным лаем он выскочил из хлева и бросился на меня.
Зелько! крикнул я, Зелько!
Он застыл на месте как вкопанный, словно что-то вспоминая, а потом с радостным визгом кинулся ко мне. Его радости не было предела. Он прыгал вокруг меня, норовил лизнуть в лицо, с визгом мчался к двери и тут же возвращался назад. Потом, по старой привычке, принимался дразнить меня, чтобы я побежал за ним вдогонку.
Йованы дома не оказалось. Она пасла скот на склонах, поросших высокой зеленой травой и густым лесом.
Солнце уже склонялось к западу, когда я вместе с Зелько подошел к дому Синадина. Увидев меня, он не спеша пошел навстречу, покачиваясь на ходу. Это был еще молодой человек, но нелегкая жизнь состарила его, по меньшей мере, лет на десять, да и болезнь немало способствовала этому. Улыбаясь, он спросил:
Ты откуда? Я уж и не надеялся увидеть тебя сегодня.
И по делу пришел, и прогуляться захотелось, а главное, тебя повидать, ответил я.
А Зелько тебя не забывает, видишь, как смотрит.
Я посмотрел на дом. Оттуда уже высыпали ребятишки. Увидев меня, они подняли гвалт
Что нового в Куршумлии? спросил Синадин, нарушив молчание.
Ничего. Внизу немцы, жандармы им помогают, а скоро к ним и Коста присоединится.
Неужели он с немцами заодно?
Разумеется, и тут нечему удивляться, сказал я, украдкой посмотрев на него.
Люди никак не хотели верить, что прославленный Коста Печанац, признанный вождь Топлицкого восстания, может стать предателем. Синадин, правда, думал о нем иначе, приблизительно так же, как и я.
Уж если большинство офицеров трусливо оставили нас и разбежались кто куда, то почему бы и Косте так же не поступить, проворчал Синадин.
Ничего, найдутся у нас и другие люди, не чета Косте и остальным! возразил я.
Синадин понял мой намек и спросил:
Ты принес что-нибудь почитать? В прошлый раз мы с Милорадом по очереди читали. Он потом попросил у меня, другим дал.
Есть кое-что новенькое. Тебе будет интересно.
Передавая ему материалы, я хотел разузнать, на кого мы могли бы рассчитывать в селе. Ведь каждый человек был на вес золота, за каждого шла борьба.
Кто еще хочет читать? спросил я.
Кроме Милорада Петар Ленин, Мирослав и Драгослав Михаиловы, Радосав из Гадай и еще несколько человек.
Это были молодые, смелые ребята, бедняки, жизнь которых проходила в борьбе за кусок хлеба.
Время летело незаметно. Я решил перейти к главному, ради чего пришел сюда.
Гранаты, что я тебе дал, в порядке?
В порядке, ответил Синадин и, помолчав, спросил:Уже понадобились?
Да. Ты должен показать мне, как с ними обращаться. Хочу бросить парочку.
Покажу. Это нетрудно. Только будь осторожен. Не шути с этим, посоветовал он.