Нет, нет, неожиданно улыбнулся Слав Славыч, над её кляузой я знатно посмеялся. Ты ответила прямо как Зильберманн. Слышала эту шутку старого одессита? «Что вас беспокоит? Яичник?! Беспокоить могут боли, кровотечения, отсутствие денег, отсутствие любовника, а яичник беспокоить не может».
Слышала. Тысячу раз. Но всё равно улыбнулась в ответ. Только, если дело не в жалобе, тогда остался вопрос: что я здесь делаю?
Пашутина? осторожно спросила я.
Но тут подозрительно нахмурился директор.
А что не так с Пашутиной?
Да вроде всё так, напряглась я. Анализы подтвердили беременность. Уровень ГХЧ для её срока низковат, но никаких вопросов ни у кого не возникло.
счастлив? поправил он бабочку на шее, словно она давила.
Что? не расслышала я первое слово.
Жених, говорю, счастлив? Уже готовится к свадьбе?
Понятия не имею.
Неужели он с тобой не поделился? Или она? недобро прищурился он. Львовна говорит вы с Пашутиной больше получаса секретничали, чай пили, что-то бурно обсуждали.
Её яичники мы обсуждали, встала я, и намёк Когана мне совсем не понравился. Он не поделился? Он? Простите, Станислав Владиславыч, но, если у вас всё, можно, я пойду. Ребёнок заболел, всю ночь не спала, работы много.
Нельзя. Сядь! как обрезал директор, тряхнув седой головой. Пришлось подчиниться. Я позвал тебя не за тем. А вот за этим, он протянул мне телефон.
О, чёрт! Я закрыла лицо рукой, словно хотела спрятаться от самой себя. Но разве от себя спрячешься. А на экране как раз светилась моя фотография, где была сцена как на кадре из фильма «Дорогой Джон», только не под дождём, и целовал меня не Ченнинг Татум, а Павел Верейский.
Чёрт! Чёрт! Чёрт!
Я прикусила губу.
Можешь полистать, холодно сказал профессор. Там ещё много любопытного.
Спасибо, не глядя на него, вернула я телефон. Я там была. Мне всё понятно.
А вот мне нет, Эльвира Алексеевна. Не удосужитесь объяснить?
Простите, но кто это снимал? Как к вам попали эти фотографии?
Вообще-то здесь вопросы задаю я, прищурился Коган. Но тебе отвечу, наклонился он ко мне через стол, сверля глазами. Ваши студенты, Эльвира Алексеевна. Если вы не забыли, один из них мой внук. И мне сказали, этот жених, он зло ткнул в телефон, и на лекцию к вам приходил.
Чёртовы детишки! Я выругалась про себя. Со своими гаджетами как обезьяны с гранатой. А я-то гадала, чего такого они углядели в своих телефонах, когда к концу лекции стали хихикать и переглядываться, косясь на меня.
Станислав Владиславыч, я посмотрела на него умоляюще. Уверяю вас, это никак не отразится на работе. И на деле, что вы мне поручили. Но если вы считаете, что я не справлюсь, давайте я передам Пашутину другому врачу.
Что?! Что ты сделаешь? поднялся он. Ударил ладонями по столу. Да ты вообще в своём уме? Я что же, по-твоему, должен всей больнице раструбить, чем мы тут занимаемся? Фальшивые беременности диагностируем. Липовые анализы в лабораторию сдаём. Да как тебе в голову такое могло прийти! Вижу мозги от воспылавших чувств совсем отшибло.
Я промолчала, стиснув зубы. Но обида за свои чувства больно кольнула в груди.
Коган нервно прошёлся по кабинету от стены до стены. Зло выдохнул.
Вопиющая безответственность, Эльвира Алексеевна. Вопиющая. Безответственность. Распущенность. И непрофессионализм.
Да откуда мне было знать! взмахнула я руками. Мне и голову не могло прийти, что он вдруг окажется в моём кабинете, а потом будет так настойчив.
Ни с того ни с сего! съязвил Коган. Вдруг взял и воспылал страстью к гинекологу своей невесты! И не кто-нибудь, а без пяти минут зять Пашутина! Ты хотя бы представляешь, остановился он передо мной, что будет, если его будущая жена узнает? А если узнает Пашутин?
Станислав Владиславович!
Замолчи! Нет, ответь мне: как? Как это могло произойти? Ведь каким-то образом ты дала повод?
Это к происходящему сейчас не имеет никакого отношения. Это было давно. В Сочи. Четыре года назад. Но с тех пор мы не виделись. И если бы я знала, что это ему придётся врать
Погоди, погоди, так ты сказала ему правду?
Нет, конечно, нет!
Я тяжело выдохнула. Но как же достало вечно оправдываться перед этими сильными мира сего. Он, видите ли, зять, онадочь! А я рожей не вышла. И чем, интересно, провинилась? Тем, что полюбила не того человека? Тем, что имела наглость понравиться ему?
Когда, когда ты сказала? вдруг резко остановился Коган. Четыре года назад? И понимание на его лице не заставило себя ждать. Так это он?! Отец твоего ребёнка?
Проклятье!
Да, встала я. Но он об этом не знает. И я, надеюсь, если узнает, то не от вас. На моей работе это никак не отразится, обещаю. Ваше поручение я выполню в точности. К следующей менструации эта мнимая беременная планирует инсценировать выкидыш, значит, инсценируем. И на этом, надеюсь, моя миссия будет закончена. Гарантировать женится он на ней или нет, я не могу. Но всё, что от меня потребуется как от врача, сделаю на высшем уровне.
Так ей нужна эта беременность, чтобы он женился? с пониманием скривился Коган.
Так по крайней мере она сказала мне.
Ну вот, злорадно усмехнулся он, а говоришь, не обсуждали свадьбу. Ладно, идите, Эльвира Алексеевна. Никогда бы не подумал, что это скажу, но никак я не ожидал, что моя лучшая студентка, врач, потряс он пальцем, и будет по гостиницам бингерлѐ устраивать.
Брезгливо скривился. И это его бингерлѐ тоже обидно резануло.
Загадочным словом, что с немецкого можно перевести как «трали-вали» профессор Коган, а до него только император Александр Второй и его фаворитка княжна Долгорукова называли то, что мы сейчас смело называем секс или используем другие современные эвфемизмы плотских утех.
Станислав Владиславович, едва не заскрипела я зубами, да не ходили мы в гостиницу, я на лекцию опаздывала, а он
Иди уже! рявкнул он. Иди, Эльвира с глаз моих долой. Но знай, если мы из-за тебя не получим денег. А мы их явно не получим, если этот Верейский не женится на девчонке Пашутина. То предупреждаю: белого света тебе будет мало. Не подводи меня!
Я онемела, глядя в его налившееся кровью лицо, на сбившуюся в сторону бабочку.
Давай, давай! он вытолкал меня за дверь, не дав возразить. Но я услышала, как он добавил. Не война вроде, в мирное время живём, а взяли моду рожать «для себя», безотцовщину плодить.
Потерянная, оглушённая я шла к своему кабинету, и сердце стучало где-то в висках, в голове, в ушахбесновалось от обиды, унижения, несправедливости.
Горечь и негодование кипели в душе. Да как вы смеете! Вывсе! И не то, чтобы я испугалась старика, а было Когану уже хорошо за семьдесятв прошлом году отмечали пятидесятилетие его профессиональной деятельности. Но мне и так было погано, а стало ещё хуже.
Я и так измучилась, думая, что делать. А теперь, оказалось, ещё и виновата, во всём: что родила не от того человека, что его невеста тупа, раз до сих пор считает, что ребёнком можно удержать мужика, но ни этом трахается с кем попало, и даже в том, что Коган уже раскатал губу на деньги Пашутина.
Вместо того, чтобы послушаться и прижать хвост, хотелось воевать. В душе рос протест. И желание вцепиться в Верейского двумя руками и не отпускать как никогда казалось правильным. Не придумывать себе ничего, не прогнозировать. Что случитсято случится. Поведать ему правду о его невесте и каких-то там акциях. Рассказать о дочери. О своих чувствах. Довериться. Открыться. Пустить его в свою жизнь. И перестать уже бояться. Надоело.
Но как нормальная здравомыслящая женщина, с принципами, взрослая, независимая, давшая слово и привыкшая выполнять свои обещания, я ведь не могла себе такого позволить. У меня семья, работа, докторская, ребёнок, пожилые родители. Мне надо зарабатывать и на что-то жить. Мне приходится прогибаться и соблюдать правила. Мне не стоит лезть на баррикады и кому-то что-то доказывать.
Мне было горько, обидно, больно и тошно. Ведь мне так ясно дали понять, яникто, мои чувстваничто, я должна делать, что скажут и не отсвечивать.
Молча брать и делать.
Глава 12. Эльвира
Проходите, открыла я дверь кабинета, приглашая простенько одетую, но хорошенькую девушку, что заметно нервничала.
Вы же Эльвира Лейман? уточнила она.
Да, нарочито повернула я к себе бейджик с груди, это действительно моя фамилия.
Я домработница Юлии Пашутиной, но она сейчас живёт у своего жениха, господина Верейского, поэтому и я работаю и на него. Там и увидела вашу визитку. Юлия Владимировна ведь наблюдается у вас?
Совершенно верно, выдохнула я. Опять Верейский и Юлия, мать её, Владимировна! Мёдом им всем тут теперь намазано, что ли.
Но стул предложила.
Девушка присела на самый краешек, нервно теребя в руках конец шарфа.
Я знаю, что Юлия Владимировна не беременна, но раз она доверилась вам, значит, вы умеете хранить секреты.
Чудесно! Просто чудесно! Теперь у меня ещё и слава врушки, или как там говорят про полицейских: продажного гинеколога, грязного дока?
Хранить чужие секреты моя профессиональная обязанность, с бесстрастностью снежной лавины ждала я, что же она мне скажет.
Я беременна от влиятельного человека, которого не хотела бы называть, опустила она руки, и платье обтянуло круглый животик сроком недель на двадцать. Но мне нужно доказать, что это его ребёнок. А там видно будет.
Хотелось стукнуться лбом о стол. Но ни один мускул не дрогнул на моём лице.
Что значит доказать? Вы хотите тест ДНК на подтверждение отцовства? Так это любая лаборатория сделает, зачем вам я?
Не только. Всё не так просто, вздохнула она.
А по мне так как два пальца об асфальт.
Он знает о вашей беременности?
Нет, заёрзала она.
У вас были другие половые партнёры в период зачатия?
Нет.
Мои брови вопросительно приподнялись.
Откуда тогда эти сомнения в отцовстве?
Она сжала губы.
Половой акт был защищённым? догадалась я.
Да, он надевал презерватив, поэтому вряд ли мне поверит, одарила она меня ненавидящим взглядом.
У-тю-тю, какие мы сердитые!
Как же тогда это случилось? продолжала я допрос.
А это важно? дёрнулась девушка, словно я задела её за живое.
Мнене важно. Но вы ведь попросили помощи. Логично начать с правды.
Он много лет использовал меня. Имел, когда хотел. Когда ему вздумается. Мог просто идти мимо, когда я убираюсь, затащить в ванну и грубо отодрать. Я же никто, так.
«Шёл мимо», «затащил в ванну», «много лет использовал», «я домработница господина Верейского»
Мне резко стало жарко, когда её слова вдруг сложились в совершенно определённую картину: кто именно этот загадочный влиятельный человек.
И что ты сделала? спросила я резко пересохшим горлом.
Взяла использованный презерватив инеопределённый жест в направлении своей промежности, но мне и так было ясно, как именно она им воспользовалась.
И чего ты теперь хочешь?
Я же сказала: мне нужен анализ и официальное подтверждение.
Нет, чего ты на самом деле хочешь, девочка? устала я церемонится с этой хитро выделанной девицей. Денег? Славы? Справедливости? Я слышала, на телевидении любят хороших девочек, обиженных плохими богатыми дядями. А что-то мне подсказывает, что он как раз богат, и, возможно, без пяти минут женат. Хочешь в телевизор? Или хочешь, чтобы он заплатил за твоё молчание? Или, может, чтобы заплатила Юлия Владимировна, которой твой секрет, боюсь, очень, очень не понравится?
Я сверлила её глазами, пытаясь угадать, точно ли попала, что это Верейский? Она ведь не сильно и скрывала. И сама себя накручивала, вдруг ощутив приступ ревности. Острой примитивной банальной ревности и какой-то обиды. Что вот такие правильные, идейные, как я, молча ревут в подушку и не навязываются, потому что это я так решилародить от него, и это мои проблемы. А смазливые «простушки», вроде этой, пользуются своей женской привлекательностью по полной и ничем не гнушаются.
Она гордо вскинула голову и глянула на меня зло.
Всё не так просто. Оказалось, что у него какое-то опасное генетическое заболевание. А я хочу, чтобы у моего ребёнка всё было хорошо или избавлюсь от него, резко выдохнула она, словно такое решение ей принять действительно будет непросто. Так вы мне поможете? С обследованием?
Что?! потрясла я головой, не веря своим ушам. По спине пополз холодок. Генетическое заболевание? У Верейского?!
Я же сказала, что не хочу называть его имя! недовольно пискнула она. Это неважно.
Неважно?! Нет, девочка моя, это теперь охренеть как важно. Это теперь касается не только тебя и твоего ребёнка, но и меня, и моего
От ужаса, что моя Матрёшка может быть больна, по коже побежали мурашки. Ладно, хрен с тобой, молчи, я и так выясню кто автор твоей беременности. Сравню образцы, это не сложно. И глаз с тебя не спущу.
«Вот же кобель, а! Вот же кобель!» выдохнула я.
Но вы правы, я думаю, мне хорошо заплатят за этот секрет. Только одна проблема, вздохнула она. За осмотр я внесла оплату, но на все эти дорогостоящие анализы у меня пока нет денег.
«Ушлая коза! Конечно, я права», горько усмехнулась я на это её «пока».
Раздевайся за ширмой, ложись на кресло, а там посмотрим. Может, что-нибудь и придумаем, показала я рукой.
И уже даже придумала. Я могу провести её по программе поддержки постдипломной подготовки специалистов при университете, которую учредил фонд Пашутина. Пусть господа платят.
Проблема в том, что бесплатно генетическую экспертизу ей можно будет пройти только в одной лабораториипри университете. И мне придётся очень постараться, чтобы её включили в эту программу.
Но теперь я была лично в этом заинтересована.
Давно уже я не выписывала такую пачку направлений. И датчик аппарата УЗИ никогда так не дрожал у меня в руке. Хотя никаких нарушения внутриутробного развития я не увидела, но, возможно, и не должна была. Не все отклонения видны при обычном ультразвуковом обследовании. А я всё же гинеколог, а не генетик, и то заболевание, что она назвала, даже я слышала первый раз.
Зато оно убедило меня в правдивости её историитакое просто так не выдумаешь, не найдёшь от нечего делать в интернетике.
И у меня не дрогнула рука лично набрать Верейского, чего до её визита, я бы ни за что не сделала.
Привет! обрадовался чёртов кобель, услышав мой голос, а потом явно расстроился, когда я сказала, что приглашаю его на свидание с лабораторией. Сдать кровь и другие анализы. Как будущего отца. Я сейчас в Нью-Йорке. Буду не раньше, чем через три дня, улыбнулся он, не слыша, как я скрипнула зубами. Но я обязательно буду на этом свидании.
Глава 13. Павел
Она позвонила. Сама! Чёрт побери, она позвонила! Пусть по делу. Пусть как обычно была строга и профессиональна. Но онапозвонила.
Я и не пытался скрыть улыбку, убирая в карман телефон.
Хорошие новости? взяла меня под руку моя глубоко беременная сестра.
Ещё не знаю. Когда назначают личную встречу такого плана, трудно сказать чем она закончится, сжал я её тёплую сухую ладошку.
Как всегда темнишь? А по твоему лицу и не скажешь, что ты сомневаешься.
А что скажешь по моему лицу?
Что это женщина. И далеко не безразличная тебе, она понимающе толкнула меня плечом и не стала мучить расспросами. Знала: бесполезно. Хотя иногда мне казалось, что она моя старшая сестра, а не младшая, столько мудрости бывало в её словах.
Спасибо тебе, Паш, за работу.
Тяжело переваливаясь с ноги на ногу, она медленно шла рядом.
Центральный парк Нью-Йорка. Кареты с лошадьми. Велосипедисты. Бегуны. Сегодня здесь было особенно людно и шумно. Какой-то апрельский марафон.
Распускающиеся цветы. Воздух, пропитанный весной. А на катке Уолмана ещё лежит лёд. Машина, что его чистит, заглушила последние слова сестры, но я услышал.
Тань, это только твоя заслуга, что именно твой логотип выбрали для ребрендинга. Ты над ним работала, не я.
Она посмотрела на меня осуждающе и покачала головой.
А мне кажется твоя. Я же помню наш прошлый разговор, полгода назад. Когда я была в панике, что опять беременна. Нам пришлось перебраться в квартирку подешевле.
Вам пришлось перебраться в квартиру с пандусом, чтобы заезжала инвалидная коляска. А что подешевле, ты же знаешь, ни я, ни отец не оставим вас с Марком и Митькой на улице. Не бросим, не стесним в средствах. Никогда. И дело не в аварии и увечье. И не в твоей беременности. Это аксиома. Обычная рутинная обязанность семьипомогать своим. И всё. Прими это как должное.