Малая Бронная
МАЛАЯ БРОННАЯРоман
Светлой памяти друга Игоря Дубового
ПРОЛОГ
За чистым стеклом больничного окна кружили птицы. Легкие, похожие на тени. Попадая в солнечные лучи, их оперение вспыхивало радостными бликами. Стремительные и дружные, они собирались к отлету
1
Руку полоснуло огнем так, что Аля качнулась на табурете.
Слабенькая девчушка, услышала она, возвращаясь из мгновения неощущений.
Ее худенькие плечи сжимали чьи-то сильные руки, из ладошки текла кровь, ее собственная кровь Но это уже можно пересилить, такое бывало падала, расшибала коленки, и мама обмывала окровавленные места шипящей перекисью. Щипало, но терпела: сама виновата. А вот ножом, или как его правильно? ланцетом, врезались в мякоть ладошки впервые, и она, бух, в обморок. От внезапности, в следующий раз такого не будет.
Зажатая пинцетом, дрожала на весу тоненькая металлическая стружка, красно-сизая, прямо из ранки. А что же еще могло быть? Диагноз три дня назад поставила тетя Даша:
Барышня нежные ручки, сморщила она широкое лицо и сунула под нос Али свои крупные ладони. Задубели, им стружка нипочем, двадцать лет токарю.
Что же делать? стыдясь своей изнеженности, спросила Аля.
Жди, как нарвет. Терпи. На фронте не такое переносють.
Аля терпела. А сегодня, увидев взбухшую, багровую ладонь «неженки», тетя Даша сама погнала к врачам:
Пора вынать стружку. Иди после смены в поликлинику, там сделают чего надо.
И сделали. Даже больничный выписали, первый в ее жизни. И вот она шла домой, чувствуя биение сердца в ладошке. Именно там, в разрезе, оно тюкало сильными, горячими толчками.
Перейдя Садовую к Малой Бронной, добрела до Патриарших прудов, села на пустую скамейку. Смотрела на темный квадрат воды, машинально покачивая левой рукой забинтованную правую. Детишки носились вокруг пруда по аллейкам с победными криками играли в войну, совсем, как она когда-то в казаки-разбойники, только теперь были наши и фашисты. «Фашистов» совсем мало, их выбирали с помощью считалок. «Стакан-лимон, выйди вон!» и мальчишка с кислой миной шел в «фашисты». Ух, как на него налетали! А он поскорее сдавался, чтобы в «фашисты» высчитали другого.
На песке аллейки выплясывали тени листвы и веток, дул бессильный, даже не морщивший зеркала пруда, ветерок. Говорили, что пруд очень глубокий, как шахта. Его давно переименовали в «Пионерский», но старое название все жило и жило. Почему Патриаршие пруды? Он же один. Может, когда-то в старину их было несколько? «Пионерский» А вдруг кому-то взбредет в голову переименовать Малую Бронную? Это название история. История обороны Москвы. Давным-давно здесь делали малую броню: панцири, шлемы, щиты, нагрудники для коней Улица военных мастеров. Потом она стала мирной, осталась память о былом в названии. И вот она снова военная, Малая Бронная, как и вся Москва. Ее обитатели ушли на фронт, на военные заводы, в госпитали.
Сколько лет Аля и Патриаршие пруды не виделись? Много
Когда-то всей дворовой ватажкой бегали сюда. Манили вода, деревья, лодки. Бегали-бегали, добегались
Последнего «свидания» с Патриаршими прудами она не забыла по сей день. Как сюда шла, вылетело из головы, но свою ногу в белой туфельке над мутной чернотой воды, кошмар погружения в эту муть, когда залившая горло и нос вода не давала дышать, когда рукам не за что было ухватиться, невозможно даже крикнуть, это все врезалось в память. Спасли длинные волосы. За них вытащила ее из глубины сильная мужская рука. Прядь этих детских белых волос кольцом лежит теперь в маминой шкатулке А тогда, поставив ее на берег, мужчина подхватил из лодки Игоря и, ругаясь, пихнул рядом, тоже мокрого:
Спасатель нашелся лови тут всякую мелюзгу. А сердитое лицо дядьки бледно.
Потом, держась за руку Игоря, Аля шла по Малой Бронной, трясясь от испуга и слез: утонул бант, белый, шелковый. Сарафанчик в дороге просох, а в туфлях хлюпало. Увидев их в таком виде, мама втащила обоих в комнату.
Встань в угол! крикнула она Але.
Незанятый угол был один, у печки, выходящей остальными боками в комнаты соседей. Рассматривая прямоугольники белого кафеля печки, Аля чутко прислушивалась к тому, что за спиной.
Выкладывай всю правду, ты старший, приказала мама Игорю.
Семилетний старший сказал твердо:
Я повел ее кататься на лодке.
А о том, что вы оба не умеете плавать, подумал?
Нет, честно признался он.
Так вот мама говорила с трудом, задыхаясь, учись сначала думать, а потом делать.
Голос мамы непривычно понизился, Аля обернулась, увидела в ее руке бельевую веревку. Взмах веревка шлепнула Игоря!
Не смея выйти из угла виновата же, Аля затопала ногами и в ужасе дико закричала:
Не бей его! У него нет мамы! Я сама топла сама! Его не надо, не на-ада.
Игорь, глядя светло-карими глазами на маму, успокаивал Алю:
Я не боюсь, веревкой не больно.
От его слов, от веревки, от полутьмы мама от жары зашторила окна Але стало нестерпимо страшно. Она выбежала из угла, встала перед Игорем:
Меня бей! Меня меня
Мама вдруг сгребла их, прижала к себе и тут же оттолкнула, нелепо взмахнув руками, выдохнув посиневшим ртом:
Окно
Аля дергала занавеску, но Игорь оказался сообразительней: вмиг распахнул окно, другое Сквозняк заколыхал шторы. Мама лежала на диване, приходя в себя, губы ее медленно становились привычно розовыми
Однажды, после очередной ссоры из-за ничего, Игорь шутя сказал:
Жаль, я тебя пятилетней не утопил в Патриарших прудах
Еще не поздно, бросила ему Аля, досадуя на себя: придралась к пустяку.
И вот настало время ей тонуть в тревоге и боли за него. Она любит? Этого она не могла утверждать, любовь что-то особенное, непостижимое.
С тех давних пор Аля не бывала здесь одна и с Игорем, не сговариваясь, они не ходили в сторону Патриарших прудов.
А сейчас вот сидит и думает о прошлом. Оказывается, у нее есть прошлое! Ха, девушка с прошлым В нем, этом прошлом, она училась в школе, бегала в театры и всерьез ни о чем не думала. Или так кажется теперь, перед все перевернувшей войной? Перед ее грозным ликом прошлые заботы обмельчали, оказались пустыми.
Тогда она любила командовать ребятами, особенно Игорем, и он говорил:
Не мне, мудрому старцу, принимать всерьез твои глупости, маленькая. Какой с тебя спрос?
Было чуть обидно и приятно. В сущности, он повторял слова мамы, вечно оправдывающей ее шалости.
И все это в прошлом. Неужели ничего больше не будет? Ни школы, ни библиотек, ни прогулок по заветному кругу: Малая Бронная Арбат, Кремлевская набережная Красная площадь улица Герцена Малая Бронная? Ни пустячных ссор, ни смущенно-радостных примирений Никогда? Душа дрогнула, подсказала: никогда. В жизни ничего не повторяется, утверждает мама. И все же Стало щемяще жаль прошлого. По сравнению с теперешним оно было таким беззаботным, спокойным, жаль его, жаль Аля вдруг почти физически ощутила: жизнь идет. Она уже работает, да, работает. Игорь на фронте. И не крикнешь: время, стой! Оно не слышит. Оно не медлит и не спешит, идет размеренно и неуклонно вперед, в будущее.
А какое оно, будущее? Раньше они с ребятами много толковали о нем, сидя под кленами, свой завтрашний день ребята укладывали в вопрос, кто где хочет учиться. Дальше как-то не шло. Больше говорили о будущем страны, мира, земного шара О науке. И каждый о самом любимом. Одна она, Аля, не знала, куда ее тянет: всюду и никуда. Дома мама частенько заводила речь о папиной мечте: видеть дочку наследницей своей профессии. Аля отмалчивалась, она плохо представляла, что делают юристы, а рассказать ей некому, папа умер слишком рано.
Клены стоят во дворе, а ребят нет. Кто уехал, кто учится, кто работает А Игорь из артиллерийской спецшколы прямиком в военное училище, утверждая:
В мире такая заваруха лучше ее встретить подготовленным, надо знать, как воевать.
Ты войну пророчишь?
Посмотри на Запад. Дележкой поделить не могут, грабежом решают свои проблемы. Гитлер уже топает по Европе.
К нам не посмеет и шагу сделать.
Такой удержится у хозяев только тем, что смеет.
Год назад Гитлер топтал Европу, а теперь вот и нашу землю. Замки, договора все для честных, а грабителю что стоит сбить замок, нарушить договор? И вот война. Но должна же она кончиться? Безусловно. И скоро. И они встретятся, все ребята их двора, как бывало, под кленами. И раньше всех явится Игорь. Придет, сядет в мамино низенькое креслице и станет ждать ее, Алю. Или нет. Зайдет, не застанет ее, оставит записку. Аля вернется после смены и прямо в первый номер а Игорь спит. Отсыпается за всю войну. Она сядет и будет смотреть в его лицо, лицо человека, добывшего мир
Аля вздохнула и медленно вышла от Патриарших на Малую Бронную. По улице торопились женщины в цветных платьях и легких шляпках, мужчины без пиджаков, туда-сюда, сюда-туда. Всем некогда, завалены делами и проблемами, которые всучила им проклятая воина.
Одна Аля плелась мимо библиотеки, мимо магазинчика с идущими вниз буквами ТЖ, значения которых она так и не знала. А дальше «Коммунар», их ближайшая бакалея. Вот и занавешенные три окна первого номера ее дома, выходящие на улицу. В этой комнате никого сейчас нет. И калитка, и ворота их двора настежь, а ютящаяся впритык к ним палатка «дядь Васи» заколочена, никто теперь не привозит в их двор бочки с пивом, ящики с воблой и конфетами, мешки сахара и крупы. Дядя Вася был первым хозяином палатки. И хотя давно уже торговал не он, а здоровенная тетка Маша, но прилипло название и все шли к «дядь Васе». Краснолицая от естественно-погодного обогрева палатки продавщица не обращала внимания, ее хоть горшком назови, только в печь не станови.
Увидев забинтованную руку Али, мама ахнула:
Это что ж такое?
А, уже все прошло, заноза.
Но мама это мама. Размотала повязку. Бинт, разумеется, уже присох к ранке. Приложила лист столетника, прохладная надрезанная мякоть его уняла жжение и дергание. Завязав руку, мама уложила дочку в постель и дала «Правду». Газета была еще за двадцать пятое июня и сообщала об организации Советского Информбюро. И о бомбежках фашистами Киева, Минска, Риги Все это пережито уже. Вот только стихи прочитала впервые. Незатейливые, но в них правда. И вот еще рефрен:
Смелого пуля боится,
Смелого штык не берет.
Почему? Знает военное дело смелый? Умеет за себя постоять? Если так, то Игорь останется невредим. А остальные ребята? Ну, их подучат, натаскают, и сами сметливые, они же с Малой Бронной!
Отложила газету и увидела себя в невозвратном прошлом. Вот так же лежала с газетой, укрывшись пледом. В окно просунулась русо-курчавая голова Игоря:
Умнеем?
Ты только послушай! Оказывается, Малая Бронная когда-то была на Козьем болоте. Вот, читай.
Вот откуда и Козихинский переулок.
Это же семнадцатый век, при царе Алексее Михайловиче, при строптивом попе Аввакуме!
В заметке про это ни слова, насмешливо заметил он, подняв русые брови.
Ага, прочитал уже! По царям и протопопам у нас мама специалистка, копается в исторических романах
Не вернуть того солнечного дня и разговора о Козьем болоте, все осталось там, в довоенном времени. А ведь будем говорить: это было после войны. Обязательно будет и после только бы скорее.
Тогда лежала и почитывала до, теперь еще не после. На фронте пули и штыки, а она в полной безопасности баюкает крохотный надрез. Эх И приказала себе: спи. Через час проснулась и подумала: нечего валяться, каждый сделанный ею стакан к снаряду нужен фронту, чтобы было чем ответить фашистам, оборонить такую лентяйку и неженку, как она. И пока мама готовила на кухне ужин, тихонько собралась и удрала. В трамвае потрогала свою завязанную ладошку. И не очень-то больно. К ночной смене она приехала вовремя.
2
Сорвались от станков буквально все. Мухин, похожий на подростка пятидесятилетний мастер, надвинув поглубже кепочку, ругаясь, бегал между станками, выключал: побросали все как было. Аля, глянув на мастера, выключила свой громоздкий полуавтомат и тоже заспешила, еще не зная, в чем дело, переполняясь неясной тревогой: зря люди не побросают работу в такое время
Сразу за воротами цеха толпа. Люди замерли, подняв головы к раструбу репродуктора на столбе.
Что? спросила Аля у односменницы, тонкой, бледненькой Сони. Та приложила палец к губам
Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!
Сталин Позже Аля увидела его в кинохронике. Он стоял осунувшийся, хмурый. А сейчас был только голос, негромкий, выговаривающий слова внятно, коротко, с акцентом.
Самоотверженно шли на нашу Отечественную освободительную войну.
Сталин продолжал, а у Али озноб по спине. Точнее не скажешь освободительная. Не такая, как в Европе, где правительства сдавались из собственной корысти. А тут Отечество спасать надо, и никто, кроме нас самих, этого не сделает. Так просто и так страшно.
Госкомитет обороны призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина-Сталина, вокруг своего правительства. Все наши силы на разгром врага! Вперед, за нашу победу!
Голос умолк, а люди все стояли. Потом медленно стали расходиться, сосредоточенно-молчаливые. Сразу к станкам.
Закончив смену и быстренько ополоснувшись в душе, Аля заторопилась к трамваю-челночку. Рядом шла тетя Даша, вздрагивая широкими плечами от сдерживаемых всхлипов:
Я вся ровно занемевшая ходила, а тут душа сдвинулась. Сталин-то помощи ждет от народа. От кого же еще? Да и то, навалимся! Силища-то какая
К остановке челночка подошли наладчики, поджарый беловолосый Дима и миловидный кудряш Валька.
Ну, дорогуши расхорошие, плачем? И помогает? А я вот ни-ни, воды в организме не хватает, худющий, одни мослы, поглядывал Дима озабоченно на лица женщин.
Как не пустить слезу, сестрами назвали, усмехнулся Валька и толкнул Диму локтем: И ты размяк? В военкомат намылился?
Я туда двадцать раз мылился, уже весь в пене.
Много насчитал, всего-то третье июля сегодня. Иль по два раза в день бегал?
По сколько смог. Уж ты-то не побежишь.
Моя кудрявая головушка нужнее на заводе, спец я, ухмылялся Валька. И опять же чего у судьбы пулю выпрашивать? Дурака из себя не строю. Эй, Мухин, подкатись к нам, скажи веское слово про речь вождя.
Чего болтать, делать надо в трубу тех фашистов, буркнул Мухин, поглядывая в сторону все не идущего трамвайчика.
А все же, для ясности? не отлипал Валька.
Тебе, болтушку, неясно? Сбегай в НКВД, там распронаяснят в трубу тебя.
И пошутить нельзя. Я ж твоим мнением интересуюсь, а не НКВД С полного лица Вальки медленно сползла улыбка.
А тетя Даша уже всхлипывала о своем:
Тайка бы уцелела, слезинка моя горькая Надо ж было к Черному морю укатить, сестра у меня там на земле живет, колхозный виноград ростит, на него и польстилась моя дочушка, а ей семнадцать, вот как Алевтинке. Молодая, лишь бы загудеть на новое место.
Вернется твоя слеза, найдется, теть Даш, погладил ее по плечу Дима.
Желанным ты жене подарком будешь. Только бы хорошая попалась.
Выберу самую наилучшую, даю торжественное обещание, и между его тонких губ мелькнула в улыбке белейшая полоска зубов.
Такой неулыба, да расцвел? Не иначе уже наметил свою судьбу, с интересом поглядела в его худое лицо тетя Даша.
Обязательно. Пора, мне уже двадцать пять. На фронт уйду невеста ждать будет, а так воевать скучно, без никого-то.
Ехали в челночке, одиноком вагончике, снующем между заводом и основными трамвайными путями. Из переулка, уже почти на Крестьянской заставе, твердым строем вышла колонна солдат, врезаясь в воздух только что появившейся песней:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой!
Суровые, сосредоточенные, пели строго, дружно. Вагончик остановился, пропуская солдат, женщины смотрели на них с надеждой и жалостью. Уходящий строй будто отвечал им:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война!
О том же поют, сказал кто-то из сидящих в вагончике старших, и Аля узнала голос деда Коли; и не увидела, как он подхромал к челночку, а вот едет с нею.