Пересев в трамвай, идущий к бульварам, Аля устроилась на пустой задней скамейке. Дед Коля дремал впереди, где меньше трясло полупустой в этот час вагон. А она вспоминала предпоследнее воскресенье
Сидела в библиотеке. Только раскрыла «Историю государства Российского» Карамзина, мама наманила, и вдруг по читательскому залу, словно ветер по страницам захлопнул одну за другой все книги, из коридора раздалось громко и нервно:
Война!
Люди бросали книги библиотекарше и громыхали по ажурной лестнице, вниз, забыв главную здесь заповедь: соблюдение тишины. И как сегодня, из репродуктора, но не ранним утром, а в полдень, Аля услышала страшную весть. И стало ей, к собственному замешательству и стыду, жутко и весело. Мерещились какие-то невообразимые перемены, грозный вал войны и блистательная победа! Фанфары сверкающих труб, барабанная дробь, всадники на белых конях, ликующие толпы, знамена, музыка, цветы театр! Сейчас даже не верилось в ту мгновенную, опьяняющую дурь. Но это было в воскресенье. В понедельник они провожали Игоря на фронт.
Сошла у Никитских ворот, оглянулась. Деда Коли не было. Проехал на Арбат, может, продремал, а скорее из самолюбия, очень уж не любил старик жалостливого внимания.
Утро набрало силу, людей на Малой Бронной полно. По-летнему пестрые, снуют муравьями. И все больше женщины, война начала заметнее подбирать мужчин.
Во втором номере тишина. Все его обитатели на работе, мелюзга под опекой дворничихи Семеновны. Можно и поспать после ночной смены.
Разбудил Алю приход мамы. Она спросила одними глазами: слышала? Аля кивнула и стала одеваться. Пообедали, и мама села в свое низенькое кресло вязать к зиме носки.
Пришли ребята. Пашку Аля сейчас не узнала: на его длинной шее яйцом маленькая голова
Забрали? Когда тебя?
Не знаю, меланхолично ответил он и провел длиннопалой рукой по оголенному черепу: Скоро. Подготовился. Жарко и гигиена.
Шел бы ты домой, Пашок, лениво развалился во всю тахту Горька. Того и гляди явится конвой! и захохотал. Пашка с выпускного вечера потопал прямиком в загс. Жену его звали Музой, и она уже ждала ребенка.
Натка, небольшая, плотненькая, смотрела в румяное крупное лицо Горьки с нестрогим осуждением. А он только бровями поигрывал, поддразнивая свою названую сестренку. Аля досадовала на слабость подружки, для нее самой Горька был как разгаданный ребус «найди охотника». Откуда бы ни смотрела, видела всего: самовлюбленный искатель приключений. Натке же все казалось, что он из тех, «кого мама не любила». Этой громадине мамина любовь, как слону цветочек, он уже с няньками на Тверском зубоскалит.
Ответ Пашки прозвучал печально, он даже сам расчувствовался, шмыгнул пряменьким носиком, унаследованным от мамы, в прошлом красавицы.
Не торопи, может, не увидимся вовсе слышал обращение Сталина? Ну вот.
Нормальное обращение, чего это ты? Сам же с нами пел «Смело мы в бой пойдем».
«И как один умрем» не закончив, Пашка примолк.
Паш, там же ничего похоронного, у Сталина. Быть готовыми, сплотиться
Мы, пионеры, всегда готовы! вскочил Горька. Врагу наше уныние очень кстати и плюхнулся обратно в притворном испуге, хлопая глазами.
Дверь отворилась, и в комнату внесла свой огромный живот Муза. Ее припухшие губы зло оттопырились:
Тебе дружки ближе жены и ребенка? А ну, домой!
Неумело обняв ее за шею, Пашка поцеловал жену в щеку, и она вдруг заплакала, жалостливо и бессильно.
Ладно, женуля, доревешь дома, пошли.
Поправляя светлые волосы крупными розовыми руками, Натка нетерпеливо поглядывала на Горьку. Им пора домой, а он и не двигается. И Аля погнала Горьку:
Ты решил вместо меня тут ночевать?
Жестокая ты, засокрушался Горька. Через некоторое время обвздыхаешься: хоть бы Егорушка пришел Вот убьют, будешь знать.
Что это на вас с Пашкой накатило? рассердилась мама. Не кличь беду, сама явится.
Со мной ничего не стрясется, я, Анастасия Павловна, заговоренный.
Разговорчивый. С малых лет такой, улыбнулась мама.
Вышла Аля с Горькой и Наткой на крыльцо, а там Пашка с Музой шепчутся. Постояли все вместе, послушали тишину двора, и вдруг из дверей громыхнула Нюрка Краснова:
Ой, Муза, да у тебя двойня будет, расперло донельзя!
А тебе завидно? Не сумела родить, так другим не мешай, больно задела Муза Нюрку, но, увидев подходившую осанистую свекровь, добавила: Теперь и один в тягость.
Свекровь завелась с ходу:
Об этом, Муза, надо было думать, когда Пашу окручивала.
В точку, Вер Петровна, поддакнула Нюрка. Чего посеешь, то и пожнешь.
От этой перепалки Пашка подался к воротам, там и догнала его Аля:
Ты чего? И Музу, и маму жаль?
Парня жаль.
Какого парня?
Сына.
А если дочка? отвлекала его Аля.
Сын. И пошагал к своим женщинам.
Вечер такой тихий, теплый, мирный Она смотрела на парадную дверь первого номера вдруг откроется, выйдет Игорь и скажет Ничего не скажет, и парадной дверью первый номер никогда не пользовался, слишком близко к воротам. Дед Коля, верно, уже поковылял на завод. А Игорь с отцом на фронте. Вдруг вместе?
Малая Бронная никогда не сияла огнями, но света хватало: из бесчисленных окон, от лампочек над номерами домов на воротах или домах. А сейчас темнющая, словно слепая. Изгибается черной просекой сквозь еще более черные дома по обе стороны. И так недавно они с ребятами шатались по своему заветному кругу, перебирая нехитрые новости, хохоча, рассматривая абажуры в окнах: синие, зеленые, красные, а больше почему-то оранжевые и желтые. Иной раз под утро явится Аля в свой двор и шмыг в окно преимущество одноэтажного дома. Заранее оставляла шпингалет открытым. Мама спит или делает вид? Все равно она знает, где и с кем ее дочка, тайн у них нет, как и во всем дворе
Аля побежала в сторону Тверского. Пересекая бульвар, неожиданно увидела на скамейках людей, сидят себе, дышат левкоями, что посажены у памятника Тимирязеву. Стало легче. Живет ночная Москва!
На остановке возле кинотеатра ее догнал Славик, поискал зоркими глазами в негустом скоплении людей, вздохнул:
Дед Коля опять укатил спозаранку?
Как всегда.
У Али отлегло от сердца. Со Славиком стало опять хорошо, такой свойский парнишка, и так много у них теперь общего, хоть он и помладше.
Почему утром не слушал Сталина?
Не знал, мазут на железнодорожной ветке помогал перекачивать. А потом слышал. Только нам с тобой придется околачиваться в тылу.
Оба вздохнули. Позванивая и громыхая, приближался трамвай.
3
Пруток нелегко вставить в нутро полуавтомата. Это только говорится пруток, а он в поперечном сечении сантиметров пять и длиной метра полтора От напряжения болели руки, ныла спина, а к концу смены ослабевали ноги.
Ну, все, пруток закреплен. Аля нажала пусковую кнопку, заработали сразу и сверло, и резец. Из черного прутка получались одинаково блестящие снаружи и внутри стаканчики гильзы для снарядов. А на резец и сверло струилась белая жидкость, тоненько, экономно. В первый день работы именно на эту струйку дивилась Аля: молоко. В магазинах с ним уже перебои: война, с транспортом туго. А тут Подставила палец над резцом, и рискнула лизнуть, что за молоко?
Отравишься, самолаборатория! крикнул отлаживающий соседний станок худой, беловолосый парень.
Ей стало неловко, стыдно и за незнание, и за любопытство. «Молоко» оказалось пресным, без запаха, вроде мутной воды.
Это эмульсия. Посчитай, сколько делают оборотов сверло и резец.
Много нахмурилась Аля.
Правильно. И от этой крутежки они сильно нагреваются. Вот их и охлаждают эмульсией.
Надо же придумать: молоко льют на железо! Дурында. Но не говорить же этому беловолосому, что завод она увидела вблизи только теперь, на Малой Бронной их нет.
Осторожно сняв жестким проволочным крюком стружку с резца и сверла, бросила ее в ящик и глянула в проход. Рабочие выключили станки. Ага. Перерыв. Подождав, когда кончится пруток и последний стаканчик упадет со звоном в ящик на своих собратьев, Аля выключила станок и, взяв сверточек с выступа фундамента, пошла к полуавтомату Сони. Вместе уселись на кирпичную бровку перед цехом, поели, угощая друг друга. Аля положила голову на узенькое плечо Сони. Из цеха выбежала стайка токарят, парнишек лет по четырнадцати, они расселись напротив, на такой же побеленной бровке.
Сонь, ты нас не разлюбила? крикнул один из токарят.
Надо проверить. У меня с вами любовь, как у Деда Мороза с Весной. Чуть солнышко пригреет, наша любовь тает.
А сейчас июль вздохнул другой мальчишка. Безнадежно. Эх, поспать бы минуточек шестьсот.
Вот я тебе сейчас посплю И Соня привстала.
А мальчишки и рады, повскакивали, хохочут.
Они перешучивались с Соней, будто Али здесь не было. Взглянув на свои часы, Соня поднялась. Ребят словно ветром вдуло в цех.
А почему они со мной не разговаривают? Боятся, что ли, меня? не без обиды спросила Аля подружку.
Стесняются. Ты симпатичная.
Это на тебя они не должны глаз поднимать, блондинка с карими очами.
Мы с ними вместе по Таганке гоняли, я им своя. И я постарше тебя, уже девятнадцать, вроде пионервожатой для мальцов этих. И застенчиво улыбнулась.
В проходе шириной с Малую Бронную контролер ОТК, она же табельщица, статная Катюша лениво отпихивала рыжего коротышку, начальника смены Иванова. Соню схватил, к изумлению Али, Мухин, и его лицо залучилось морщинами улыбался. Соня острыми локотками оттолкнула цыплячью грудь мастера и пошла к своему станку. Мухин надвинул кепочку на глаза:
Эх, в трубу меня
Аля и не заметила, как на нее налетел Дима. Она не сопротивлялась, только изумленно смотрела в его худое, разгоряченное лицо. И Дима разнял руки, отвел светлые глаза.
Работая, Аля не могла освободиться от неприятного чувства подавленности. Все в цехе принимали эту игру «в обжимки», как окрестила ее тетя Даша, а вот она, Аля, не может
Обидел? спросил, подходя к ней, Дима и протянул пирожок, да с таким обезоруживающе-виноватым видом, что невозможно отказать ему.
Спасибо.
Мир? просиял Дима. Учти, пекла твоя свекровь. Я это серьезно, и скрылся за станком.
Оттаскивая ящик набравшихся гильз к проходу, чтобы легче было его забрать грузчикам, Аля наконец-то поняла: Дима сделал ей предложение. Первое в ее жизни. Не считая шутливого сна Игоря под старый Новый год, в котором он видел свою будущую жену:
Смотрю, а она такая знакомая, вроде бы ты
Аля сочла это признание за подначку. Но то было год назад. А теперь вот Дима с пирожком от свекрови. Неужели ни один парень не умеет сказать: я тебя люблю, будь моей женой? Или это устаревшая формула? А уж парадный костюм и цветы для таких случаев вовсе анахронизм? Или она сама старомодная, хочет чего-то книжного? Да все это ей ни к чему! В семнадцать лет замуж? Обалдеть! И тут же ужаснулась: о чем думаю? Война же
А дома письмо от Игоря. Неужели? Наконец-то.
«Нет такой дружбы, которая не знала бы ссор Если я обидел тебя болтовней она мой щит»
О чем он? С фронта и такое
Посмотрела на дату в конце письма довоенное! Еще из училища. Из-за чего же они тогда поссорились? Кажется, из-за Алеши Карамазова.
Вере твоего Алеши нужно подкрепление чудом.
А что такое чудо? спросила она.
Человек. А не труп старца.
Старец был человеком, облегчал души.
Обманывал. Посюсюкает, а есть людям все равно нечего.
Не мог же монах революцию устроить!
Вот именно. Алеша жил эмоциями
Разум без эмоций И пошли-поехали в разные стороны.
Дурачки, смешные дурачки.
«Теперь твое право сказать: «пеняй на себя», или ты простишь меня?»
Чего прощать? Только бы прислал настоящее, теперешнее письмо. После двадцать третьего июня. Именно в то утро постучали. Аля вскочила с постели, накинула халатик. В дверь просунулась мятая со сна физиономия Барина, и он скороговоркой, с дрожью в голосе зачастил:
Звонил Игорь с Курского вокзала Его эшелон все училище на фронт. Велел тебе и деду Коле передать. И, задышав прерывисто, схватился за волосы и захлопнул дверь.
Аля подняла всех, даже Пашка вылез из постели жены. И успели.
На перроне одни военные. Все в одинаковом зеленом, или, как теперь говорили, цвета хаки. Который из них Игорь? Узнал дед Коля. Крикнул необычно, как никогда не называл Игоря:
Внучек!
Тот услыхал. Подбежал. Загорелый, глаза блестят, веселый. А дома Барин в волосы вцепился от страха.
Пришли? Ну, спасибо, други!
И уже команда:
Па-а ва-го-на-ам!
Дед Коля припал к широкой груди внука, такой маленький, полуседой, старый Оттолкнул, строго глянул сухими глазами, сказал отрывисто:
Возвращайся с честью.
Пашка, Горька, даже Славик хлопали Игоря по плечам и спине, аж гудело. Натка привстала на носки, приложилась к его подбородку сестрински. А Аля все пропускала остальных, чтобы последней ощутить тепло его руки. Поцеловать, как Натка, да еще на людях, не могла, не было у них еще такого. Вагоны уже двигались, а он все еще не выпускал ее руку На ходу прыгнул в свой товарняк, засовывая в карманы папиросы, спички, конфеты, что надарили провожающие. Кто-то сзади него крикнул:
Девушка, жди!
Игорь, держась одной рукой за поручень, скользил взглядом по дорогим лицам. Встретился глазами с Алей, и лицо его стало каким-то потерянным Из вагонов кричали, махали руками и пилотками, а они сиротливой кучкой стояли на перроне, тоскливо глядя вслед эшелону.
Только в метро Аля поняла: лицо Игоря в последний момент отразило то, что он увидел в ее глазах, во всей ее поникшей фигурке в белом маркизетовом, перешитом из маминого, платье. И она ощутила страшную пустоту, предчувствие неминуемых испытаний. Наверное, надо было бодрее улыбнуться хотя бы? Нет, все правильно, как на самом деле, так и лучше.
С того дня война вошла в ее жизнь хозяйкой. И она жила работой, сводками с фронта и ожиданием писем. Как все в их дворе, как миллионы других людей. Раньше была уверена: не ответит Игорю на письмо, сам явится, исправному курсанту не отказывали в увольнительных, а училище недалеко под Москвой. И помирятся, и опять поссорятся. Теперь не до ссор-примирений, война. Все провожающие молчали, даже говорливый Горька, а у Славика слезы на глазах, завидовал Игорю:
На настоящий фронт покатил. Слушай, Аль, махнем на завод?
Не сидеть же сложа руки.
Натка сошла первой, в свой медтехникум отправилась. А на Арбате, отстав от Пашки с Горькой, Аля и Славик пошли рядом с дедом. Он покряхтывал:
Гх-х мне бы вместо него. А вам чего надо, выкладывайте?
Дедунь, подластился Славик. Нам бы на твой завод.
Так бы и сказали, а то волокутся, как хромые. Поеду с вами днем, хоть у меня и пересменок. На заводе нехватка кадров.
И в полдень поехали втроем. До Крестьянской заставы и дальше на челночке. Оставил их дед Коля в отделе кадров, там в окошечко взяли паспорт Али и метрику Славика. Они ждали, ждали
Девушка, ученицей на полуавтомат, а ты, малый, так пойдешь, там подберут по силам.
Нам в один цех надо, заявил Славик.
В один и пойдете. Завтра к семи за пропусками, а сейчас гуляйте отсюда.
Вот так и определились. И было это после проводов Игоря и уж тем более после отправки им вот этого довоенного письма.
«Твоему письму был ужасно рад Вчера я постарел на год. Вырастил к этому дню усы, но проснулся с одним левым»
Ну и спал! Видать умаивался в училищных лагерях основательно.
«Я уже старик, девятнадцать лет Несмотря на столь почтенный возраст, мало видел и даже не женат»
В то время можно было болтать что угодно, даже на трех листах. И читать в три приема. А теперь бы хоть пару слов, написанных его рукой: жив, здоров.
Спать совсем не хотелось. Аля вышла из дому. Вот крылечко, в одну ступеньку, два столбика подпирают навес. Парадный ход. Второй номер, в отличие от первого, пользовался только им. Сколько раз они стояли здесь гурьбой перед тем, как двинуть потолкаться по Москве! Тысячу И она пошла мимо двух толстенных тополей в ворота, по Малой Бронной, пересекла Тверской, потом по бульвару к Арбату. Почему-то захотелось обогнуть двухэтажку с булочной, молочной и парикмахерской Глянула на «Прагу», где встретила войну в библиотеке на втором этаже, перешла к кинотеатру «Художественный». У метро висела афиша. Большой концерт в Театре имени Станиславского: Зеленая, Орлова, Русланова, Хенкин. Даже не верилось. Ведь все это из прошлого, как и письмо Игоря. Но вот и число пятое июля. Всего пара дней назад. А ведь они с Наткой были почти на таком же концерте, только в Колонном зале. Слушали разудалое пение Руслановой. Веселая, в русском наряде. Как ей аплодировали! А потом танцевали Анна Редель и Михаил Хрусталев в золотистых костюмах, легкие, красивые. Все это было. Но вот же и есть! А не закатиться ли им с Наткой в театр? Барин устроит, проявит свое могущество.