Как не хотелось сейчас комдиву ложиться, но пришлось. Он выпил полстакана водки, универсального лекарства от всех фронтовых недугов, и, не раздеваясь, прилег в комнате, отведенной для него гостеприимными хозяевами. Может, забудется на часок, пока в штабе готовят документы. В голову лезла всякая чепуха: а ведь Строев, пожалуй, обрадовался его болезни. Обрадовался не обрадовался, а уж, конечно, постарается завтра показать, на что он способен. Это он лишь делает вид, что вовсе не тщеславный человек. Ой ли! Все они такие эти скромники: дай им только власть! В прошлый раз, во время последнего боя в Сербии, самовольно отложил атаку города до вечера, надеясь, наверное, на то, что победителей не судят. Правда, все обошлось благополучно, но мог бы и угодить впросак. В теории силен, заткнет за пояс любого академика, ничего не скажешь, а вот самостоятельно дивизией не командовал. Советник, штатный советник при комдиве. Привык всю войну быть в тени. Пусть меньше славы, меньше орденов, зато и спроса никакого. Ну-ну, посмотрим, как Строев натянет вожжи всех трех полков. Интересно, что у него выйдет. Хотя должно получиться: решение принято, остается только выполнить готовый боевой приказ Тут Бойченко выругал себя за давнюю неприязнь к Строеву, которую он боялся назвать прямо завистью. (Помилуйте, этого еще не хватало, чтобы он, генерал, завидовал полковнику!) Однако Строев и сегодня мягко, исподволь немало подсказал дельного, когда принималось окончательное решение. Стало быть, тактический замысел принадлежит не одному командиру дивизии. Умеет товарищ Строев навязывать свои идеи таким образом, что ты не противишься, здорово умеет щадить самолюбие старшего. Но если это так, то, значит, не ты, а твой помощник фактический хозяин в соединении? Какая ерунда! Просто у тебя умный заместитель, и умный до тех пор, пока осторожно советует со стороны. Но чтобы командовать самому одного ума еще мало, нужна твердость духа. Сколько их, всяких умниц, сидит в штабах, а водят в бой дивизии бывшие комбаты И опять Бойченко поймал себя на том, что необъективен: ведь если нужно, Строев идет в полк, на передний край, чтобы поднять в атаку какой-нибудь отчаявшийся батальон. Нет, полковник не из робкого десятка. Если на то пошло, он не раз выручал из беды того же Мамедова. Но почему давно не обратили на него внимания, когда армия особенно нуждалась в образованных офицерах? Почему не этот кадровик, а он, Бойченко, запасник, оказался в начале сорок третьего на посту комдива?.. «Э-э, что это я, в самом деле, ударился сегодня в самокритику? поморщился Василий Яковлевич. От температуры, что ли? Да, видно, простудился на открытом виллисе. Ничего, отлежусь, утром встану на ноги. Непременно надо встать. Хотя генерал Шкодунович и ценит моего зама, но спрос-то в конце концов с комдива».
В дверь постучали. Вошел адъютант с приказом. Бойченко приподнялся на локте, дважды прочитал, плохо соображая, что к чему, и подписал наскоро, размашисто, не как всегда, буква к букве.
Что там нового? спросил он для порядка..
Части готовятся занять исходные рубежи, ответил старший лейтенант.
Хорошо, ступай, сказал он, чувствуя себя совсем плохо.
Тут полковник Строев прислал из медсанбата майора Чеканову. Она ждет.
Скажи, что мне лучше. Поблагодари.
Есть.
«Нет уж, обойдемся как-нибудь без этой докторши, упрямо решил Бойченко. А то она, чего доброго, уложит меня на целую неделю ради своего ухажера, которому выпал редкий случай покомандовать дивизией».
Строев до поздней ночи просидел в штабе. И без того пунктуальный, педантичный, Некипелов сегодня делал свое дело с необыкновенным тщанием, зная, что к о м д и в н а ч а с сам в прошлом подвизался на штабной работе.
Когда все было готово к завтрашнему бою, Строев поинтересовался между прочим:
Кроме шифровок ничего не поступало с в е р х у, Дмитрий Павлович?
Так, разная мелочь, сказал Некипелов. У него лежали в походном сейфе два распоряжения комкора по личному составу, но время терпит, доложит завтра с а м о м у.
Тогда я пойду. Главное как можно больше заготовить фашин и штурмовых мостиков.
Всех офицеров послал в части, проследят.
Ясно. Утро вечера мудренее.
Начальник штаба проводил Строева до ворот, постоял, подышал свежим воздухом. Небо прояснилось, в темно-лиловой вышине холодно горели крупные южные звезды. Мокрая земля дымилась слабо, и низовой работящий сиверко старательно распутывал на черном полотне дороги белесые мотки реденького тумана, который устала прясть декабрьская ночь. Похоже, что завтра будет вёдро. А будет вёдро будет и авиационная поддержка. Строев правильно сказал, что утро вечера мудренее. Утро на войне освещено надеждами на боевое счастье, От него ждут новой удачной атаки, если наступают, и нового упорства, если обороняются. Да, только бы не завязнуть в болотах. И, как на грех, заболел командир дивизии. Ну ничего, ничего, генералы на фронте долго не хворают. Не успеет н о в а я м е т л а начать мести по-новому, как Василий Яковлевич Бойченко снова появится на НП. Такой и дня не пролежит. А что как он слег всерьез и надолго? Жаль. Очень жаль. Сработались, привыкли понимать друг друга с полуслова. Кто-то правильно заметил, что начальник штаба прямое продолжение командира. Но каким он, полковник Некипелов, может быть п р о д о л ж е н и е м полковника Строева, когда они терпеть не могут друг друга. В случае чего, Строев, конечно избавится от такого наштадива. Может, напрасно не показал ему эти бумажки о Зотове и Лебедеве? Посчитает за неуважение к собственной персоне или, того хуже, за неподчинение временно исполняющему обязанности комдива. Надо завтра же пойти к генералу. А теперь пора спать. До рассвета осталось немного времени, а на рассвете артиллерийская подготовка и атака. Калиф, то бишь комдив на час, прав: утро вечера мудренее.
К исходу второго дня наступления полк Мамедова занял наконец железнодорожную станцию. Первым ступил на твердую почву батальон капитана Дубровина, вслед за ним другие батальоны; и слева, равняясь на русских, продвинулись вперед части Пролетарского корпуса югославов. Строев облегченно вздохнул: чертова трясина осталась позади. Он вспомнил Бойченко, который вырос на Пинских болотах. Верно, не легко форсировать такие топи, хотя было сделано все возможное, чтобы облегчить пехоте ее сизифов труд. Он приказал артиллеристам не жалеть снарядов, с помощью комкора вызвал на подмогу «ИЛы», которые подолгу кружили над болотами. В зыбком месиве авиабомбы разрывались глухо, вскидывая невысокие фонтаны грязи. Пехота не шла в атаку, а ползла, с трудом подминая под себя фашины. Хрупкие штурмовые мостики не выдерживали, ломались, да и мостиков не хватало. Самые нетерпеливые из солдат бросали эти средневековые штучки-дрючки и по пояс в ледяной воде торопились одолеть трясину. Так вот и подвигались от кочки к кочке, а с наступлением темноты саперы принимались выстилать болота хворостом. Боевую задачу первого дня дивизия выполнила только на второй день. Но выполнила.
Когда снова сгустились вязкие, как эта трясина, декабрьские сумерки, полковник Строев распорядился хорошо накормить солдат, выдать им двойную порцию водки, чтобы они могли согреться, и сам поудобнее устроился у котелка с горячей мясной лапшой, которую с обеда берег в термосе его шофер и ординарец Митя. Невдалеке бойцы из противотанкового дивизиона тащили на руках «сорокапятки». Слышалась беззлобная русская ругань, без нее в таком деле не обойтись.
«Молодец Борис, знает свое дело», подумал Строев о начарте бондаревского полка, который спешил выдвинуть пушечные батареи в боевые порядки пехоты.
Вернулся с передовой весь грязный, непохожий на себя майор Зарицкий. Он доложил, что взятые сегодня в плен трое немцев в один голос говорят о новых подкреплениях, идущих к фронту. Завтра или послезавтра вступят в бой хорватские полицейские батальоны, на подходе части 117-й легкой пехотной дивизии противника.
Значит, завтра будет еще жарче, заметил Строев.
После ужина он позвонил во все полки, предупредил командиров, особенно Мамедова:
Смотри, Бахыш, в оба, возможны сильные контратаки.
Мы теперь стоим на твердой земле, так что не подведем.
Не забывай о соседях. Вперед гляди, но и налево оглядывайся.
Стык с левым соседом надежно обеспечивает Лебедев.
Как там наш т е о р е т и к?
Держится, не киснет.
Ну, удачи вам!..
Строев дал команду переместить дивизионный НП поближе к передовой, на облюбованный еще днем холмик на той стороне топи, и, отойдя от телефонов, увидел своего старого знакомого, сапера Медникова.
А-а, Максим Петрович! Что ты здесь поделываешь?
Жду вас, товарищ полковник. Если пожелаете, могу проводить до нового НП. Знаю одну дорожку, сам прокладывал.
Молодцы саперы, славно поработали.
С первого дня воюю, товарищ полковник, но такого гиблого места не встречал. Полежишь на таком болотце с часок, и шинель вмерзает, еле отдерешь ее, сердечную, а встанешь не знаешь, куда ступить, чтобы не ухнуть по самую макушку. Так пойдемте или как?
Строеву все больше нравился этот по-мужицки рассудительный, немолодой сержант с пышными, как у заправского старшины, с о л и д н ы м и усами.
Ладно. Жди.
К полуночи оперативная группа Строева удачно перебралась на новое, совершенно сухое место. Он отдал последние распоряжения на завтра и прилег рядом с линейными телефонистами. Фронт затих, но время от времени бессвязно, глухо разговаривал во сне пулеметной скороговоркой и снова забывался, тускло освещенный мертвыми огнями ракетных н о ч н и к о в.
Только начало светать, Строев разбудил всех, кто был на НП: командующего артиллерией подполковника Сосновского, начальника разведки майора Зарицкого, помощника начальника связи капитана Яшина, дивизионного инженера майора Симоняна. Едва они съели по бутерброду, как рабочий день начался.
Сразу же после шквального огневого налета немцы пошли в контратаку, надеясь с ходу выбить русскую пехоту из траншей, оставленных вчера, а потом вернуть и железнодорожную станцию.
Контратака успеха не имела.
Тогда в дело вступили свежие батальоны автоматчиков. Было ясно видно, как они плотно заслонили и тут же оставили позади головную цепь, которая выдохлась. Но и эти скоро залегли на широкой нейтральной полосе. Однако им удалось потеснить немного партизан и левофланговую роту Дубровина. Командующий артиллерией Сосновский приказал Лебедеву помочь югославам. Когда тот повернул на юг, вдоль фронта, все наличные стволы, когда на стыке с Пролетарским корпусом НОАЮ встал черный лес разрывов, немцы не выдержали, стали отходить. И партизаны не выдержали без всякой команды поднялись в атаку. Батареям пришлось прекратить огонь.
Строев видел, как в просветах дыма партизанки выносили с поля боя раненых: делали они это поразительно спокойно, не метались на частой шахматке разрывов и даже помогали нашим санитарам из дубровинского батальона.
Зимние дни коротки и знобки, но этот день показался Строеву длиннее и жарче летнего: тринадцать контратак, следовавших одна за другой, отбили полки дивизии. Немцы стремились во что бы то ни стало вклиниться между полком Мамедова и бригадой партизан, где обжитые траншеи переходили из рук в руки. На закате блеклого, негреющего солнца, когда, казалось, обе стороны измотались до предела, немцы начали новую контратаку, четырнадцатую по счету.
Наши батареи не стреляли, экономя последние снаряды на всякий случай, для самообороны. Строев только что послал Мамедову свой символический резерв учебную роту. Но она опоздала. Противник оттеснил батальон Дубровина к самым огневым позициям противотанкового дивизиона, который располагался на фланге кучно, и артиллеристам Лебедева ничего не оставалось больше, как вместе с пехотой защищать орудия любой ценой.
Вперед! крикнул Борис, широко размахивая парабеллумом, точно клинком, над головой.
Микола Тишин схватил свой автомат и первым шагнул из-за щита. На какой-то миг он остановился в нерешительности, оглядывая поле боя, по которому бежали немцы, ему вдруг стало страшно на открытом месте, но Лебедев был уже впереди него, и Микола, выругав себя, кинулся вдогонку Лебедеву. Когда он поравнялся с капитаном, то вспомнил неожиданно Оксану: теперь уж никакая сила, кроме самой смерти, не могла бы остановить его. Он почувствовал ребячью легкость во всем теле, он больше ничего и никого не видел, лишь этого одного-единственного немца, бегущего прямо встречь ему. Тишин дал короткую очередь по немцу. Тот упал, загребая раскинутыми руками воздух, будто воду. Но за ним, за этим огромным немцем, был, оказывается, еще другой, поменьше. Микола не успел выстрелить, как второй немецкий автоматчик повалился навзничь. Он коротко оглянулся по привычке артиллерийского наводчика и увидел справа-сзади капитана Лебедева.
Ложись! приказал начарт полка.
Еще не понимая, зачем надо сейчас ложиться, когда только началась контратака, он бросился на землю рядом с первым убитым немцем и на локтях подвинулся к нему, чтобы укрыться за его телом. Как раз в это время ударили вражеские минометы. Частые разрывы дико заплясали вокруг Тишина. Он ткнулся головой в еще теплый бок немца. В ушах звенело нестерпимо. Горячие цветные круги, наслаиваясь друг на друга, поплыли перед глазами. И он так ясно, с такой осязаемой рельефностью увидел в этих радужных кругах живое лицо матери, что позвал ее не шепотом, как случалось в глубоком сне, а полным голосом, как в детстве, наяву. Но тут же вздрогнул: чья-то рука мягко коснулась его руки. Он открыл глаза. Подле него был Лебедев. Он обрадовался и растерялся: неужели капитан услышал, как позвал он свою маму?..
Огневой налет начал стихать. Микола искоса глянул вправо, потом влево. Солдаты затаились в ожидании конца обстрела, кто в воронке, кто за болотной кочкой. Густая цепь противника тоже залегла. Их разделяло полсотни метров. Что за черт, когда же немцы успели отползти? Но если бы Тишин посмотрел назад, то понял, что никто из немцев не ушел обратно, они остались навсегда на этом безобразном поле, вперемешку с нашими бойцами, а там, впереди, была уже вторая цепь.
Вперед, за мной! снова крикнул Лебедев.
Тишин в два прыжка опередил начарта. Он не видел и не мог видеть, как дружно поднялись за ним другие, как справа его стали обгонять автоматчики Дубровина. Ему казалось, что он один теперь летит навстречу немцам будь что будет! и пули сторонятся его, жалобно посвистывая, и там, куда он бежит, надломилась вражеская цель, мгновенно образовав просвет. Да нет, это совсем не страшно, когда идет атака. Лиха беда оторваться от земли, а дальше ты во власти ветра боя, который вмиг подхватывает тебя, как парус, и мчит куда попало на отмель смерти или на скалу бессмертья.
Микола и не заметил, что на помощь артиллеристам встали партизаны. Рядом с мужчинами шли женщины не санитарки, не поварихи, не связистки, а самые настоящие стрелки. И появление их среди мужчин все разом переменило на поле боя. Казалось, это идут не простые земные женщины, а богини победы.
Микола увидел партизанок лишь тогда, когда цепь противника внезапно заколебалась. Он с маху, как убитый, ничком упал в мелкую воронку, чтобы перезарядить свой автомат. Сербки, идущие в контратаку, поразили его сильнее шальной пули. Он даже не мог встать сразу, ошеломленный тем, что это женщины такие же, как его сестра Оксана. И она пошла бы вместе с ними, готовая погибнуть или победить. Что бой в сравнении с проклятой виселицей?.. Тишин вскочил и, умеряя шаг, выбирая цель, начал бить по немцам на рассчитанном ходу
Немцы отхлынули.
Строев опустил бинокль, вытер пот со лба и оглянулся. Позади него стоял наштадив.
Что у вас, Дмитрий Павлович? охрипшим голосом спросил Строев. В другое время он бы удивился такому редкому гостю на НП. А сегодня ничто уже не могло удивить его.
Я приехал с документами, сказал Некипелов.
Боевой приказ?
Нет. Распоряжение по кадрам. К сожалению, генерал все нездоров.
Это были выписки из приказов по личному составу: майор Зотов срочно отзывался в штаб фронта для направления на учебу в академию, а капитан Лебедев в Белград, в распоряжение Верховного командования НОАЮ.
Почему не доложили раньше? Эх, вы!.. Строев вызвал к телефону Мамедова и приказал откомандировать капитана Лебедева в штаб дивизии, временно назначив на его место кого-нибудь из артиллерийских офицеров по своему усмотрению.