А впрочем, тут совершенно необыкновенный случай: партизаны на танках!.. И он представил себе картину: плохо вооруженные, кое-как одетые и обутые, но жаждущие подвига, смелые молодые люди на «тридцатьчетверках», под холодным ветром, под дождем и сильным огнем противника. Таких людей ничто не остановит, если перед ними сам Белград, о котором лишь мечталось все эти годы у партизанских костров в горах, Белград, который грезился в тревожном сне на больших привалах и за которым виделась в смертельном горячечном бреду сама победа.
Настроение начальника штаба фронта передалось на несколько минут командующему фронтом. Но вскоре принесли еще радиограммы с других участков. Там, в долине реки Велика Морава, продолжались бои за маленькие города Шумадии, и от исхода их тоже зависел успех битвы за стольный город Югославии. Толбухин посмотрел на карту: левый фланг был для него сейчас не только надежным заслоном с юга для всей ударной белградской группировки, но и своеобразным клапаном, с помощью которого он мог регулировать отход армейской группы «Е» из Греции, все больше оттесняя ее в горы, в сторону Сараево. Потому-то он и не упускал из виду местные бои на берегах Моравы. А за правый фланг он по-прежнему меньше всего беспокоился, по северному берегу Дуная наступала 46-я армия Второго Украинского фронта, и в стыке между фронтами оперировала Дунайская флотилия.
На рабочем столе маршала, поверх огромной топографической карты всей Восточной Сербии, лежал небольшой план Белграда. И по мере того как на окраинах завязывались уличные бои, Толбухин все дольше задерживал усталый взгляд на треугольнике города, две стороны которого омывали Дунай и Сава, а в верхнем углу располагалась старинная крепость Калемегдан. Все, что происходило в эти дни южнее Белграда, было подчинено тому, что делалось на его улицах, и каждая новая стрелка на карте будто продолжалась новой стрелкой на схеме белградских улиц. Эта синхронная, связь событий на дальних подступах к Белграду и в самом Белграде и составляла сейчас суть оперативного искусства.
Партизаны на танках Надо было дать возможность югославам первым войти в свою столицу. А вслед за танками наступали: в центре 73-я гвардейская дивизия, справа 236-я дивизия, слева партизанские дивизии 1-го Пролетарского и 12-го армейского корпусов. Их поддерживали более двадцати артполков, всего 636 орудий. Такой массы артиллерии вполне хватило бы для того, чтобы сразу же подавить все очаги сопротивления немцев, но этими очагами были исторические памятники и лучшие здания столицы, которую надо было освободить, не разрушая. Потому-то маршал и старался всячески попридержать тяжелое оружие, запретив массированные налеты бомбардировочной авиации и массированный огонь артиллерии. Вся надежда на легкие пушечки прямой наводкой, рассредоточенные по отдельным штурмовым группам.
В самый разгар уличных боев, когда и югославы уже научились п р о г р ы з а т ь немецкую оборону с помощью наших танков, когда наметился обход всего гарнизона фон Вейхса, когда концентрический прорыв на узком участке стал разветвляться целыми пучками по расходящимся линиям улиц и переулков, к центру города и к Саве, как раз в это самое жаркое время Толбухину доложили о серьезной угрозе с тыла. Крупная группировка немцев, почти равная той, которая находилась в самом Белграде, в ночь на шестнадцатое октября с боем прорвалась к горе Авала, уходя из-под ударов войск правого крыла 67-й армии. Стало ясно, что противник идет на выручку белградскому гарнизону, чтобы, соединившись с ним, деблокировать его.
Это был старый ход врага, давно изученный до тонкостей, но ход внезапный. А война не шахматы, где можно отложить недоигранную партию, на войне нет времени для д о м а ш н е г о анализа ответных мер в трудном положении.
Толбухин немедленно принял решение: отсечь прорвавшуюся группу от белградской, окружить ее, в свою очередь, и уничтожить, если она не капитулирует. Он тут же, не теряя ни часа, двинул в район горы Авала 75-й стрелковый корпус, 5-ю мотобригаду, 15-ю мехбригаду и, кроме того, снял по одному полку из 73-й и 236-й дивизий, наступавших в самом Белграде. К исходу дня группировка генерал-лейтенанта Штетнера была окружена со всех сторон. Образовалось новое кольцо рядом с белградским полукольцом. Но Штетнер отказался сложить оружие. Тогда Толбухин вызвал к телефону командующего артиллерией.
Давай, действуй, Митрофан Иванович, сказал он генералу Неделину.
Потом позвонил командующему 17-й воздушной армией.
Действуйте решительно, Владимир Александрович, сказал он генералу Судцу.
А положив трубку, сказал сам себе:
Вот так
И наступление на Штетнера началось с мощных ударов артиллерии и авиации. Тут, у подножия горы Авала, нечего было стесняться с применением тяжелого оружия.
Немцы не смогли пробиться в город с востока и повернули на запад, чтобы любой ценой выйти на берег Савы.
Только на третий день, утром девятнадцатого октября, небольшой группе в три тысячи человек (из двадцати тысяч) удалось вырваться из окружения и отступить к местечку Шабац.
Все поле битвы вокруг Авалы было загромождено немецкой техникой, усеяно трупами гитлеровцев.
Маршал глубоко вздохнул и перевел взгляд, с топографической карты на план Белграда. Там все еще продолжались уличные бои. Но дело шло к концу. Противник был оттеснен к Саве, и срезанный треугольник города держался лишь на крепости Калемегдан. Инженерные батальоны шли следом за пехотой, разминировали дом за домом, улицу за улицей.
Вечером Толбухин прилег на часок, ожидая новых вестей от Бирюзова. Однако вскоре его разбудили: только что пала, наконец, «Албания» самое высокое здание в Белграде.
Теперь оставались крепость да узенький плацдарм у Савского моста.
Пожалуйста, не прозевайте мост, сказал он, довольный еще одним успехом.
Наступило 20 октября 1944 года.
С самого утра с новой силой вспыхнули и разгорелись бои за крепость и за мост, по которому немцы уже начали отход за Саву.
Партизаны на танках!.. Их поддерживала огнем не только полевая артиллерия, но и бронекатера Дунайской флотилии. Последняя цитадель противника была взята штурмом. И на крепостных стенах Калемегдана, еще окутанного пороховым дымом, по-солдатски крепко обнялись командир 4-го гвардейского мехкорпуса генерал Жданов и командир Первой армейской группы генерал Пеко Дапчевич.
Братский союз уральской брони и партизанского порыва одержал громкую победу.
В эти часы на берегу Савы шел тяжелый бой за мост, который никак не удавалось захватить. Генералы Судец и Неделин пошли на хитрость, чтобы как-то помочь танкистам. Они подняли в воздух массу штурмовиков авиакорпуса. «ИЛы» низко п о в и с л и над мостом над всеми его окрестностями, включая немецкий аэродром в Земуне, на противоположном берегу реки. Вся артиллерия противника была подавлена в считанные минуты, а его пехота была прижата к земле. Самый подходящий момент для решительного броска вперед. И танки 13-й мехбригады на большой скорости влетели на Савский мост, увлекая за собой мотопехоту, югославские батальоны.
Так, огонь Белградского сражения перекинулся по этому мосту на левый берег Савы, за которой начинались уже другие, пока еще не освобожденные земли Югославии, вплотную примыкающие к Венгрии.
Толбухин стоял над картой, думая о том, как у него пойдут дела на севере, где смутно, сквозь октябрьский туман, начинал вырисовываться далекий Будапешт очередная дунайская столица. Только что одержанная победа лучший из всех НП, с которого можно оглянуться и назад, на пройденное, и окинуть мысленным взглядом все новое поле боя, лежащее перед тобой. Скоро опять начнется фронтовая проза, когда в заботах каждого боевого дня нелегко будет выбрать свободную минуту для таких раздумий, а сейчас не грех и помечтать немного. Румыния, Болгария, Югославия это почти все позади.
Теперь идет отсчет не только населенных пунктов, но и целых государств. А там, впереди, еще Венгрия, Австрия, Чехословакия, сама Германия. Впрочем, если шагать таким окольным, кружным путем, то, пожалуй, и не поспеть в Германию к тому сроку, который облюбовала для финиша военная история. На этой европейской б е г о в о й дорожке, на последней ее прямой кто-то обязательно вырвется вперед и кто-то немного поотстанет, что ж, это естественно: ведь Третьему Украинскому фронту выпала по жребию войны самая длинная из всех, марафонская дистанция к победе.
В комнату быстро вошел, не постучав, как обычно, дежурный офицер.
Москва передает приказ Верховного Главнокомандующего, сказал он, волнуясь.
Федор Иванович встал, включил приемник. Действительно, Москва передавала приказ Сталина. Знакомый голос диктора гулко, властно звучал в большой, просторной комнате. Толбухин выслушал приказ стоя. Каждое имя, названное в приказе, даже имена югославских офицеров, были ему хорошо знакомы. Нет, Москва никого не пропустила, всех отметила по достоинству. Она сегодня салютует в честь освободителей Белграда двадцатью четырьмя залпами из трехсот двадцати четырех орудий. «Это как раз добрая половина всей нашей артиллерии, которая у нас тут участвовала в деле», с улыбкой подумал маршал.
Вот так, дружище, сказал он дежурному офицеру, когда в Москве возник и раскатился первый залп салюта.
ГЛАВА 7
Четвертая военная осень
Генерал Бойченко неторопливо вспоминал их, одну за другой, и сравнивал. Та, первая, с мокрым снегом, застигла его на берегу канала Москва Волга; вторая, сухая и прозрачная, долго стояла насмерть в предгорьях Кавказа; третья отшумела обложными мелкими дождями на кручах днепровского плацдарма; и эта, четвертая, быстроногая осень, привела его форсированным маршем на Балканы.
Наконец-то линейная безымянная, или, как ее с улыбкой величали, в е р б л ю ж ь я дивизия удостоилась внимания: теперь она награждена боевым орденом и ей присвоено почетное наименование Белградская. Будет что вспомнить под старость лет солдатам, не остался у них в долгу комдив.
Теперь все стало на свои места. Еще недавно Бойченко сетовал на то, что его полки оттесняются с главного направления на юг, а теперь и скромная задача держать оборону на тихом участке фронта кажется ему чрезвычайно важной. Позвольте, но ведь это в самом деле так: дивизия прикрывает левый фланг всего Третьего Украинского, и она дает возможность югославам отмобилизоваться, привести в порядок свои силы. А потом, оборона на таком широком фронте, почти в сорок километров, никакими уставами не предусмотрена (такое случалось лишь в гражданскую войну с ее не бог весть какой плотностью огня). Да к тому же и не тихий, вовсе не тихий, достался дивизии участочек: то и дело отбивай наскоки немцев, продолжающих отход из Греции.
Тут уж не до отдыха на сербских курортах в б а р х а т н ы й сезон, как в шутку называл эту оборону Строев, если штаб вторую неделю на колесах: из Ягодины на юг, в Белушич, оттуда на север, в Крагуевац, и вот снова в путь-дорогу. И все через Моравскую долину, которую изучили так, что и карты не нужны. Только расположились в Белушиче, людном живописном городке, до отказа переполненном новобранцами НОАЮ, приказ комкора: нацелить полк Мамедова на Чачак. А раз пехота рокируется вправо, то и штабу дивизии надо быть поближе к театру военных действий. Но прямым путем туда не попадешь, немцы удерживают горный выступ, вот и приходится кружить по Моравской долине. Наконец обосновались в Крагуеваце. Это главный город Шумадии самой сердцевины Сербии. (Город-мученик, переживший даже массовые расстрелы школьников.) По улицам проходит югославская бригада, вооруженная и экипированная в России. «Живео! Живео!» летит со всех сторон. Сербы встречают земляков, побывавших в той стране, где сражался когда-то Олеко Дундич. В Крагуеваце на каждом шагу непривычные контрасты: среди горожан, толпящихся на тротуарах, невесть откуда взявшиеся молодые франты и пожилые мужчины без ботинок; среди партизан черноокие девушки с затейливыми прическами, с автоматами, с парабеллумами, и чумазые парни кто в чем, с допотопными винтовками и дробовиками (автоматы-то, наверное, подарили девушкам!). На другой день вечером над городом прошли американские «бостоны» из тех, что посылались в ч е л н о ч н ы е операции. Один из самолетов сбросил бомбы на окраину. «Авионы, авионы!» в испуге кричали женщины. Грохот, дым, паника. Заработали крупнокалиберные пулеметы зенитчиков дивизии. Что-то слишком часто стали «ошибаться» американцы Через три дня новый приказ: идти на север, за Дунай. Сборы, совещания, полки сдали оборону партизанским бригадам и уже на марше к Крагуевацу. В штабе по рукам ходят новые листы карт-пятисоток, на северном срезе которых начинается уже венгерская земля четвертое по счету государство Дунайского бассейна. Жаль расставаться с Югославией, к ней успели привыкнуть за этот месяц. Ну, что ж, если привыкли, то погостите еще немного, и назавтра все опять меняется, вернее, остается по-старому: дивизия снова занимает оборону на сверхшироком фронте, и штаб снова на юг, «вдоль да по бережку, бережку крутому» реки Моравы.
Комдив остановил машину недалеко от взорванного железнодорожного моста, чтобы посмотреть, как пройдет автоколонна по временному настилу. Виллисам это ничего не стоило, а вот штабному автобусу, хотя он и прозван А н т и л о п о й, туго приходится на такой цирковой переправе.
Василий Яковлевич Бойченко был сегодня настроен благодушно. То ли оттого, что денек выдался погожий, то ли вчерашняя похвала комкора за тесное взаимодействие с партизанами окончательно убедила его в том, что генерал Шкодунович забыл о неприятном разговоре на НП, когда упрекал его в «ревнивом отношении к славе подчиненных». Так или иначе, а ему сегодня хотелось сказать доброе слово любому из шоферов, которые, очень осторожно подводя машины к въезду на мост, все посматривали на него, комдива. Он запросто, как штатский, кивал им в знак приветствия, и они готовы были по воздуху перелететь через Велику Мораву.
Автобус тоже прошел удачно: А н т и л о п а упрямо карабкалась по дощатому настилу вверх и легко скользила вниз, почти касаясь задними скатами вспененной воды. Бойченко уже собирался ехать дальше, вслед за колонной, которая скрывалась за поворотом дороги на Крушевац, когда к мосту на большой скорости подкатил еще один виллис.
Где ты пропадаешь, Иван Григорьевич? спросил комдив своего заместителя по строевой части.
Вы же поручили мне проследить за тем, как снимутся тылы, сказал Строев, удивившись его вопросу.
Да-да, совсем забыл. Ну, и как там?
Все в порядке.
Кури, комдив учтиво протянул Строеву пачку болгарских сигарет, заметив, как он ищет свои во всех карманах.
Строев щелкнул зажигалкой и с той же учтивостью поднес трепетный огонек комдиву. Закурив, они посмотрели в сторону плавучих мельниц, что стояли невдалеке от переправы, вниз по течению, на самом стрежне упругой излучины реки. Казалось, что это плывут, натужно отталкиваясь огромными колесами, какие-то старинные, диковинные пароходы без труб. Течение было быстрым, и создавалась полная иллюзия, что плавучие мельницы действительно приближаются к мосту, серединная ферма которого упала в воду и загородила путь на север.
А здорово придумано, сказал Бойченко.
Вода всюду, во всех странах размалывает зерно.
Я сам родился на мельнице, но таких мельниц у нас, в Белоруссии, не видел.
Жаль, что они не попались на глаза нам с Мамедовым, когда мы форсировали Мораву. Вот это п о д р у ч н ы е средства!
Согласен, тихо засмеялся Бойченко. Только на плавучих мельницах мы еще не переправлялись! А с ветряными имели дело, помнишь?
Ну как же, был грех, по дощечке разобрали один ветряк на Украине. Хороший был ветряк, донкихотский!
Почему донкихотский?
Мы же тогда вели себя действительно по-рыцарски, хотели прямо с марша, на ура взять хутор Зеленый Кут, да застряли на высотке с ветряком.
А ты злопамятный, Иван Григорьевич.
Строев и сам пожалел, что напомнил комдиву об одной из частных неудач на Правобережной Украине. С тех пор Бойченко изменился, стал почаще советоваться перед тем, как принять решение; однако характер его все еще дает о себе знать. Раньше срока получив звание генерал-майора, он почувствовал себя уже не на одну ступеньку, а на всю офицерскую л е с т н и ц у выше своих помощников. Но и это пройдет со временем. Очень редко кого не ослепит вначале золотое поле генеральского погона, тем паче, если человеку нет и сорока.
Поедем, Иван Григорьевич. Садись ко мне в «оппель». Только дорогой и порассуждать от нечего делать.