Суперагент Скорцени против СМЕРШа - Николай Куликов 9 стр.

До крупной узловой железнодорожной станции, куда пролегал мой теперешний маршрут, было еще километров двадцать. На этом пересечении стальных магистралей, нам это было известно, скапливалось до десятка воинских эшелонов западного и восточного направлении, останавливались пассажирские поезда и санитарные составы с ранеными: в общем, место было весьма оживленное. Там легко можно было затеряться среди военных и попасть в один из проходящих в сторону Смоленска поездов. За мои документы советского офицерастаршего лейтенанта, которыми меня снабдили в немецком разведцентре, я был абсолютно спокоенфактически они были настоящими. История этих документов была мне доподлинно известна: неделю назад на одном из участков 1-го Прибалтийского фронта немецкие разведчики, получившие задание взять «языка», довольно далеко углубились в тылы Красной Армии. При попытке захватить советского офицера они встретили ожесточенное сопротивление и убили его. Труп спрятали, как указали в рапортевесьма надежно, а документы убитого старлея взяли с собой. Теперь этим старшим лейтенантом был я, имея при себе полный комплект необходимых бумаг и справок, в которых были переклеены фотографии, что немцы умели делать превосходно, да еще слегка подкорректированы даты убытия из воинской части в командировку в Смоленск. Итак, согласно офицерскому удостоверению личности, теперь я был Лемешев Николай Николаевич, русский, 1918 года рождения, командир стрелковой роты, член партии. Я направлялся в город Смоленск «для выполнения задания командования» (эта стандартная фраза была написана в моем командировочном предписании), при себе имел продовольственный аттестат, расчетную и вещевую книжки командира Красной Армии, справку из госпиталя, где «лежал» с тяжелой контузией в сентябре-месяце сего года. При мне был даже свежий номер советской дивизионной многотиражкигазеты «За Родину!», где на первой полосе красовалась моя фотография. Кому могло прийти в голову, что газета фальшивая и отпечатана в одном экземпляре?

Вся моя теперь уже не существующая группа агентов-парашютистов по плану операции должна была передвигаться от места десантирования до конечной точки скрытно, лесами. Мы не должны были вступать ни в какие контакты: ни с местным населением, ни тем более с военными. Но для надежности все были экипированы в советскую военную форму и имели соответствующие документы на случай непредвиденных обстоятельств. Вот теперь такие обстоятельства, по крайней мере для меня, наступили: необходимо было действовать «под прикрытием», превратиться в советского офицера, по воле начальства командированного с фронта в Смоленск. Где-то в глубине души, еще до выброски с самолета, я почему-то был готов к подобному развитию событий (предчувствие?) и теперь бодро двигался по лесуднем это было значительно легче, и за два часа прошел километров десять, то есть половину пути. Начал моросить мелкий осенний дождик, и я накинул плащ-палатку, натянув на фуражку капюшон. Сейчас я подошел ближе к жильюдо ближайшей деревни Крюково, судя по карте, было не более десяти километров. Но лес продолжался глухой и нехоженый, никаких признаков человеческого присутствия я пока не замечал. Для меня это было очень хорошее обстоятельство: в лесах, по которым прокатилась война и где шли бои, осталось много мин и прочей гадости. Сейчас, в дневное время, я бы заметил любую растяжку, а вот ночью имел все шансы подорваться.

Так я шел еще часа полтора, потом лес начал редеть, а дождик прекратился: небо очистилось от облаков, выглянуло солнце, и даже природа, казалось, повеселела. Ну а у меня на душе было пасмурнослишком туманной была моя дальнейшая перспектива. Вскоре я вышел на опушку, и передо мной открылась широкая панорама: впереди расстилался, шириной не менее полукилометра, скошенный луг, а за ним проходила узкая шоссейная дорога. Правее, на холме в трех-четырех километрах, виднелась небольшая деревенька (Сосновка, как определил я по карте). Отсюда до узловой железнодорожной станции было рукой подать, я даже различал отдаленные гудки паровозов, доносимые порывами ветра. По-прежнему на своем пути я не встретил ни одной живой души, но это было в лесу, а сейчас вдалеке, на шоссе, виднелись одинокие пешеходы, изредка проносились автомашинынадо было снова возвращаться в лоно цивилизации. Хотя, если честно, в глухом лесу мне было гораздо спокойнее! Но сколько времени можно отсиживаться в смоленских лесах и болотах, да еще в преддверии суровой русской зимы? Короче, как ни крутинадо было как-то вливаться в эту враждебную мне действительность, причем сделать это незаметно и раствориться в ней без следа, чтоб никакой ниточки или зацепки для чекистов из «Смерша»! Шоссейная дорога вела прямо на железнодорожную станцию, но просто так выйти из леса и направиться туда по шоссе было нельзя. Наверняка перед станцией есть стационарный контрольно-пропускной пункт НКВД, где ведется круглосуточное дежурство. Одинокий пешеход-офицер вызовет законное подозрение и массу различных вопросов: кто и откуда? Как здесь оказался? Тем более мое появление в этом месте никоим образом не стыкуется с разработанной для меня легендой командированного старшего лейтенанта, которому здесь не место. Если поймать попутную автомашину, это тоже ничего не дасттаким же образом энкавэдэшники проверяют автомобили и всех пассажиров. Притом я не сомневался: смершевцы разослали на все посты (и не только) ориентировки по розыску немецкого агента-парашютиста, который скрылся от них ночью,  то есть меня. Значит, все проверки будут многократно ужесточены! Поэтому я скрытно двигался вдоль опушки, не выходя из леса, еще минут сорок.

Наконец, примерно в двух километрах ниже (я находился на лесистом холме), передо мной открылась картина большого железнодорожного узла. Я достал из вещмешка небольшой, но сильный цейсовский бинокль и, стоя за деревом, все прекрасно рассмотрел. Кстати, время на моих часах было уже почти вечернее, около четырехзначит, скоро начнет темнеть. Станция выглядела именно так, как я себе и представлял: железнодорожные пути в несколько рядов, забитые составами, кирпичное здание небольшого вокзальчика, бесчисленные пакгаузы, какие-то склады-сараи и тут же, почти сразу, деревянные домишки местных жителейза вокзалом начиналась главная улица райцентра. Между крайними путями и опушкой леса широкой полосой лежали уже убранные картофельные поля. Людей на путях вокруг эшелонов, а также около станции и на близлежащих улицах райцентра было многов основном военных. Мой план был прост: поздно вечером, в темноте, пересечь поля и выйти на железнодорожные пути в районе вокзала, где и раствориться среди снующих, куда-то спешащих и суетившихся, как на любой крупной железнодорожной станции, людей. Главное, на подходе к путям не напороться бы на многочисленные военные патрули, которые, я знал, в темное время суток усиливаются и несут службу особенно рьяно. Я должен был абсолютно незаметно затеряться среди скопления военных на станции. Ничем не выделяться, быть «как все»это азы моей профессии, которые я сам недавно преподавал курсантам в разведшколе.

Ожидая темноты, я присел на пенек и подкрепился банкой все той же тушенки с галетами, потом позволил себе немного расслабиться, отдохнуть. Выпил для бодрости два-три глотка спирта и невольно задумался, вспомнил Москву и мамукак она там? В январе сорок второго, когда ястарший сержант Красной Армии, перешел на сторону немцев, то сделал это незаметно: просто исчез «по-тихому» из расположения воинской части, как в воду канул. Потом узнал, что меня долго искали и в конце концов послали матери стандартное извещение: «Пропал без вести». Чего я и добивался, потому как, при другом раскладе, мать пострадала бы за сынаизменника Родины. Я себя изменником не считал, потому что Родины у меня не было: было место, где я родился и жил и которое мой дядя презрительно называл «совдепия». Кстати, большевики в тридцать седьмом его расстреляликак и отца в двадцатом. Мама, как почти все «бывшие», до конца дней своих напуганная новым режимом,  даже говорить начинала полушепотом, вспоминая ту, другую Россию. Пасха, Рождество Христово, Масленица, сочельник, куличи и крашеные яйца, огромная нарядная елка под Новый годвсе это звучало для меня словно сказка из «Тысячи и одной ночи» А наяву рушились церкви, взрывались храмы, шло надругательство над православной верой и аресты, а потом расстрелы ни в чем не повинных людей. Как человек глубоко верующий мама приобщила к вере и менянасколько это было возможно в советских условиях. Думаю, что убиенные отец и дядя, поруганная вера, страдания материвот те кирпичики, из которых выросла моя ненависть к сталинскому коммунистическому режиму.

Конечно, Христос нас учит: «Возлюби врага своего!» Очевидно, я оказался плохим христианином, не смог возлюбить своих врагов, коими считал большевиков-комиссаров,  ушел к немцам и хотел воевать за новую Россию, без коммунистов. Но в немцах разочаровался очень скоро, потому как понял: плевать им на Россию! Им эта страна вообще не нужна как государство. Германия, немцыпревыше всего! Остальныерабы и недочеловеки, вот и вся их философия. Но шаг был сделан, Рубикон я перешел, и теперь мне ничего не оставалось, как служить новым хозяевам. Потом как-то втянулся, привык, если можно так выразиться. Дальшебольше: как это ни покажется странным, риск и чувство опасности, балансирование на грани жизни и смерти, адреналин в крови и натянутые до предела нервывсе эти переживания, словно наркотик, стали мне даже необходимы, пусть это покажется диким! Я начал ощущать себя почти сверхчеловеком: мои сообщения и разведданные решали судьбы целых дивизий и корпусов, десятков тысяч людей! Вот сейчас я, вроде бы неприметный офицер, каких тысячи,  на самом деле тот человек, за которым ведет охоту целая Система: «Смерш», НКВД, госбезопасность. Вся сталинская гигантская система спецслужб на одной стороне, а на другой явот он, попробуйте, возьмите! Тут, конечно, было от чего закружиться голове, хотя я понимал: это все глупо и даже отдавало сумасшествием. А может быть, я по правде втихую сходил с ума?

Еще одно обстоятельство немало озадачивало: у меня появилось какое-то злорадное чувство по отношению к своим теперешним хозяевамнемцам. Я продолжал ненавидеть советский сталинский режим, а все равно злорадствовал, слушая сообщения с фронтов: вот вам, арийцы-сверхчеловеки, получите-ка от недочеловеков, коими вы считали русских! Что это было? Ведь если немцам конец, то и мне несдоброватьэто я хорошо понимал. Но в последнее время начал задумываться: а может, послать весь этот абвер вместе с 6-м управлением куда подальше? Нет, не сдаваться советскиммне это не с руки, не простят, а просто уйти ото всех, от «тех» и «этих», лечь на дно, затаиться. Выправить себе новые документы и зажить новой жизньюконспиративного опыта для такого крутого виража у меня, надеюсь, хватит

Черт знает что! Я встряхнулся и отогнал от себя все эти пустые, глупые и опасные в данной ситуации мысли. Сейчас я агент абвера на задании в советском тылу, если схватятрасстрел! Я посмотрел на часы: начало восьмого, уже темноеще немного подожду, и надо действовать, выходить из леса на станцию.

Приложение 5.1

ОПЕРАТИВНАЯ ИНФОРМАЦИЯ

ГЛАВА 6Испытательный полигон ракет класса «ФАУ»

6 октября 1944 года.

Балтийское мореостров Узедом.

Еще несколько часов назад штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени находился в Берлине, на совещании в Главном управлении имперской безопасности, а сейчас он оказался почти за две сотни километров от столицы Третьего рейхана небольшом островке в Балтийском море, недалеко от побережья Германии. Столь неожиданные перемещения майора Скорцени в пространстве всегда были подчинены жесткой логике и целесообразности войны: этого требовали поставленные перед разведчиком задачи. Вот и сейчас он прибыл в этот забытый богом глухой уголок для решения конкретных вопросов по подготовке операции «Прыжок тигра».

Крохотный остров, куда прибыл Скорцени, назывался Узедомна нем располагалось небольшое селение Пенемюнде, еще несколько лет назад мало кому известное. Сейчас это название знали в Германии все, кто имел отношение и был допущен к сверхсекретному проекту создания немецких ракет класса «ФАУ». Название это появилось от первой буквы немецкого слова «Фергельтунг» (Vergeltung)«Возмездие», которой обозначали, с добавлением порядковых номеров, ракеты различных типов. Впервые Скорцени побывал здесь весной сорок четвертого года, получив разрешение высшего руководства рейха ознакомиться с ракетным полигоном и изучить одну из модификацийкрылатую ракету «ФАУ-1» (V-1). Этот секретный научно-исследовательский и производственный комплекс был создан незадолго до начала Второй мировой войны: на большой глубине построены огромные бетонные казематы, возведены наземные сооружения, обнесенные несколькими рядами колючей проволоки. На остров привлекли лучших немецких ученых и специалистов, завезли и установили самое современное оборудованиевскоре здесь закипела работа по разработке, созданию и испытанию новейшего ракетного оружия. Руководил ракетной программой гитлеровской Германии молодой (он родился в 1912 году) и очень талантливый конструктор Вернер фон Браун, который официально являлся техническим директором-руководителем Германского военно-исследовательского центра в Пенемюнде. Кстати, одним из его заместителей был доктор Дорнбергерс 1943 года он занимал пост военного коменданта острова, имея воинское звание «генерал-майор». Именно Вальтер Дорнбергер в первых числах августа в кабинете Кальтенбруннера посвятил Скорцени в детали технического устройства новейшего ракетного оружия, призванного сыграть решающую роль в операции по уничтожению советского лидера.

Что касается первого приезда Скорцени в Пенемюнде весной сорок четвертого для изучения возможностей «ФАУ-1», то его визит был продиктован следующими обстоятельствами: по своей конструкции эта крылатая ракета фактически представляла собой неуправляемый реактивный самолет-снаряд. При общем весе чуть более двух тонн она была способна преодолеть расстояние до четырехсот километров: с июня 1944 года «ФАУ-1» начали применять для бомбардировок Лондона. При этом положение управляющих рулей на ракетах устанавливалось непосредственно перед пуском, и изменение курса в процессе полета не предусматривалось, что влекло за собой неудовлетворительную точность наведения. В результате вероятное отклонение от намеченной цели составляло до десятка километров, и разброс получался недопустимо великдаже при обстреле такой гигантской цели, как английская столица. Скорцени с группой инженеров ракетного полигона попытался, снабдив ракету кабиной для пилота, сделать ее управляемой и, таким образом, резко увеличить точность наведения. У штурмбаннфюрера были далекоидущие планы использования подобных управляемых «ФАУ» для диверсионных целей

На первый взгляд создавалось впечатление, что пилотирующие их летчики будут обреченынаподобие японских смертников-камикадзе. Но против этого резко выступил Скорцени: он считал, что солдат гораздо лучше выполнит любое порученное ему задание, если у него остается хоть малейший шанс выжить.

Было принято решение предусмотреть отстрел фонаря кабины, в которой пилот располагался лежа, с последующим его катапультированиемразумеется, после выведения самолета-снаряда на окончательную траекторию поражения цели. Далее, приземлившись на парашюте, пилот должен был действовать по обстановке, уже на свой страх и риск. В рекордные сроки изготовили несколько опытных образцов управляемых крылатых ракет: инженерно-технические специалисты полигона трудились по двенадцать-пятнадцать часов в сутки, без выходных и отпусков. Уже через три недели, в конце мая, провели первые испытательные пуски, которые осуществлялись с воздуха: ракету с пилотом на борту подвешивали под корпус двухмоторного бомбардировщика «Хенкель-111» (He.111). Тяжелый самолет поднимался на высоту до тысячи метров, после чего «ФАУ» отделялась от носителя и совершала на огромной скорости самостоятельный полет по кругу. Посадка управляемого реактивного снаряда производилась на полосу с гравийным покрытием, на специально сконструированную широкую металлическую посадочную лыжу под фюзеляжем. В процессе испытаний сразу же возникли многочисленные проблемысначала психологического свойства: пилоты были просто не готовы к таким огромным по тем временам скоростям в шестьсот и более километров в час, которые развивали в полете самолеты-снаряды. Отсюда случались многочисленные аварии при посадке, а также трудности управления в воздухе. К этой проблеме, связанной с «человеческим фактором», добавились многочисленные непредвиденные технические сложности. Крылатые ракеты имели относительно небольшую дальность полета, поэтому практически сразу было принято конструктивное решение: доставлять их ближе к цели при помощи самолетов-носителей (например, мощного бомбардировщика «Хенкель»). Однако на этом этапе разработок выявились такие технические препятствия, своего рода «подводные камни», которые поставили под вопрос саму возможность осуществления данного проекта,  одна неудача следовала за другой!