Не унывай! сказал он. Хотел бы я знать, что с тобой случилось. Ты раньше был другим, Рольф.
Знаю, повторил Штайнер. Порывом ветра зашевелило листву у них над головой и бросило вниз крупную пригоршню дождевых капель. Шнуррбарт почувствовал, что не знает, как быть дальше. Хотя ему не нравилась обычная манера поведения Штайнера, циничная и высокомерная, в это мгновение ему захотелось, чтобы он стал прежним. Последние несколько часов он постоянно думал о Штайнере. Раньше в подобных обстоятельствах взводный никогда не терял уверенности; напротив, она неизменно укреплялась по мере того, как дела принимали все более скверный оборот. Нынешнее состояние Штайнера не поддается пониманию, его не способна объяснить даже смерть Дитца, подумал Шнуррбарт. И все же она не могла не повлиять на взводного. Может быть, стоит проверить?
Рано или поздно безносая всех примет в свои объятия, осторожно начал Шнуррбарт. Кого-то раньше, кого-то позже.
Штайнер не ответил, и тогда Шнуррбарт продолжил:
Мне всегда нравился Дитц, но эта война, будь она проклята!.. Он плюнул на землю и мрачно уставился в пространство. Штайнер повернулся к нему так внезапно, что он даже испугался.
Ты веришь в Бога? спросил он.
Вопрос заставил Шнуррбарта вздрогнуть, однако он тут же пришел в себя. Ответ на него он сформулировал еще в детстве и с тех пор не раз давал его. Он находился за пределами каких-либо обсуждений.
Верю ли я в Бога? медленно повторил он. Конечно, верю. Во всяком случае, верю в то, что мы зависим от кого-то, кто определяет нашу судьбу.
Штайнер недобро улыбнулся. Именно такого ответа он и ожидал.
Ты все сильно упрощаешь, сказал он. Я когда-то придерживался точно таких же взглядов, но теперь думаю по-другому. Если Бог и существует, то он точно садист. Таково мое твердое убеждение.
Ты сумасшедший, невнятно произнес Шнуррбарт, встревоженный услышанным кощунством. Он даже встряхнул головой. Ты на самом деле сумасшедший. Иначе ты понимал бы, что мир несет на себе не печать садизма, а любви. Ты ведь не станешь отрицать это?
Я не буду с тобой спорить, заявил Штайнер. А как же другая сторона? Если я умираю от жажды и кто-то подает мне ведерко с водой, значит, это любовь?
Пытаясь понять, куда клонит взводный, Шнуррбарт кивнул.
Отлично. Несмотря на темноту, Штайнер разглядел его кивок. Значит, любовь. Но если этот кто-то забирает у меня ведро с водой, когда я сделал всего один или два глотка, то это тоже любовь? Когда Шнуррбарт ничего не ответил, он придвинулся к нему ближе. Я скажу тебе, как это называется. Это называется садизм, мерзкий садизм, который мог прийти в голову только отвратительному чудовищу. Я так считаю, и мне все равно, нравится тебе мое мнение или нет.
Шнуррбарт смущенно закрыл глаза, пытаясь найти правильный ответ. Какое-то время оба молчали. Были слышны лишь звуки падающего дождя. Когда Шнуррбарт заговорил снова, его голос слегка дрожал от возбуждения:
Значит, ты так считаешь. А я скажу тебе следующее: есть люди, которые только и делают, что мечтают о ведре воды, зная, что ручей журчит всего в нескольких шагах от них. Спокойной ночи!
С этими словами он встал и ушел прочь.
Утром они похоронили Дитца. Дождь так и не прекратился, а небо было по-прежнему затянуто тучами. Солдаты вырыли яму прямоугольной формы и столпились вокруг нее, дрожа от холода и сырости. По всему лугу гулял холодный ветер. Когда Штайнер подошел к яме и заглянул в нее, остальные молча подошли ближе. Завернутый в плащ-палатку Дитц лежал на дне могилы, в эти минуты он казался маленьким и беззащитным. Солдаты, сжимавшие в руках короткие саперные лопатки, вопрошающе посмотрели на Штайнера.
Чего мы ждем? с раздражением в голосе спросил Крюгер.
Штайнер обвел взглядом грязные небритые лица солдат.
Я, пожалуй, проведу короткую панихиду, хрипло произнес он и рукавом вытер с лица капли дождя. Это неподходящее место для похорон. Если бы Дитц умер дома, то возле его могилы наверняка стояло бы не менее сотни человек, одетых в траур. Кто-то наверняка плакал бы, выражая свою истинную скорбь, кто-то всплакнул бы просто потому, что так нужно. Он снова вытер лицо. Все молчали, по-прежнему не сводя с него глаз. Кто-то сказал бы: он так молод, а смерть всегда забирает лучших. Тем временем этот кто-то смотрел бы на себя и радовался, что в могиле лежит не он, а другой. Такие людинастоящие самодовольные сытые животные! неожиданно крикнул Штайнер. Солдаты испуганно вздрогнули. Стоявший рядом с ним Шнуррбарт заметил, что плечи взводного резко дернулись.
Через несколько недель о нем забыли бы, продолжал Штайнер. Надеюсь, что никто из вас его не забудет. Мне будет очень жаль, если кто-нибудь перестанет вспоминать Дитца. Штайнер нагнулся и, взяв горсть земли, бросил ее в яму. После этого солдаты принялись молча засыпать могилу землей.
Через час, натянув на головы плащ-палатки, солдаты отправились дальше. Они вели за собой двух лошадей, на которых были нагружены ящики с боеприпасами для тяжелых пулеметов. Опасаясь в любую секунду наткнуться на русских, они держали оружие наготове и осторожно продвигались вперед, постоянно поглядывая по сторонам. Шнуррбарт шепотом переговаривался Дорном:
Забавно это было, но вполне в духе Штайнера.
Дорн хмуро кивнул:
Самая странная панихида, которую я когда-либо слышал. Он вообще-то оригинал, независимо от того, что могут подумать о нем.
О нем действительно всякое можно подумать, согласился Шнуррбарт.
Верно, однако понять его трудно, но и осуждать тоже не стоит. Он, должно быть, пережил большое горе. У него было огромное душевное потрясение. Этоединственное объяснение всем его причудам.
Шнуррбарт недоверчиво покосился на Дорна:
Он тебе что-нибудь об этом рассказывал?
Напрямую не рассказывал, ответил Дорн. Но я кое-что по крупицам узнал о нем.
Понятно.
Какое-то время они молча шли рядом. Шнуррбарт все никак не мог решить, стоит ли поделиться с Дорном тем, что ему известно о Штайнере и Анне. В конечном итоге перевесила осторожность. Не нужно делать таких признаний. Если Штайнер когда-нибудь узнает о его болтливости, то навсегда перестанет с ним общаться.
В голове колонны остановились. Солдаты попытались вглядеться в густые заросли кустарника метрах в ста впереди. Дальше лес заметно редел, и местность резко уходила вверх.
Когда Шнуррбарт и Дорн подошли ближе, то увидели, что взвод оказался у склона горы.
Будем ждать здесь наступления темноты, заявил Штайнер, посмотрев на часы. Пройдем еще немного вперед.
Взвод прошел через заросли кустарника, с трудом прокладывая себе дорогу. Судя по всему, здесь раньше никогда не ступала нога человека. На другой стороне этой живой изгороди простиралось открытое пространство, поросшее высокой травой. Цепь холмов, начинавшаяся в сотне метров от этого места, была почти полностью лишена растительности. На полпути к первой горе, на лугу, протекал небольшой ручей. На вид он был не слишком широк, чтобы представлять собой серьезное препятствие. Солдаты собрались вокруг Штайнера, молча разглядывая открывшуюся перед ними панораму. Они мысленно представили себе проделанный ими путь через леса. Пятьдесят пять часов назад они видели лишь смутный силуэт этих далеких гор, простиравшихся перед ними в тот час дождливого дня. Они казались им неким подобием земли обетованной и являли собой довольно унылое и зловещее зрелище. Солдаты вспомнили Дитца. Холодный ветер все еще бросал дождь им в лица. Вершины горы снова и снова обволакивали клочья тумана. По небу плыли постоянно меняющие форму темные кучи облаков. Штайнер поднял голову и прислушался к стонам гнущихся на ветру деревьев. Затем повернулся к Шнуррбарту:
Привяжите лошадей. Пусть попасутся вечером. Одного часового хватит. Он будет наблюдать за лугом и горами. Нападения с тыла нам, пожалуй, опасаться не стоит. Остальные пусть ищут место в кустах, где их не было бы видно.
Солдаты молча выполнили его приказы. В самой чаще кустарников нашли сухое место, которое застелили плащ-палатками. Ансельм сам вызвался заступить в караул и отправился на пост возле кромки леса. Остальные распаковали вещи и достали хлеб и консервы. После еды солдаты легли на землю и закурили.
Они проспали почти весь день. Погода оставалась без изменений, и стемнело очень рано. В поход взвод выступил около шести часов. Лошадей пришлось бросить. Пройдя через луг, солдаты обнаружили, что местами почва сильно заболочена. Через несколько минут их сапоги были полны воды. Ручей оказался неглубоким. Когда Штайнер с равнодушным видом вошел в негопромокнуть больше было уже невозможно, то так и не смог понять, в каком направлении двигаться дальше. Он, наверно, в десятый раз пытался вспомнить местоположение города, который два дня назад видел лишь с большого расстояния. Его силуэт казался нечетким, однако у Штайнера тогда возникало впечатление, будто к югу от Крымской вздымались ввысь отдельные горы, окутанные туманом.
Когда он уже собрался перейти на другой берег ручья, что-то заставило его остановиться прямо в воде. Остальные также застыли на месте. Примерно в полукилометре от них, прямо над горами, вертикально взлетела белая сигнальная ракета. Она на несколько секунд застыла в воздухе, как будто подвешенная на незримой нити. Затем медленно опустилась вниз и исчезла где-то в траве. После этого снова стало темно.
Штайнер медленно вышел из воды и посмотрел в направлении гор. Невидимый солдат, выстреливший из ракетницы, прятался где-то справа. Там же, по всей видимости, находилась и Крымская. Перейдя ручей, товарищи окружили взводного, стоявшего в высокой траве.
Что будем делать? шепотом спросил Шнуррбарт.
Держать ухо востро, ответил Штайнер. И не отставать друг от друга.
Немного подумав, он принял решение. Сняв с плеча автомат, он сказал:
Если увидите что-нибудь, стреляйте не раздумывая. Понятно?
Взвод, стараясь двигаться осторожно, зашагал дальше и вскоре начал подниматься вверх по склону горы. Почва была лишена растительности, и поэтому идти было скользко. Время от времени кто-то из солдат скатывался вниз на несколько метров, затем поднимался, изрыгая проклятия, и вытирал руки о штаны. Наконец они поднялись на вершину и остановились, чтобы перевести дыхание. В темноте было невозможно различить что-то впереди на расстоянии более пяти шагов. Ветер утих, однако дождь не переставал. Его струи били прямо в лицо, одежда была постоянно мокрой и неприятно липла к разгоряченным потным спинам солдат. Штайнер немного подождал, дав взводу возможность немного прийти в себя, затем повел его дальше на запад. Через несколько метров им пришлось спуститься вниз, однако спуск оказался недолгим. Они прошли небольшую плоскую низину и снова начали восхождение.
Неожиданно темноту пронзил громкий крик:
Внимание!
Кричали по-русски. Солдаты вздрогнули, как будто всего в паре метров от них разорвался снаряд. Крик прозвучал так внезапно, что показался сродни физическому удару, сбившему с ног и заставившему кровь похолодеть в жилах. Солдаты бросились на землю. Штайнер посмотрел туда, где должен был находиться Крюгер, и шепотом приказал ему:
Ответь ему, идиот! Быстро!
Пруссак не сразу понял, что от него требуется, однако в следующую секунду проворно приподнялся и, приложив руки рупором ко рту, крикнул по-русски:
Товарищи! Товарищи!
Все затаили дыхание. Теперь спереди до них не доносилось ни единого звука. Если у русских есть с собой ракетница, то дальше события будут развиваться со стремительной быстротой. Штайнер подполз к Шнуррбарту и прошептал:
Проползи вперед и вправо метров на сто и жди там.
Когда к нему подползли остальные солдаты, взводный перебрался ближе к Крюгеру. Теперь они лежали рядом, всматриваясь в непроглядную тьму.
Ничего не понимаю, признался Штайнер. Почему они ничего не делают?
Должно быть, я правильно им ответил, еле слышно усмехнулся пруссак. Что мы будем делать?
Двигаемся дальше, принял решение Штайнер. Нужно быть предельно осторожными. Старайтесь не шуметь. Они, должно быть, услышали нас, но вряд ли увидели. Вперед!
Взвод последовал за ним, напоминая какое-то огромное животное со множеством конечностей, готовое в любое мгновение броситься на врага. Примерно час взвод двигался вперед, то опускаясь вниз, то поднимаясь вверх. Монотонному передвижению по мягкой влажной земле под ночным дождем, казалось, не будет конца. Постоянное чувство опасности и огромное физическое напряжение почти полностью лишили солдат последних остатков сил. Осторожность уступила место апатии, из которого их не могли вывести даже приглушенные окрики Штайнера.
Даже Крюгер и Шнуррбарт чувствовали, что не могут идти дальше. Особенно плохо было Крюгеру. Последние полчаса он испытывал острую боль в правой пятке. Наверно, натер мозоль, подумал он. Может, снять сапог и посмотреть? Но Штайнер никогда не разрешит останавливаться ради какой-то мозоли. Крюгер шепотом выругался. Он попытался идти, ступая на мысок, но это нисколько не улучшило дело. Попавшая в сапоги вода при каждом шаге громко хлюпала. Так я натру ногу еще сильнее, решил он. Ему казалось странным, что его ноги, закаленные долгими походами, так подвели его, как будто он был зеленым новичком. Должно быть, мокрые носки перекрутились и сильно натерли размякшую от воды кожу. Боль сделалась невыносимой. Плечо саднило от тяжести пулемета. Болела и спина, на которой он нес массивную скатку. Неприятно липла к потному телу мокрая советская гимнастерка. Каждый шаг доставлял немалые страдания. Усугубляли его незавидное состояние также темнота, нескончаемый дождь и чувство неуверенности. Однако боль в ноге была мучительнее всего и заставляла забыть обо всем прочем. Крюгер неожиданно остановился и бросил пулемет на землю. Шлепок, раздавшийся при его падении, заставил Штайнера обернуться.
Ты с ума сошел! шепнул Крюгеру Шнуррбарт.
Пруссак ничего не ответил. Сев на землю, он принялся стаскивать с ноги сапог. Стянув носок, он нащупал на пятке мягкое вздутие. Когда к нему подошел Штайнер, он даже не поднял головы.
Маменькин сынок натер ножку? презрительно процедил взводный. Крюгер ничего не ответил. Он вытянул ногу, подержал ее на весу и с облегчением простонал. Штайнер нахмурился еще больше. Он наклонился, поднял пулемет и спросил:
Сколько нам ждать тебя?
Крюгер снова не удостоил его ответом. Солдаты подошли ближе и заулыбались.
В следующую секунду все бросились на землю, как будто кто-то толкнул их в спину. На небольшом расстоянии от них, там, куда они успели дойти, прежде чем вернуться к Крюгеру, ночь озарилась яркой вспышкой огня. Тут же грохнул оглушительный взрыв. Штайнер уткнулся лицом в спину Крюгера, который в это мгновение забыл о боли в ноге. За первым взрывом последовали другие. Наконец Штайнер осторожно приподнял голову. Он понял, что остался цел. К нему снова возвращались немудреные аналитические способности, обретенные за три года войны. В следующее мгновение он вник в сложившуюся обстановку. Взвод находится не более чем в пятидесяти метрах от советских артиллерийских позиций, расположенных чуть выше среди одной из бесчисленных складок местности.
Штайнер медленно поднялся на ноги и посмотрел в направлении вражеской батареи, безостановочно продолжавшей обстрел. Глядя на него, один за другим начали вставать и остальные. На земле оставались лишь Крюгер и Пастернак. В правой руке пруссак все так же сжимал сапог и носок. Его голая ступня белела на фоне темной земли. Штайнер пару секунд молча смотрел на него, затем положил Крюгеру на колени пулемет и сказал:
Обувайся, а то простудишься!
Солдаты беззвучно рассмеялись. Не обращая внимания на их веселье, Крюгер отложил сапог в сторону, ухватился за больную ногу, положил ее себе на левое колено и прикоснулся к мозоли.
Затем поднял голову и спросил:
У кого-нибудь есть иголка?
Штайнер оттянул поясной ремень и вытащил большую булавку.
Поторопись! хрипло произнес он.
Крюгер кивнул. Вонзив иголку в мозоль, он почувствовал, как по его пальцам потекла липкая лимфа.
Тут больше воды, чем в головах у вас всех вместе взятых! проворчал он и, достав индивидуальный пакет, перебинтовал ногу. Затем натянул носок и сапог и быстро встал. В следующее мгновение артиллерийский обстрел прекратился.
Кратковременное прекращение огня, пробормотал он. Русские, наверно