Прости, прости, Куколка! Что я несу? опомнившись, залепетал отец и погладил руку дочери на своем плече. Все будет хорошо. Ты же у меня умница.
Конечно, пап, всхлипнула девушка. Я еще всего добьюсь, вот увидишь. Я буду стараться еще сильнее. И стану еще лучше.
Да, да, конечно, удрученно, будто не веря ни единому слову, сказал отец. Давай, что ли чай попьем. Твой любимый пирог уже готов.
Дальше он все делал молча. Методично и ловко вынул пирог из духовки, легким движением ножа разделал его на равные доли, выставил керамические тарелки с розочками на стол и на каждую плюхнул по куску. Горячий аромат лимона заполнил кухню. Цитрус приободрил обоих и придал уюта грустному вечеру. Слезы вскоре высохли, но осадок все равно остался. Каждый в глубине души расстраивался из-за того, что огорчил другого. И каждый нелепо это скрывал. Было тяжело разговаривать, поэтому они долго жевали и часто запивали пирог японским жасмином. А потом быстро разошлись по своим комнатам, и каждый еще долго ворочался перед тем, как уснуть.
Отец прокручивал свое неудавшееся, на его взгляд, прошлое, а Татьяна с тревогой думала о будущем, что представлялось ей одним большим темным пятном, в котором нельзя было выделить ничего конкретного. Она крутила в руке белую фарфоровую статуэтку юной балерины с ее лицом. Отец отлил ее на заказ и подарил, когда дочь поступила в академию. Она хранила ее как реликвию, постоянно протирала и разговаривала с ней, когда было не с кем поговорить. Но теперь сказать ей было нечего, даже фарфоровой себе. Уголек надежды, что старания и труд все перетрут, совсем истлел в душе, погашенный окончательно сегодняшними слезами.
Татьяна прокручивала в голове, как тренировалась перед экзаменом Муравьева, которой прочили великое будущее в балете. О ней ходило множество слухов и, казалось, все они были неправдой, но одно про Муравьеву было ясно: она талантлива и обожает балет. В каждом ее движении сквозила радость и легкость. Татьяна всегда восхищалась ее изящностью, прыткостью и гибкостью, всегда с восторгом смотрела на то, как она танцует. Хотя знала, что даже Муравьевой балет дается нелегко.
Девушка от природы имела среднюю комплекцию и высокий рост, но морила себя диетами и тренировками и к выпуску стала изящнее и утонченнее всех остальных. Она пропадала в зале и, действительно, наслаждалась, когда делала очередное фуэте. Казалось, ей не нужна никакая поддержка. Все считали ее высокомерной, и высокомерие порой проявлялось в холодных фразах или замечаниях другим. Но Татьяна полагала, что Муравьева стала такой от усталости и одиночества. Друзей у нее не было. Все ей завидовали и недолюбливали, считали, что она смотрит на них свысока. Вела она себя отстраненно, все свободное время проводила в зале, вечеринки пропускала, разговаривала неохотно. Впрочем, одного ее таланта было достаточно для того, чтобы нажить немало врагов.
Такой, в том числе, была подружка ТатьяныДаша Семенова, первая девочка с которой она познакомилась в академии. Татьяне всегда казалось, что Даша тратила на ненависть к Муравьевой гораздо больше сил, чем на тренировки, что и мешало ей стать лучше. Однако она тоже была хороша, порой великолепна в танце и отдавалась этому полностью. В отличие от Татьяны.
Она им даже не завидоваланастолько низко сама себя оценивала, как балерину. Девушка искренне восхищалась другими и каждый раз убеждалась, что никогда так не сможет. Порой Татьяне казалось, что Даша дружила с ней только потому, что она ни в какой степени не могла составить ей конкуренцию. Но слепая вера и любовь отца долго оставляли Татьяну в уверенности, что она добьется успеха, поэтому ни о чем другом, кроме балета, она даже не помышляла.
Девушка ворочалась до четырех утра, боясь наступления завтрашнего дня, хоть календарно он уже наступил. Она боялась заснуть и еще больше боялась проснуться, как будто знала, что очнется в другой реальности. Но время неумолимо, как и сама жизнь. Сознание отключилось само. И наутро пришлось снова просыпаться, снова делать привычные вещи, снова готовиться к экзамену, репетировать свою партию в выпускном спектакле. Жизнь продолжалась. И даже, казалось, что ничего не изменилось. Только на душе продолжали скрести кошки.
Весь следующий день заняли репетиции. Все те же самые, выученные до автоматизма движения, пируэты, прыжки. У Татьяны кружилась голова. Болели ноги. Ломило запястье. И все тело сопротивлялось этому насилию над собой, которое у зрителей вызывало восхищение. А все было ради этого восхищения. В первую очередь, ради восхищения отца, когда он будет сидеть в зале и гордиться дочерью, танцующей в центре сцены. Татьяна на мгновение снова впала в старые мечтания, но мираж тут же испарился, и возвращение в серую действительность закончилось очередным падением. Вместо восхищения Татьяна получила только злые взгляды сокурсников и презрительный от преподавателя, ибо им теперь всю партию пришлось начинать заново. Так и тянулись дни.
Девушка ощущала себя все слабее и слабее. Ноги отказывались ее слушать. Она смотрела на сокурсников и еще больше впадала в уныние. Впереди всех танцевала плавная и воздушная Муравьева, которая в движении не замечала никого вокруг. Сразу за ней кружилась подгоняемая злостью Даша, которая старалась выпятить всю себя вперед в попытке показать собственную превосходность, но это только портило ее движения. Остальные танцовщицы и танцовщики пыхтели в поте лица, порой стонали от боли при неудачном приземлении, но не забывали смеяться и разговаривать о самых обычных вещах, которые волнуют всех молодых людей в возрасте восемнадцати лет. У каждого из них была своя жизнь. У Муравьевой вся жизнь была один сплошной балет, но она не чувствовала себя ущербной от этого. А Татьяна чувствовала.
В ее жизни после балета ничему другому тоже не оставалось места, хотя она имела друзей. Больше всего общалась с Дашей, а та познакомила ее с близняшками Верой и Лизой. Обычно вчетвером они и проводили короткий досуг, который выпадал на каникулы, если Вера и Лиза не гуляли с какими-нибудь парнями, которых меняли как перчатки. Даша могла говорить о балете бесконечно. Большую часть их разговоров Татьяна либо выслушивала завистливые оскорбления Муравьевой, непутевые замечания к ее технике, характеру или внешнему виду, либо погружалась в Дашины мечты о Большом театре, которые проецировала и на себя. Но по дороге домой, толкаясь в душном автобусе, она быстро возвращалась в реальность, серую, жестокую и нетерпимую к слабости.
И если раньше Муравьева вдохновляла Татьяну на более усердную работу, то теперь только усугубляла ее фрустрацию. С каждым разом репетиции становились все сложнее и скучнее. Она почти ни с кем не разговаривала, делала вид, что растягивается или повторяет движения, но на самом деле халтурила, пытаясь мысленно абстрагироваться от всего того, что столько лет окружало ее. Отец заметил уныние и подавленность дочери, старался вывести на откровенный разговор, готовил ее любимые блюда, даже кричал, но, в итоге, тоже сдался. Ей требовалось время, которого у нее не было.
Глава 2. Поцелуй на пляже
Татьяне впервые в жизни захотелось напиться. Суббота, вечерхорошее время для приема алкоголя. Большинство жителей города сейчас мечтали о том же самом и разбегались по разным барам большими и малыми компаниями. А девушка не знала, куда податься. Она еще никогда не употребляла спиртного. И тем более не делала этого в баре. Она вообще редко куда-либо ходила. Все ее время занимали тренировки и репетиции, учеба, просмотр мультфильмов и чтение романов.
А сейчас ей сильно захотелось зайти в первый попавшийся бар, где бы мужики шумной компанией разливали пиво на пол, болея за футбольную команду, а девушки праздновали бы девичник в разноцветных фатах, где официанты бы носились как угорелые с подносами, уставленными тяжелыми пивными кружками, а бармены с пафосом трясли бы шейкерами, приготавливая коктейли. Бар ей представлялся деревянным изнутри, с массивными стульями и столами на одной ножке, развешанными повсюду флажками, значками и наклейками с логотипами футбольных клубов, гирляндами из флагов разных стран мира и кучей фотографий довольных посетителей. Именно так рисовала себе типичный бар Татьяна, насмотревшись американских ситкомов.
Но первый попавшийся оказался не таким. Он находился в полуподвальном помещении. Тяжелая старинная дверь открывалась латунными ручками. Татьяна еле-еле оттянула ее на себя. Изнутри в уши громом ударила электронная музыка с грубыми, заставляющими вибрировать все тело, басамичто-то из иностранного, новомодного. Девушка в современной танцевальной музыке плохо разбиралась, но эта мелодия ее не напрягала. Ошарашила сперва, но потом даже начала подбадривать, потому что примитивные биты почти совпадали с ритмом сердца.
Бар был заполнен практически полностью. Компании сидели за столами, негромко общались между собой, лишь изредка громко смеясь. Парочки ворковали по углам. Барную стойку преимущественно облепили одиночки либо мини-компании по два-три человека. Спортивных трансляций не велось, потому что нечему было вещатьтелевизоры отсутствовали. Только музыка играла из развешанных по углам колонок. Небольшое помещение расширял высокий открытый потолок. На нем проглядывали бетон и все коммуникации, которые как будто бы специально выпятили наружу вместо того, чтобы попытаться скрыть. Освещало зал множество тусклых ламп накаливания, какими пользовались еще в девятнадцатом веке. Они придавали мрачности и таинственности всему помещению, навевая пугающие мысли о том, что могло твориться в этом темном подвале старинного здания столетие назад.
Наперекор всей остальной обстановке стена справа от входа была отделана разноцветной керамической мозаикой, каждая крупица которой приятно поблескивала в почти фонарном свете многочисленных ламп. Она изображала желтовато-белый дирижабль, большой, уходящий хвостом в крутую перспективу. Вокруг него плотными воздушными сгустками вились облака во всех оттенках синего цвета. Небо углублялось цветом индиго, в нем горели мелкими точками звезды. Все пространство картины прорезали зигзагообразные молнии разной длины, тоже созданные из белых маленьких плиточек. Внизу под дирижаблем панорамно был представлен город, словно с высоты полета самолета (хотя Татьяна сомневалась, что дирижабль мог подняться на такую высоту, но согласилась с тем, что так видел художник). И все это поверх, словно тонкой пленкой, покрывали косые линии дождя, слепленные из прозрачных тонких и очень мелких стеклышек, слегка серебрившихся на свету. Татьяна не умела ценить искусство, но эта картина ей понравилась с первого взгляда.
Сразу напротив входа располагалась продолговатая барная стойка, полностью черная, металлическая. Вдоль нее стояли высокие табуреты, тоже черные и металлические, но с мягкими рыжими подушками на сиденьях. Несколько столов обрамляли стены по оба бока от двери. Вместо нормальных диванов и кресел к ним приставили наваленные в кучу паллеты, накрытые матрасами и покрывалами. Татьяна догадалась, что бар обставлен в стиле лофт согласно последним тенденциям в дизайне интерьера. Ей этот стиль абсолютно не нравился. В нем было слишком много пролетарского и никакой изюминки. Девушка понадеялась, что дешевизна интерьера предполагает низкие цены на алкоголь, поэтому решила здесь остаться.
В черных декорациях бара она резко выделялась ярким нарядом. На голове сидела любимая горчичная шляпа с широкими полями, а с плеч свисал салатовый плащ классического кроя с ремнем и крупными желтыми пуговицами. Шарф тоже был ярко-желтый, полупрозрачный, из искусственного хлопка. Сразу бросалось в глаза, какой цвет у Татьяны любимый. На носках желтых балеток едва держался пышный кожаный бант.
Увидев единственный свободный стул у барной стойки, девушка уселась на него, повернувшись кругом. Ей почти сразу стало жарко, и она начала снимать с себя шарф, плащ и лишь в конце шляпу. Как только убор лег на столешницу, перед девушкой возникло улыбчивое лицо бармена. Оно было молодым, с правильными чертами, в меру мужественное, в меру аккуратное, только бритое целых четыре дня назад. Веселые глаза, большие, светло-карие, с короткими, но густыми ресницами, смотрели на девушку в упор. Татьяна вмиг узнала эти нахальные глаза. Это оказалось взаимно.
Привет, Подсолнух! сразу начал обзываться парень, тот самый рыцарь из автобуса. Меньше всего ожидал тебя здесь увидеть. Чего желаешь?
Татьяна только раскрыла рот от удивления и возмущения его фамильярностью, но не нашла, что сказать, поэтому закрыла рот обратно. Парень нагло, но задорно улыбался, не отрывая глаз от ее порозовевшего от негодования лица.
Почти бессознательно девушка оценивала его внешний вид, здоровье и генофонд на предмет соответствия своим требованиям. По всем параметрам на задворках разума проставились галочки, но сознательно девушка не хотела этого признавать и старалась отогнать навязчивые мысли о том, какие у него глубокие и добрые глаза, какая искренняя и теплая улыбка, какие сильные и мускулистые руки. Ей бы хотелось, чтобы такие руки крепко сжали ее, хрупкую и тонкую, в объятиях. Она вдруг осознала, что в ее жизни не было таких обнимающих рук. Но дымка слабости тут же развеялась. Девушка кашлянула для уверенности и, стараясь не отводить взгляда, ответила:
Во-первых, мы с вами не знакомы, чтобы вы обращались ко мне на «ты». Во-вторых, яне подсолнух! В-третьих, полагаюсь на ваш вкус.
Окей. Мне нравится «Секс на пляже». Сделаем? парень намеренно проигнорировал ее замечания.
Что?! Татьяна недоуменно покосилась на бармена.
В голове в одну секунду пробежала целая тысяча мыслей, среди которых было и разочарование. Она ведь полагала, что этот пареньрыцарь, а он ей сразу такое предложил, ни капельки не краснея. Хотя на заднем плане мелькнуло потаенное желание согласиться на дерзкое предложение, но она осталась Татьяной незамеченной.
Я польщена, что вы информируете меня о своих интимных предпочтениях, но я хотела бы что-нибудь выпить.
Бармен в голос рассмеялся.
Это коктейль так называется. Тропический, свежий, сладковатый. Солнечный, как и ты.
Он подмигнул девушке. Она насупилась, поняв, что оплошала. «Кто придумывает такие дурацкие названия?» подумала Татьяна с досадой. Но потом, успокоительно кивнув, согласилась. Жар стыда от собственного невежества выступил румянцем на худых щеках.
Шестьсот рублей, просто сказал бармен.
Татьяна не ожидала такой высокой цены, но не стала подавать виду. Она и так опозорилась ниже плинтуса, поэтому молча и с неохотой расплатилась картой. Стипендию ей особо тратить было не на что, но на нее с такими ценами она здесь вряд ли могла напиться. Оплатив заказ, девушка демонстративно отвернулась, делая вид, будто в телефоне ее ждут какие-то важные сообщения и письма, но, на самом деле, она просто просматривала спам по электронной почте. Такая внезапная встреча ошеломила Татьяну настолько, что она забыла, зачем и почему сюда пришла. Сердце по-прежнему не находило себе места, заставляя сильнее пульсировать вены и повышать давление. Ладони немного вспотели, а щеки продолжали гореть и румяниться. На тонкой коже смущение всегда очень сильно выделялось, поэтому оставалось уповать только на приглушенный и неотчетливый свет дизайнерских ламп.
Вскоре перед ней появился фигурный бокал с оранжевой жидкостью и со льдом внутри. На стенке бокала висела крупная долька апельсина. Из жидкости торчали две оранжевые трубочки: однапрямая, а втораяизогнутая буквой «Г», и голубой бумажный мини-зонтик. Татьяна уже хотела подумать, что он специально вставил две трубочки, ведь она видела в кино, как парень с девушкой флиртуют, пока пьют коктейль из одного бокала, но, осмотревшись по сторонам, поняла, что у всех посетителей с коктейлями так, и прикусила губу.
Она сделала первый глоток. Спирт почти не ощущался, его перебивали свежие и сладкие вкусы соков и сиропов. Вкус был немного экзотический и насыщенный. Захотелось еще, и Татьяна сделала еще один большой глоток.
Тут бармен снова подал голос:
Интересно, а на «Поцелуй на пляже» ты бы согласилась?
Парень заманчиво улыбнулся. Белоснежная, хоть и неровная, с выступающими вперед верхними клыками, улыбка вызывала приятные эмоции и даже немного волновала Татьяну. Снова где-то глубоко на дне подсознания она ответила «да», но внешне сохраняла холодное спокойствие, как привыкла делать всегда, когда парни пытались с ней заигрывать. Отец учил, что настоящая женщина должна немножко пренебрегать мужчиной, чтобы у него подольше сохранялся к ней интерес. На собственном опыте она чаще сталкивалась с обратным эффектом: видя ее неприступность, парни быстро отставали. В большинстве случаев это был желанный результат, но иногда хотелось, чтобы парень пытался еще. Сейчас был как раз тот самый случай, хоть Татьяна себе в этом не признавалась.