Габриель, в чём дело? Кто дал тебе право поднять голос на моего ребёнка?
Сама оглядываюсь по сторонам, глазами ищу Алексасейчас мне нужна его помощь, ведь Лурдес и его дочь тоже. Но его нигде нет, и я вспоминаю, что они с Марком ушли в дом. Вообще, по моему личному опыту, нет ничего страшнее женщины, защищающей своего ребёнка. Мне приходилось многократно попадать в конфликтные ситуации из-за детей, и могу сказать, что неадекват встречается гораздо чаще, чем разумный подход к детским стычкам.
Стараюсь не терять самообладания:
Габриель, прекрати, пожалуйста, кричать на мою дочь. Объясни мне, в чём дело, для начала!
Она толкнула Аннабель специально! Аннабель могла удариться затылком о ступеньку, и её могло бы уже не быть! её голос театрально срывается на рыдания.
Моё терпение ещё не исчерпано, я держу себя в руках, несмотря на то, что последние два года изрядно потрепали мою нервную систему.
Габриель, дети всегда ссорятся, без этого практически не бывает контактов между ними, особенно в таком возрасте. Ты, как взрослый, должна объяснять, а не срывать свою злобу!
Все уже уставились на нас, кто-то даже выключил музыку.
Ты будешь учить меня сдержанности?
Почему бы и нет, я старше и у меня больше опытавсё ещё стараюсь быть мягкой.
Неужели? Да ты сама сдержанность и опытность, как я посмотрю, не считая того, что залила всю террасу своими слезами, страдая по моему мужу! Мы тут все так осторожненько ходим последние пару лет, боялись поскользнуться! Но я смотрю, ты не унимаешься, так что мне уже стоит начать переживать, как бы не утонуть!
Чувствую, как злоба накрывает мой рассудок чёрной вуалью. Но я ещё держусь:
Думай, что говоришь, Габриель! медленно и чётко произношу эти слова, чувствуя, однако, что вмазала бы ей со всей дури, если б только она не была беременная.
А что тут думать? Смирись уже, ему наплевать на тебя! Он спит со мной, он делает мне детей, прими это как факт и пойми уже, ему нужна я! Подбери свои сопли, наконец, и свали куда-нибудь, а то тошно тебя видеть!
И ты всерьёз надеешься, что я сделаю это? усмехаюсь. Да каждая бездомная кошка в этом городе знает, что он ходит по земле только благодаря мне. Такая хватка, как у меня, тебе и не снилась, девочка! И ты всерьёз считаешь, что для тебя я вырвала его с того света? Поверь, детка, ты всего лишь ничтожная песчинка в океане наших с ним отношений, и я выдрала его у смерти дерзко, больно не для тебя, а ДЛЯСЕБЯ! Запомни это хорошенько!
RihannaSledgehammer
Время в немом пространстве вокруг меня останавливается. Все, кто был на террасе, смотрят уничтожающими, презирающими глазами.
Боже неужели я произнесла всё это вслух? Ведь держалась же изо всех сил, старалась не терять человеческое лицо! Чувствую, как стыд и отчаяние накрывают меня, понимаю сама, как близка к краю пропасти.
Внезапно из общей массы отделяется фигура, за ней знакомый силуэт. Это Алексон был здесь всё это время, и он всё слышал. Его глаза смотрят на меня. Они злые, осуждающие, разочарованные. Это то, чего вынести невозможно, нельзя преодолеть, всё, что угодно, но только не его разочарование! Сегодня я не только уничтожила себя как личность в его глазах, но и унизила его самого при друзьях. Я словно достала из стерильной капсулы всё ценное, что было у нас двоих, и швырнула это в самую мерзкую грязь.
Это больше, чем я могу вынести.
В мозгу пульсирует зловещая мысль, да, та самая. О, Боже, мой разум даже не пытается меня остановить. Что я делаю? Куда я несусь? Вот дорожка к нашему дому, вот каменная лестница к пляжу, сам пляж, холодный песок под ногами. Я оглядываюсь, надеюсь зацепиться за что-нибудьчто-то, что остановит меня, или, может быть, пусть это будет хоть кто-то кто протянет мне руку, чтобы я могла только ухватиться за неё. Но нет, никого. И мои ноги несут меня дальше. Я бегу быстро, бегу легко, как никогда, так, словно я сухой лист, уносимый осенним ветром.
По щекам стекают слёзыникто их не сдерживает, не контролирует, о них и не помнит никто даже.
Куда же я бегу? Кажется, знаю, в лагунутам есть камни, много камней, есть выступ, и если с него спрыгнуть то всё закончится. Вся эта изнуряющая боль наконец уйдёт, всё это унижение, безысходность; эта чёртова болезнь, наконец, прекратит терзать меня; чёртова работа, чёртовы люди, чёртов муж, достало всё так, что больше не могу, не хочу, не хочу, я не хочу жить
Спотыкаюсь и падаю лицом на песок. Он налип на мои щёки, попал в ротэто ещё сильнее расстраивает меня, и я несусь с новой силой. Внезапно ощущаю прикосновение к своей руке и не сразу понимаю, что это. Затем моя нога цепляется за что-то, и я снова падаю, и снова лицом вниз, но это что-то не даёт мне упасть, подхватывает и держит, нет, уже с силой сжимает. В моих глазах вода и песок, я не могу понять, что со мной, вытираю лицо обеими руками, но всё равно ничего не вижу.
Не вижу, но слышу:
Не смей! Слышишь? Не смей даже думать об этом! Никогда не смей! он кричит и захлёбывается собственными эмоциями, с трудом подбирает слова, чтобы оформить в них свои требования. Если тебя не станет, не будет и меня! Я не останусь здесь, ты слышишь? Мне нечего здесь делать без тебя!
Он трясёт меня и повторят снова и снова:
Я не могу без тебя Я не могу без тебя!
И я понемногу спускаюсь на землю. Или наоборот поднимаюсь на поверхность? Из преисподней. Прихожу в чувство, понимаю, как близка была к трагично-бессмысленному, к проявлению слабости, несущей горе и боль другим людяммоим детям. Почему я вспомнила о них только сейчас? В моей голове вновь появляются человеческие мысли, роятся в ней, снуют, я снова живу. Затмение позади. Как хорошо, всё хорошо
Родные руки сжимают меня как никогда сильно, так, что едва могу дышать. Я ощущаю его воспалённые губы на своих песочных щеках, у уха, он шепчет всё то же, но уже спокойнее, медленнее, вот они снова на моей щеке, затем прижимаются к моим губам, но не целуют. Он слишком зол на меня, чтобы целовать.
Спустя мгновение я на песке, он сверху, держит мою голову руками, вернее, сжимает, как тисками, будто хочет выдавить из неё все чёрные мысли. Но они уже давно просветлели, и я думаю о том, как же он догадался, что я собиралась сделать? Неужели почувствовал? Так тонко, так изящно проник в меня и защитил от самой себя?
Его рука судорожно задирает платье, стягивает бельё. Боже, думаю, что он делает?! Нас же видно с террасы! Мы далеко, но вполне можно всё понять!
Но он проделывает всё так быстро, что я не успеваю даже рта раскрыть. Один рывок, и он во мне. Какой стыд! Какой восхитительный, какой желанный, бесконечно долго ожидаемый позор! Моя личность раздвоилась или расстроилась? Но, главное, часть меня уже получает наслаждение и удовлетворение. Меня словно два года мучала жажда, и вот, наконец, я припала к источнику и жадно заглатываю чистую, прохладную воду, её молекулы заполняют мои клетки живительной силой.
Но эйфория проходит быстро, даже слишком. И вот уже реальность давит на нас обоих своей зловещей ясностьюмы переступили черту. Грань дозволенности, разумности, пристойности. Мы сделали это публично на глазах у всех друзей, приятелей, своих супругов. Невозможно даже представить себе что-либо более омерзительное, чем это.
Омерзительное? Серьёзно? Разве это правильное, подходящее слово? Почему у меня такое чувство, будто я вру себе? Такое уж омерзительное? Это самая восхитительная, самая прекрасная вещь на свете, дарующая жизнь нашим детям, дающая ему силу, уверенность, это сладкое соитие в одно, разве оно может быть омерзительным? Я набираю полные руки его волос, сжимаю их, распрямляю, снова сжимаю: нет ничего более важного для меня во Вселенной, более дорогого, более нужного, ценного.
Есть только мы. Друзья уйдут, дети вылетят из гнезда, приятели рассеются, как дым, останемся только мы в объятиях друг другаодно целое, две части его, беспощадно раздираемые собственной глупостью в разных направлениях.
Мы плетёмся по берегу медленно и держась за руки. Не говорим друг другу ни слова. Неизвестно, что будет теперь со мной, с ним, с нашими семьями, с нашей жизнью.
Я нарушаю молчание первой:
Как мы теперь там появимся?
Как обычно.
После того, что мы натворили?
Чем наглее ведёшь себя, тем сильнее тебя почитают. Помнишь, чему равен интеллект толпы?
Чему же?
Интеллекту самого глупого в ней, разделённому на количество человек в толпе.
Артём и Габриель не заслужили этого.
Ещё как заслужили.
Объясни!
Что тут объяснять, всё ж ясно: есть мы с тобой и есть прихлебатели. Они, как гиены, всегда кружат над теми, кто делает что-то стоящее или обладает им, сжимает крепче мою руку.
Ты опять выражаешься абстрактно, жизнь ничему тебя не учит!
Прямота слишком груба и невежественна.
Но она спасает от многих недоразумений, а в нашем случае речь идёт о бедствиях!
Хорошо! Я считаю твоего мужа подставщиком и альфонсом. Он живёт за счёт тебя, а в данный момент и за счёт меня, что совершенно недостойно существа, относящего себя к мужскому полу! Это отвратительно, ты хоть понимаешь насколько?
Почему подставщик? Он помог мне, когда мне было плохо, не всякий может простить!
Я читал вашу переписку, он подставил мне ногу в самый неподходящий момент! Тебе не приходило в голову, у кого главная роль в спектакле, в котором мы все играем в последние годы?
А Габриель? Она любит тебя!
Так любит, что выставила на посмешище перед друзьями, опустила тебя, хотя многим тебе обязана. Я бы сказал очень многим! Всем, чем она дорожит! Кроме того, она тоже очень ловко оказалась в нужное время в нужном месте. Так ловко, что я даже опомниться не успел. Ты думаешь, кого-нибудь из них заботит, что мы чувствуем? Чего мы хотим, жаждем? Посмотри, что они сделали с нами!
Мы сделали это сами! Они тут ни при чём! Они просто любят нас и страдают из-за нас!
Какая же ты наивная всё-таки! Не чувствуешь, не понимаешь, как тебя подталкивают к решению, которое ты вовсе и не хочешь принимать!
Алекс так неоднозначно всё развернул, под таким углом я даже и не думала смотреть на всю эту картину. А ведь он прав: Артём подтолкнул меня. Человек, желающий добра, посоветовал бы не спешить и уж точно вначале во всём разобраться.
А Габриель? Она от святого духа забеременела?
Это вышло случайно.
Ты поэтому женился?
Не совсем.
Почему же? Ты любишь её?
Конечно, нет!
Алекс останавливается. Разворачивает к себе лицом, сжимает ладонями мою голову и, заглядывая в глаза, говорит:
Я не люблю и никогда не любил Габриель! Она нужна была, чтобы показать тебе, что это!
Что «это»?
То, что я всегда чувствовал!
Что ты имеешь в виду?
То, как ты уходила от меня и шла к нему, ложилась в его постель. Его руки обнимали тебя, его губы целовали, его
Стоп! Алекс, остановись! Ты переходишь границы! Он был моим мужем!
А кем был я? Разве ты не видела, что сделала со мной? Тебе не было жаль меня? Совсем? Теперь ты знаешь, что я чувствовал, теперь ты знаешь каково это. И теперь, может быть, ты поймёшь, почему я принял то решение, которое тебе так не понравилось. А ты ну просто цинично приехала, чтобы сказать: «Нет, ты не можешь! Ведь мы в ответе за тех, кого приручили!».
Я стою оглушённая: выходит, он испытывал всё то, что и я за последние два года, и сейчас он говорит, что всё то же самое было у него, и когда мы встречались, и когда жили вдали друг от друга в течение пяти лет.
Да-да! Я намного опытнее тебя в этом деле, и уже научился жить с этим. А тебе только предстоит, но ты оказалась совсем слабенькой. Я представлял себе всё немного иначе. Если бы только знал, что творится с тобой, я бы послал их ко всем чертям уже давно.
А ты не знал?
Не представлял, насколько всё плохо.
Когда же ты понял?
Когда ты дарила мне торт. Такой печали в глазах я не видел ни у кого и никогда, даже у родителей больных детей. И я решил тебе помочь. Ты знаешь, как.
Ты подстроил всё со смотровым окном?
Нет, конечно, смеётся. Я прекрасно знал, что ты его не закрыла, ты всегда забываешь. Я мог бы пойти и сделать это сам, или сказать Артёму, но мне нужно было побыть с тобой наедине. Разве тебе это не помогло?
Помогло. На месяц.
Только на месяц?
Да, пока Габриель не сказала, что снова беременна.
Чёрт, я не учёл этого.
Да, и всё стало ещё хуже, чем было. Второго ребёнка ты тоже случайно сделал?
Второго нет. Мне было хорошо с ней, спокойно. Я стал думать, что, возможно, у нас с ней всё получится. Она не противилась рожать, как ты, смотрит с укором, а детей чем больше, тем лучше. Ты же знаешь моё мнение на этот счёт.