Эти трудности делали бы ее живой, заставляли бы жить и планировать жизнь; научили бы действительно распоряжаться своей жизнью.
Чувство, что она испытала по отношению к новому молодому человеку, было зрелым и таким всеобъемлющим, что все прошлые увлечения теперь и сердечные неудачи казались ей смешными, детскими и несерьезными. Марина не представляла себе, как она жила до того, как встретила Игоря, как ей вообще нравились какие-то молодые люди, если на этом свете есть онИгорь И жизни без него она не представляла. Он был ее человеком, ее половинкой, именно тем, кто ей нужен, кого она так долго ждала. По ночам, вспоминая их свидания и первые поцелуи, Марина просто обмирала от нахлынувшего на нее совершенного, абсолютного счастья, и благодарила всевышнего, что он подарил ей это всеобъемлющее чувство любви
Она вдруг четко осознала, что хочет не просто обжиматься с Игорем вечерами под лунойнет, она хочет за него замуж. Хочет убирать дом, чтобы было уютно и чисто, хочет варить борщи и гладит белье. Наглаживая свои блузки, Марина с удовольствием вдыхала запах нагретой ткани, и представляла, как будет гладить мужу рубашки.
Мужу! И никак иначе!
В такой перемене в сознании Марины тоже был повинен Игорь. Очень опрятный, одетый просто, но аккуратно, с иголочки, он как-то сразу начал говорить о серьезных вещах. О жилье, о том, что и как принято у них в семье, даже заочно познакомил Марину со своим родителями, серьезно пояснив девушке, что очень уважает и любит ихи тонко намекнул, что очень хотел бы, чтобы она понравилась им. Он даже на руки ее поднялочень легко, хотя Марина была уверена, что очень тяжелая, просто неподъемная! шутя, что в дом-то ее внести сможет. Слово «замуж» и «свадьба» он повторял в завидной регулярностью, и Марина просто ушам своим не верила. Мужчина с такой легкостью говорит о том, чего все они боятся как огня? Размышляет о семейной жизни? Примеряет на себя роль семьянина? Невероятно!
От этих неспешных, основательных разговоров Марина просто таяла, и самой себе давала обещание стать Игорю отличной женой. Такой, какую он заслуживает!
Игорю Марина понравилась, очень понравилась, это верно; понравилась ее скромность, ее чистота, но вот ее тургеневская барышня с жалким взглядом побитой собачонкинет. А Марина, оглушенная нахлынувшим на нее чувством, так растерялась, что просто не знала, как себя вести, и просто пошла по привычному сценарию. И на какой-то невинный вопрос Игоря не нашла ничего лучше, чем потупить скромно глазки и пробормотать что-то типа «да где уж мне, кому я нужна?»
Игорь строго посмотрел на Марину и задал один лишь вопрос:
Ты что, совсем себя ни во что не ставишь?
От этих слов тургеневская девушка разлетелась в куски; Марина, испытывая мучительный стыд, ничего не ответила, но вопрос ее встряхнул, заставил ныть и привычно испытывать чувство ущербности. Было чудовищно больно услышать это от любимого человека, в первые же дни их знакомства, но Марина была благодарна Игорю за то, что смогла избавиться наконец-то от стыдного желания, чтобы ее пожалели, как убогую и несчастную.
Избавилась от жалости к самой себе.
Игорю не нужна была в жены жалкая, забитая девчонка.
Он был достоин только самого лучшего!
«И я буду такой! упрямо сжав зубы, думала Марина. Буду!»
Однако, время шло, а дальше приятных прогулок под луной и разговоров о светлом будущем отношения Марины и Игоря не продвигались.
Был, правда, неловкий, торопливый сексМарина почти ничего не почувствовала, и после процесса долгое любование ею, слегка напуганной и удивленной тем, как странно и неприятно все прошло, когда любимый шептал ей «не наглядеться на тебя, не надышаться». Марина утешала себя тем, что, вероятно, у нее просто мало опыта, и она просто не смогла расслабиться, самое-то главное это сам факт состоявшегося акта любви! Но после этого неудачного свидания Игорь не предпринимал попыток снова с нею переспать, хотя и покидать ее, вроде, не собирался.
Он все так же ходил к Марине по вечерам, они много говорили, но и только. И все чаще перерывы между визитами Игоря были все длиннее, он проводил с Мариной времени все меньше, а в его поведении, в его голосе проскальзывали какие-то противные, циничные ноты, и Марина уже с рудом успокаивали себя, уговаривала«ну, это же твой любимый, твой Игорь, без которого ты жить не можешь!», подавляя в себе зарождающуюся обиду и отвращение.
Нет, нет, это же Игорь.
Показалось.
Не может он быть мерзавцем. Не может он меня бросить после всего того, что говорил мне, после всего того, что обещал, после стольких совместных мечтаний и выстроенных воздушных замков! Не может! Иначе зачем все это?! Зачем все это было?! Зачем было дарить ей надежду?
Вот этого объяснить Марина совсем не могла. Игорь разочаровался в ней? Хочет бросить, но не решается вот так, в лоб, заявить что все кончено? Или есть какая-то иная, веская и объективная причина? Вероятно, Игорь, такой основательный и рассчитывающий свою жизнь на десять шагов вперед, просто не хочет приводить ее в дом своих родителей, справедливо полагая, что молодые должны жить отдельно.
Сердце чувствовало что-то недоброе, но Марина отгоняла эти мысли прочь.
Разум никак не соглашался отказаться от пережитого счастья и требовал повторения, требовал еще и еще эмоций, но
***
Внезапно произошло две вещи: после того, как Марина блестяще защитила диплом, исчез, ничего не сказав, Игорьсовсем, став недоступным еще и в сети, и умерла бабушка Марины, пожалуй, единственный в мире человек, который Марину любил и поддерживал.
Это была страшная, тяжелая неделя. Измученная, посеревшая от горя Марина и думать забыла о пропавшем женихе. Пожалуй, было даже лучше, что его не было. Вести себя в такой ситуации она не умела совсем; ее хватало лишь на то, чтобы молча сидеть и смотреть в одну точку, молча переживая горе.
Отец плакал; а мамаша, напротив, была оживлена и очень деятельна. После бабушки оставалась квартира, и у Елены Петровны на нее были огромные планы. Прихлебывая поминальный кисель, она размышляла, продать ли «двушку» район-то престижный, да и квартира чистенькая, приличная, или сдавать ее.
Вот и отмучилась бабушка, насквозь фальшивым, очень добрым голоском повторяла Елена Петровна, делая вид монахини, узревшей светлое чудо господне. Ничего, она недолго маялась, недолго страдала.
За эти неуместные веселенькие слова Марине очень хотелось сказать матери что-то резкое, злое, чтобы та закрыла рот и не смела его больше открывать. Но бабушка сама умудрилась дать Елене Петровне по губам, да так, что зубы лязгнули.
Вступая в права наследства, Елена Петровна с мужем обнаружили одну принеприятнейшую вещь: завещание. Нотариус, поправляя на носу очки, ехидным, как показалось Марине, голоском зачел последнюю волю бабушки, по которой право на квартиру переходи Марине, а вовсе не ее отцу.
Вот таким вот, собственно, образом, в повисшей неловкой тишине произнес нотариус очень мягко, словно напугался эффекта, произведенного произнесенными им словами, и Елена Петровна уничтожающе глянула на дочь, да так, что Марина тотчас захотела провалиться сквозь землю.
Ну, учудила бабушка, сглаживая неловкую паузу, произнесла Елена Петровна излишне весело, все так же яростно глядя на Марину, чтобы та чувствовала себя провинившейся, никчемным говном, которое опять все испортило. Вот зачем такие сложности, одна же семья
Старушка-соседка и сослуживица Елены Петровны меж тем спешно ставили свои подписи в документе, подтверждающем, что завещание было оглашено, и Елена Петровна и на свидетелей, приглашенных ею и одним своим росчерком уничтоживших ее мечту на денежки, смотрела лютым зверем.
Семья одна, нотариус был непреклонен, но по закону именно барышня, он кивнул на Марину, является наследницей и может всецело распоряжаться завещанным имуществом. Так-то.
Ну, ничего, оптимистично продолжила Елена Петровна, кое-как пережив этот подлый удар, который, по ее мнению, она от старухи ну никак не заслужила. Сдавать будем, да, Марин?
Самое забавное, что отец, который и являлся наследником первой очереди, и, разумеется, при всем этом цирке присутствовал, не произнес ни слова. Марина посмотрела на него почти с жалостью; отец давно смирился с мыслью, что за него все решено и распланировано. Он даже не пытался оспорить наследство у Марины, в его безразличных глазах рисовалась абсолютная уверенность в том, что все свершится именно так, как придумала его жена
Нет, резко ответила Марина, вскинув взгляд на мать. Не будем мы ничего сдавать.
Думаешь, продать будет лучше? оживилась Елена Петровна. Ее серые глаза стали как будто теплее, в них вместо уничтожающей ярости промелькнула радость, и мать всем своим видом изобразила заботливость и покровительство так, как она умела это делать. Весь ее видрасслабленный, торжествующий, словно говорил: «Ну, вот и умница. Я тебя прощаю за то, что ты существуешь, так и быть. Ну, иди сюда, дай я тебя обниму, не бойся!»
А Марина просто обмерла от страха, представляя себе, какая буря поднимется после ее следующих слов. После материной расслабленности; после того, как она почти вкусила победу и поверила в то, что получила желаемое на блюдечке. В ее голову даже мысли не пришло, что Марина взбунтуется, ведь рабы не имеют права бунтовать
Нет, так же резко и решительно ответила Марина, глядя в ошарашенные глаза матери. И продавать мы ее не будем. Я сама там буду жить. Это мое жилье.
Кажется, Марина догадалась, зачем мать хотела продать жилье; поняла; вспомнила; машинаона хотела дорогую, новую машину, не скромную старнькую «Мазду», а такую, чтобы ух! Чтобы все соседи попадали с лавочек и балконов от зависти, когда Елена Петровна, торжествуя, садилась бы в нее!
Поэтому и отец не возражал; в глубине души он был вовсе не портив такого приобретения, и прекрасно понимал, что большую часть времени именно он будет поражать умы всего района новым автомобилем.
Отказ Марины подчиниться произвел эффект разорвавшегося снаряда; и мать, и равнодушно молчавший до сих пор отец подскочили на ноги и принялись кричать, да так, что Марина малодушно подумала сдаться и уступить.
Квартиру ей! сердито выкрикивал отец. Марина почти позабыла, какой у него голос; с отцом она не разговаривала вообщео чем? Он был вечно занят, вечно чем-то озабочен, да и времени побеседовать с дочерью у него не было А теперь, слушая его, Марина с удивлением отмечала, что интонации голоса у него точь-в-точь, как у матери. Словно Елена Петровна одновременно говорит и за себя, и за него. СмешноНе заслужила еще! Ишь ты, сопля зеленая! Ни дня еще не работала, а ей квартиру! Ты иди, заработай ее! Узнала бы сначала, как они, деньги, достаются!
Отец сердито сверкал темными глазами под сердито нависшими на них седыми бровями, и Марина с удивлением поняла, что он говорит так, словно она у него что-то в очередной раз просит, а он ей отказывает ввиду якобы непомерной дороговизны ее запроса.
Зачем тебе квартира? зло, с напором, вещала мать. У тебя что, семья, дети? Ну, зачем?
Говоря все это, мать как-то совсем выпускала из виду свои многочисленные охи на тему «когда же ты от нас съедешь и будешь жить своей жизнью».
«Квартиру продадут, денежки фукнут, с кривой ухмылкой думала Марина, выслушивая вопли родных, и заведут старую песню по новой. Когда же ты уберешься и ни тени мысли помочь мне устроить мою жизнь. Ни капли желания помочь. Сама. Все должна сама! Так они учили? Вот я и делаю сама».
А еще ей вдруг вспомнился Игорь.
Ее Игорь, с которым она вынуждена была встречаться либо на улице, либо в своей комнате в квартире родителей . И это бы неловко и стыдно. А ведь можно, наконец, устроить свою жизнь с ним. Будет жильеи он уже не станет ломать голову над тем, куда привести свою невесту.
«Да, Игорь. Мой любимый, мой хороший, мой единственный Игорь. Он не должен испытывать чувства неловкости и таиться, как вор, тоже не должен. Я для него это сделаю. Не только для себядля него!»
Мысли о любимом человеке придали ей сил, Мрина поняла, что не уступит матери с отцом даже если ей придется драться.
Квартира бабушки теперь моя, так же зло, как мать, рявкнула Марина, краснея от подкатывающих к глазам слез. Вы же хотели, чтоб я жила отдельно? Вот! Ваша мечта сбылась!
Ох ты, какая умная! язвительно и насмешливо протянула мать, уперев руки в боки. За наш счет!..
Это бабушкина квартира, произнесла Марина твердо, перекрывая все крики и визги своим внезапно ставшим таким твердым и звучным голосом. А не ваша. И завещала она ее мне, а не вам. Вселюсь сегодня же и замки поменяю. Всего хорошего!
Глава 3. Куда делся Игорь?
На прощание, наматывая шарф на шею и кое-как, набекрень, нацепив шапку, мать ехидно, даже трясясь от злобной радости, произнесла:
Ничего-о-о-о Ничего. Сама приползешь!
Марина посмотрела в ее злобно-радостное лицо, на ее трясущиеся щеки, покрасневшие от стыда и гнева, и горько усмехнулась. Это мать? Этоее мать?.. Вот это злорадствующее, предвкушающее Маринины трудности существоэто мать?..
Девушка чувствовала себя оплеванной, униженной, все тело от стыда ломило, словно родители ей надавали пинков. Марина знала, на что рассчитывала мать, и от этого становилось еще унизительнее и горше.
Марина работала уборщицей в одной маленькой конторе и получала гроши. «Молодого специалиста», только выпустившегося из университета, со знанием языков и красным дипломом брать на работу не спешили. Девушка оббивала пороги всех подряд заведений, чтобы хоть как-то устроиться получше, но всюду ей отвечали «мы перезвоним», и на этом собеседование заканчивалось. Мать, глядя на уставшую, промерзшую дочь, возвращающуюся поздно вечером с очередного собеседования, всегда задавала один и тот же вопрос гадким, масляным голосом:
Что, и там тебя не оценили?
Голодная и измученная, Марина лишь торопливо кивала головой и торопилась как можно незаметнее прошмыгнуть в свою комнату, а мать устало всплескивала руками, заводила к потолку глаза, тяжко вздыхала как будто безо всей этой пантомимы нельзя было обойтись! Как будто без ее страдальческого вида Марине не было трудно и нестерпимо больно!
Но, похоже, мать не знала, что такое сочувствие и поддержка; спешно закрывшись на щеколду, Марина с отчаянием слышала материны причитания, ее долгие выговоры, которые на говорила вроде как в никуда, но адресуя их дочери.
Учили, училивыучили, с горькими вздохами говорила мать. И еще десять лет на нашей шее просидит
Тот факт, что Марина работает и сама себя обеспечивает, хоть плохонько, но все же, мать из виду упускала. Она презрительно морщила губы, глядя на обновки, которые приносила домой девушка, потому что вещи были очень простые и дешевые, и Марина в очередной раз испытывала причитающуюся ей порцию стыдаза то, что работает кем попало, за то, что не смогла устроиться тотчас же после выпуска, как ее подружки, и получает копейки, за то, что «на старости лет не помогает матери»
Бабушкину квартиру на ее крохотную зарплату содержать было дорого. Очень дорого. Это девушка прочла в веселых глазках злорадно посмеивающейся матери. Это означало питаться одним «дошираком» фактически голодать. Сколько протянет Марина? Месяц, два?
Измученная, замерзшая в не самой теплой куртке, уставшая, натягавшаяся на работе ведер с водой, сколько она протянет на пластиковой лапше? Как скоро она приползет к матери за помощью и сама отдаст ключи от квартиры, которую так яростно сегодня отстаивала? Сколько слез прольет и проглотит от унижения, когда мать раз за разом ее станет спускать с лестницы и гнать туда, в пустой дом, где девушке придется провести очередную голодную ночь?
Все эти бесхитростные мерзкие радости были словно написаны на лице Елены Петровны. Глядя в бледное лицо дочери, та, раскрасневшаяся от возбуждения, поигрывала бровями, словно ожидая, что Марина одумается тотчас, уступит, но Марина смолчала.
Отчего-то именно сейчас ей отчаянно захотелось не уступать матери! Зная, как трудно и невыносимо будет впереди, она не хотела доставлять матери этой пошлой радости и ушла первой, с высоко поднятой головой, не дожидаясь, когда соберутся негодующие родители.
***
Бабушкина квартира встретила ее тишиной, блаженным теплом и приветливым уютным желтоватым светом лампочки в прихожей. Марина, аккуратно разувшись в прихожей, прислушиваясь к чему-то, сделала несколько шагов в сторону комнаты, чуть касаясь стеныи вдруг разрыдалась, чувствуя невероятное облегчение и тоску одновременно.
Все, что ее окружало, было до боли родным, уютным, хорошо знакомым. Воздух все еще звучал ласковым голосом бабушки, но самой ее уже не было. Все было на своих местах, пол поблескивал, намытый и натертый, на окне на кухне были белоснежные крахмальные занавескибабушка прекрасно шила и вышила их сама, создала зимнюю красоту в технике «ришелье», а ее самойне было.