Это ты, Сушкин, брось! незаметно для себя повысив голос, отпарировал Бляхин. Критика бывает разная. Бывает полезная, разумная, а бывает и такая, как у дедушки Крылова в басне «Пустынник и медведь».
Это как Мишка своего дорогого дружка камушком по лысине благословилхотел муху согнать! быстро сообщил женщине сержант-артиллерист.
Вот именно: муху! многозначительно кивнул ему Бляхин. А кому нужна такая критика: камнем по лысине, ну-ка, подумайте!
Так ведь какая лысина, гражданин! сказал старик колхозник, с интересом рассматривая сверху голый гладкий череп Бляхина, попадаются такие крепкие, что их и обухом не прошибешь, не то что камушком!..
Бляхин посмотрел на него осуждающе, но ничего не ответил и продолжал изливать душу железнодорожнику, в сочувствии которого к себе он, видимо, не сомневался. Тот действительно глядел на Бляхина понимающе-жалеющими глазами, кивал головой, причмокивал губами и вообще всем своим видом как бы говорил:
Ай-ай-ай, как нехорошо обошлись с таким достойным человеком!
Ты же знаешь, товарищ Сушкин, что работали мы неплохо, жаловался Бляхин, план выполняли и даже перевыполняли. И качество продукции в нашем промсоюзе тоже ничего, подходящее, потребитель не огорчается. И вот, как сейчас помню, сижу я у себя на работе, в своем кабинете, изучаю цифры по выпуску конской сбруи, вдругтелефон зазвонил. Поднимаю трубку. «Алло! Бляхин у аппарата». А в трубкеголос: «Это Поруков с вами говорит!»
Железнодорожник сделал «большие глаза» и сказал:
Ну? Неужели сам Поруков?
Да, брат, такие пироги. «Слушаю вас, товарищ Поруков». «Сейчас к вам придет некто Волошкин, необходимо его устроить. Понимаете?»«Понимаю, товарищ Поруков». Отбой! Все!.. Приходит некто Волошкин, одет прилично, держится авторитетно, солидно. И лицосимпатичное: нос такой глаза, в общем, все на месте. «Вам звонил товарищ Поруков?»«Звонил». «Вот я весь тут, к вашим услугам». Разговорились. Оказывается, понимаешь, некто Волошкин работал в нашей системе на юге. Стаж порядочный. Подходящий человек. И тем болееот самого Порукова. Я, естественно, снимаю трубку, звоню на наше обувное предприятиеФилимонову Игнату Васильевичу. Хороший мужик, ты его знаешь, товарищ Сушкин. Тоже пострадал.
Все у вас хорошие, а получается нехорошо! сказал старик колхозник.
Так ведь мне же был звонок, стал объяснять ему Бляхин. Если бы мне Поруков не позвонил, я бы тоже не позвонил. А тут Поруков звонит. (Спохватившись, он обернулся к железнодорожнику.) Ты знаешь, товарищ Сушкин, что если уж Поруков позвонилвсе. Верно?
Верно! согласился железнодорожник.
Но я Филимонову сказал как надо. Я сказал: «Игнат Васильевич, к тебе приедет некто Волошкин, надо его устроить. Поруков звонил. Понимаешь? Но посмотри там, как и что». А Игнат Васильевич уши развесили рад стараться!
Как же ему не стараться, усмехнулся железнодорожник, когда ему сам Бляхин позвонил!
Постой, постой! рассердился Бляхин. Я же сказал: «Посмотри!» А Игнат Васильевич, вот ведь олух царя небесного! взял этого Волошкина на работу и сразу же поближе к деньгам. Трех недель не прошлотолько мы этого Волошкина и видели!..
Что же ты тогда обижаешься на газету? сказал железнодорожник. Ведь ротозейство-то было?
А разве я Филимонова оправдываю?! с жаром ответил ему Бляхин. Он хоть и хороший мужик, но в данном конкретном случае допустил ротозейство. Тем более, что он был мною предупрежден: «Посмотри!»
А онпосмотрел на этого Волошкина и видит: нос, глазана месте, значит, человек подходящий! сказал сержант-артиллерист.
По-вашему, выходит, явиноват? желчно сказал сержанту Бляхин.
Вы и Поруков!
Что вы? Товарищ Поруков здесь абсолютно ни при чем! испугался Бляхин. Он этого мерзавца в глаза не видел, понятия о нем не имел. Ведь потом-то выяснилось, что ко мне не Поруков звонил, а сам этот некто Волошкин.
А почему вы сами не позвонили Порукову, не проверили? после неловкой паузы спросил Бляхина сержант.
Оснований не было! Голос у него был такой Ну, абсолютно поруковский, авторитетный. А главное, я дня через три после звонка столкнулся в одном месте с товарищем Поруковым, как говорится, носом к носу. Обычно как бывает? Поздороваешьсяи все! А тут он мне руку подал, спросил, как идет работа. И смотрел на меня так благожелательно, ласково даже!
Женщина в темном платье вздохнула и сказала:
А вы, значит, подумали, что он вам за Волошкина благодарен!
Вполне можно было так подумать! В чем же я-то виноват?! Надо разбираться, когда человек виновник, а когда жертва обстоятельств Вот еду в редакцию Хоть выскажусь там, объясню им, понимаешь, что нельзя же ни за что ни про что на человека такой ярлык наклеивать: ротозей!..
Голос у Бляхина снова стал вибрировать, большая бледная лысина порозовела.
Д-а-а! протянул старик колхозник. Плохо написала газета. Это выверно, гражданин!
Бляхин поднял голову и посмотрел на него с благодарностью.
Плохо! повторил тот убежденно. Слабовато! Вас не только за ротозея надо было отстегать, а еще и за подхалима вам прибавить!
Что такое?! грозно нахмурил брови Бляхин. Что вы хотите сказать?
То, что сказал!.. Ведь почему у вас ротозейство получилось? Начальству хотели угодить!..
Правильно! поддержал колхозника сержант. На почве подхалимажа вы оскандалились, уважаемый, факт!..
Верно, верно! сказала женщина. Вот и зять мойкоторый заседатель народный, рассказывал
Никого ваш зять не интересует! ледяным голосом перебил ее Бляхин и, обращаясь к железнодорожнику, сказал:Пойдем ко мне в купе, товарищ Сушкин, а то тут у тебя нездоровая обстановка!..
Люди, сидевшие в купе, переглянулись и засмеялись словно по команде. Железнодорожник положил руку на толстое колено Бляхина и примирительно сказал:
Хочешь мой совет послушать, товарищ Бляхин? Из личного, как говорится, опыта?
Давай!
Возвращайся домой.
Как домой?
Очень просто: обратным поездом. Со мной то же недавно было. Только меня не в газете пропесочили, а на собрании. Правильно пропесочили. Ну, я обиделся и тоже поехал объясняться. И что же? Ехал объясняться с одной шишкой на лбу, а вернулся с двумя. Объяснился!..
Бляхин вскочил и, видимо, хотел сказать железнодорожнику что-то очень резкое, но взглянул на лица его попутчиков, осекся и молча вышел из купе.
Утром, когда пассажиры проснулись, железнодорожник, ходивший умываться, вернулся с новостью: Бляхина в вагоне не оказалось.
Наверное, в другой вагон перешел, засмеялся сержант. Чтобы даже и не видеть нас. Сердитый товарищ!
Нет, он совсем с поезда сошел, сказала женщина в темном платье. Ночью мы где-то стояли, я проснулась, гляжу в окно, а он стоит на платформе. И лицо задумчивое такое!
Это хорошо, что он задумался! сказал старик колхозник, вкусно потягиваясь на своей верхней полке. Может, додумается. Дотянет!
Бывает! согласился с ним железнодорожник и, открыв свой чемоданчик, достал хлеб и колбасу: пора было завтракать.
1952
Тройка за поведение
Иван Семенович Покатилов, бухгалтер большого универсального магазина, сидит у себя дома и пишет письмо учителю русского языка школы, в которой учится его сын Игорь.
Тонкие губы Ивана Семеновича поджаты, на лице многозначительная ирония. Игорь, стриженный ежиком смугло-бледный мальчик, сидит тут же в кресле, в углу, молча наблюдая за отцом.
Перо, зажатое в крепких волосатых пальцах Ивана Семеновича, быстро бегает по бумаге.
Папа, улыбаясь краешком рта, произносит, наконец, Игорь, ты сейчас похож на князя Курбского.
Иван Семенович поднимает голову, поправляет очки и строго смотрит на сына. Он не помнит, кто такой князь Курбский, и не знает, хорошо это или плохобыть на него похожим. Поэтому он делает вид, что не расслышал.
Что такое? Какой князь?
Помнишь, он сидел в литовском шатре и писал спешное письмо Ивану Грозному? «Прочтет, улыбнется, и снова прочтет, и снова без отдыха пишет». Ты тоже пишешь и улыбаешься!
Пожалуйста, без глупых шуток! обрывает Игоря Иван Семенович. Я тебя же защищаю. Неблагодарный мальчишка!
Игорь умолкает, обиженно сопит. Перо опять быстро забегало по бумаге.
«никак не могу согласиться с вашей оценкой домашнего сочинения моего сына Игоря Покатилова в 3 (три) балла, пишет Иван Семенович. Я лично проверял работу сына и со всей объективностью нахожу, что она достойна оценки 5 (пять) баллов. Считаю своим отцовским долгом»
Папа! неуверенно бросает из своего угла Игорь. Если разобраться, то Василий Павлович мне правильно тройку поставил. Я это признаю в порядке самокритики!
Иван Семенович кладет перо, оборачивается к сыну:
Ятвоя «самокритика». Понял?
У меня ошибка была грубая
Не было у тебя ошибок!
Была! Я написал, что Волго-Дон войдет в строй в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году, а он на самом деле будет готов в тысяча девятьсот пятьдесят втором. Как это меня угораздило!.. И ты тоже проглядел!
Иван Семенович сокрушенно крякает, но не сдается. Ему кажется, что, если он признает свою ошибку, отцовский его авторитет полетит в пропасть.
По существу, Игорек, это у тебя не ошибка, а описка. Просто, как говорится, перо споткнулось!
Споткнулось перо, а наврал-то я!
Не спорь со мной! Опискаэто описка, а ошибкаошибка!
А по-моему, папа, это все равно, что описка, что ошибка. Ведь все равно я на два года с Волго-Доном опоздал.
Некоторое время отец и сын молчат. Потом Игорь тем же неуверенным и мрачным голосом говорит:
У меня еще запятые были не на месте кое-где. И двоеточие я не поставил перед перечислением.
Не знаю я проверял.
Ты не заметил! Не пиши, папа! И так ребята в школе смеются, что я от тебя письма учителям ношу. Они меня дипкурьером зовут.
Совсем не остроумно!
Не остроумно, а все смеются. И мама, когда уезжала, говорила, чтобы ты не писал. Вот увидишь, она приедет, узнает, что ты опять писал учителям, и тебе попадет!
Толстые уши Ивана Семеновича багровеют.
Замолчи! И не суй свой нос куда не следует!
Он вкладывает письмо в конверт и надписывает адрес:
На, возьми! Передашь своему Лузгину.
Игорь берет конверт, вздыхает.
А какую отметку ты просишь, чтобы он мне поставил за сочинение, папа?
Пятерку, конечно! У тебя мысль есть в сочинении. А это главное!
Пятерку он ни за что не поставит! вслух соображает Игорь. А четверочку хорошо было бы натянуть.
И в его кофейного цвета круглых глазах появляются хищные огоньки.
Вечером на следующий день Иван Семенович, вернувшись из магазина, узнает от Игоря, что учитель Василий Павлович Лузгин письмо его прочитал и просил передать, что ответа не будет. А если, мол, Иван Семенович хочет поговорить с ним, пусть зайдет в школу.
Ах, вот как они изволят рассуждать! Хорошо-с!.. Придется написать директору.
Через два дня Покатилов сидит в кабинете директора школы и слушает, что говорит ему директор, Михаил Ильич, полный седеющий мужчина с добрыми, очень молодыми глазами.
На одутловатом, напряженном лице Ивана Семеновича написано: «А я все равно останусь при своем мнении!»
Подумайте, Иван Семенович: почему вы считаете для себя удобным вмешиваться в педагогический процесс? мягко говорит директор школы. Да еще в такое тонкое и сложное дело, как оценка успехов ученика! Достаточно ли вы сами подготовлены для этого?
Я вижу, товарищ директор, что вы целиком на стороне вашего Лузгина. Вы сами педагог, поэтому вы и защищаете педагога. Понятно!
Я защищаю не педагога, Иван Семенович. Лузгинопытный, старый учитель. Он не нуждается в моей защите. Я защищаю вашего Игоря.
От кого?!
От вас, Иван Семенович! Вы же его портите. Он хороший мальчик, трудолюбивый, честный, а вы делаете все, чтобы превратить Игоря в бездельника и ловчилу.
Вот это интересно! говорит Иван Семенович, густо наливаясь кровью. По-вашему, выходит, нельзя даже заступиться за своего ребенка!
За вашего ребенка, Иван Семенович, к сожалению, мы, школа, вынуждены заступаться. Ведь, подрывая в глазах вашего сына авторитет учителя, вы наносите большой вред прежде всего ему, Игорю!
Значит, так: авторитет учителя подрывать нельзя, а авторитет родителяпожалуйста, сколько угодно?!
Боюсь, что ваш отцовский авторитет вы сами подрываете. Вам надо подумать о том, как его восстановить.
Я вижу, товарищ директор, что мы с вами не договоримся, говорит Иван Семенович, поднимаясь. У вас свое мнение, у менясвое. Но я человек принципа, я буду дальше писать. В гороно. И так далее. Своего добьюсь по данному конкретному случаю. Счастливо оставаться!
Иван Семенович раскланивается и уходит, настроенный весьма воинственно.
Вечером Игорь один в квартире. Он сидит за отцовским столом и пишет письмо матери, которая уехала к заболевшей тете Зине в Калинин.
«Дорогая мама, приезжай скорей! пишет Игорь. С папой плохо. Он опять пишет учителям. Мне одному с ним не справиться, и я очень встривожен его поведением. Оно у негона тройку»
Перечитав написанное, он хмурится. Покачав головой, исправляет «и» на «е» в слове «встривожен» и продолжает писать.
1953
Фуфаев
Еще в гардеробной Иван Семенович Фуфаев, сотрудник одного не очень крупного, но и не мелкого учреждения, раздеваясь, заметил что-то неладное.
Гардеробщица тетя Катя, принимая от него шубу и калоши, как-то странно на него поглядела Взгляд ее был насмешливым и в то же время по-женски жалеющим.
Иван Семенович, возможно, и не обратил бы внимания на выражение лица простой гардеробщицы, если бы, причесывая перед зеркалом остатки шевелюры, ровно обрамлявшей его круглую, как клумба, лысину, не увидел в зеркале, что тетя Катя теперь уже откровенно смеется, деликатно прикрывая мягкий рот ладонью.
Что вы, тетя Катя? спросил Фуфаев, обернувшись.
Ничего, товарищ Фуфаев! ответила тетя Катя. Настроение хорошее.
По займу выиграли?
Нет, просто так! По погоде! Вон солнышко-то как играет!
Погода отличная! согласился с гардеробщицей Фуфаев. Я шел пешкомполучил удовольствие. Свободно можно было не надевать калоши. К тому же и по радио был объявлен хороший прогноз.
Не всегда они в точку-то попадают! сказала тетя Катя. Понадеешься на ихний прогноз, скинешь шубу, а потом зубами щелкаешь!
Бывает, солидно подтвердил Фуфаев.
Наблюдая за лицом тети Кати, он отметил про себя, что насмешливые огоньки в глазах гардеробщицы не гаснут, и добавил:
Ошибки неизбежны в каждом деле, тем более в таком тонком, как прогноз погоды, тетя Катя. Стихия!
Он покровительственно кивнул гардеробщице и стал медленно подниматься по широкой лестнице к себе на второй этаж.
«Неспроста! думал он, невольно ускоряя шаг. Видно, что-то случилось. И уже докатилось до гардероба!..»
Он открыл дверь и очутился в своем коридоре. Навстречу попалась машинистка Ольга Степановна. Фуфаев поклонился, машинистка ответила ему легким кивком головы, и улыбка, показавшаяся Фуфаеву язвительной, тронула ее поблекшие губы.
«И эта тоже!»подумал Фуфаев. Он уже не шел, а почти бежал. Скорей, скорейк себе! Расспросить, разнюхать, выяснить, разузнать!..
Он повернул направо по коридору, и сердце у него сжалось: на стене висел свежий номер стенной газеты «Наш рупор». Возле газеты никого не было. Фуфаев подошел, лихорадочно надел очки.
«Передовая В передовой ничего нет про меня О бдительности Тоже нет!.. Кому что снится Слава богу, мне ничего не снится!.. Карикатура!.. Что такое? Будка телефона-автомата. К ней очередь. Первым толстяк. Какая странная шляпа!.. С пером!.. Тар-та-рен из Та-рас-кона Тартарен?.. Тараскон?.. Учреждение, что ли?.. Не похоже Второй тоже странный тип! Нос кривой Барон Мюнхгаузен Ах, Мюнхгаузен!., знаменитый враль!.. Так, так, так, дальше Хлестаков!.. А это что за старичок?.. Шапка на затылке, бороденка растрепанная Да это же дед Щукарь Тоже умел поврать!.. А за ним Толстый, лысый, с портфелем! Фу, какая противная, смешная рожа!.. Батюшки, да это же я!»
Фуфаев уронил портфель, поднял его и быстро прочитал подпись под карикатурой: