Отец, обратилась она к старику, возьми внука, а я сготовлю вечерю.
Поджарь нам яичницы с салом, посоветовал хозяин, сняв полушубок и протягивая мальчику короткие, согнутые в локтях руки. Ну, малый, иди, к деду.
Мы прошли в соседнюю комнату. Старик зажег свет и предложил сесть на лавку. Почему-то в памяти ожила та давняя встреча на Птичьей. Вспомнились и слова: «Хочет свергнуть Илью Ильича и свергнет, помяните мое слово» Я не утерпел и спросил, знает ли старик заведующего фермой Илью Ильича.
Как не знать, ответил он, поглаживая своей зачерствелой ладонью голову внука. Мы с тем Ильей Ильичем даже тезки.
И как он поживает?
Ничего живет. Он смял в кулаке куцую бородку. Постарел и определился на колхозную пенсию.
А кто его заменил?
Нашелся тут один ученый человек Из местных. Сказать, зять его Алексей Скворцов. Не слыхал такого? Бедовый попался малый, с головой. Он у нас тут третий год, а столько свершил дел, что ферму нашу не узнать. Видал каланчу? Теперь у нас свой водопровод. Свинки получают питье прямо в закутах. Ткнет рылом такую чашечку и пьет себе на здоровье. Старик прижал головку внука к своей колючей щеке, поцеловал. Перевернул Алексей, перестроил всю свинячью житуху. Все поголовье теперь в станках, вольная пастьба кончилась. И породу завел другую. Ветродвигатель поставил механизация. А ты бы поглядел, какую соорудил кухню для свиней залюбуешься. Повара завелись, всякая кушанья варится да парится. Свинарки, как фельдшера, в белом. Построил откормочный пункт. Летом там свиньи, как на курорте. Полы деревянные, имеются душевые. Чуть какой кабанчик попачкался идет под душ. И готово беленький.
Ну, а что ж Илья Ильич? Не обижается на зятя?
Ничего, свыкся. Сперва серденько у меня побаливало, а потом ничего, прошло. И старик тихо рассмеялся. Ныне даже радуюсь и вот внуком забавляюсь Сережкой Скворцовым. Живем мы под одной крышей. Только Алексей с дочкой на той, на правой стороне. Жаль, что его зараз нету дома в Ставрополе в командировке. Дочка на ферме у них зараз вечерний обход.
В это время вошла хозяйка со сковородой, на которой скворчала и пузырилась яичница, и мы сели к столу ужинать.
ЛИСТОЧКИ ИЗ ТЕТРАДИ
Зимнее неласковое утро. Низкое небо в свинцовых тучах. Иней раскрасил крыши, облепил сизым дымком деревья. У коновязи мерзнет конь под стареньким казачьим седлом. Возле крылечка стынут легковые машины. Шоферы устроили перекур. Небольшой квадратный домик с крылечком на улицу. Над крылечком свежая вывеска: «Правление и дирекция МТС». Забиты мерзлой грязью ступеньки, и дверь почти не закрывается. Люди входят и выходят, и у каждого свое дело. Только три женщины в холодной прихожей, казалось, сидят и скучают. Они умостились на изрядно потертом диване, лица у них озабоченные, в глазах печаль. В кофтах, в теплых платках, они молчат, только вздыхают и изредка косятся на табличку:
«Предколхоза и директор МТС. Прием: по средам с 9 до 3, по пятницам с 3 до 9».
В кабинете тоже люди. Слышны бубнящие голоса. Молодцеватым шагом оттуда вышел мужчина в кубанке и в куцем полушубке. Шею его мягко обнимал синий башлык, на сапогах застаревшая грязь. В руках болталась плетка, наверно, это его оседланный конь дремал у коновязи. Помахивая плеткой и никого не замечая, мужчина направился к выходу. Его задержала молодая, бойкая женщина.
Так как же, товарищ бригадир? сказала она певучим голоском. Долго мы еще будем мариноваться? Когда дождемся приема?
Когда, когда, передразнил бригадир, хлестко стеганул плеткой о голенище. Ты что, Зойка, в такой своей молодости и уже поослепла? Разве эта табличка не для всех писана? Сегодня у нас не среда и не пятница какой может быть прием? И к тому же Алексей Алексеевич сильно занят Не до вас ему.
А другие идут через табличку, вмешалась пожилая женщина. Идут, не задерживаются.
То не другие, а инженеры, техники, механики.
А ты скажи ему, что пришли мы.
А позвольте, гражданочки, спросить, бригадир кисло усмехнулся, кто вы такие, эти «мы»? Или какие приезжие ревизоры, или еще кто?
Разве тебе повылазило! Мы это жены!
А что такое, извините, жены? На каком таком основании вы этим званием козыряете? Стыда у вас нету, вот какие вы жены Мужья трактора чинят, в три пота трудятся, а вы тут празднуете Эх, бабоньки, шли бы вы мирно на ферму Все добрые люди давно на работе.
Ферма от нас никуда не убежит.
Знаешь же, за каким делом мы сюда явились!
Пусть дает расчет
Нету нашим мужьям выгоды, вот и весь сказ.
Зачем себе жизнь ломать!
Бойкие эти голоса залетали в кабинет. Алексей Алексеевич проводил заведующего мастерской и главного инженера. Грузный, страдающий одышкой, он с трудом заложил руки за широкую спину и не спеша мерял шаги от дверей к окну и обратно. Останавливался возле дверей, прислушивался к голосам, кривил в улыбке толстые губы.
Слыхал бунтуют? Подошел ко мне, снова прислушался. Ох, и буйный же народ, эти три бабочки! И кто их настропалил?
А что у них?
За своих муженьков печалятся. Сел за стол, понизил голос. Видишь ли, дело тут такое. Ихние мужья трактористы. Ну, женушки узнали, что трактора переходят в собственность колхоза, и на этой почве зачастили ко мне. Не все, а эти три. Дескать, как же так! Обидно! Мужья теперь будут получать только по трудодням И заработку у них не уменьшится. Но разве женам это втолкуешь? Вчера были у меня эти красотки. Грозятся уйти из колхоза. А мое положение? Как директор могу отпустить, опять же трактористов жалко. Как председатель не могу, жалко лишаться лучших доярок и отличных трактористов. Вот, брат, положение Там есть такая Зойка бой-бабочка. В прошлом году я у нее на свадьбе гулял. Замечательная доярка. Труженица редкая. И вот я в тупике Что я могу?..
Алексей Алексеевич не договорил. Точно грозовым ветром распахнуло двери. Три колхозницы с возбужденными лицами остановились на пороге.
А-а! Заявились-таки трактористские женки, ласково сказал Алексей Алексеевич, силясь улыбнуться. Ну, здоровеньки булы! Закрывайте дверь и садитесь
Мы и постоим, не старухи. Зойка исподлобья кинула взгляд, нахмурила красивые брови. Ну так как же, Алексей Алексеевич? Долго еще мы будем ходить да кланяться? Или отпускай нас по-хорошему, или мы сами уедем в совхоз Заберем своих муженьков и укатим.
Насколько мне известно, сдержанно, с трудной улыбкой отвечал Алексей Алексеевич, от ваших мужей нет никаких претензий. Они спокойно ремонтируют свои машины и собираются пахать землю Да вы присядьте, успокойтесь Поговорим, сообща обсудим эту ситуацию. Я смотрю
Досказать ему не дали. Поднялся галдеж:
Что ты нас сажаешь?
И смотреть тоже нечего!
И не успокаивай, мы и так спокойные
Не хотим, чтоб мужья задарма работали!
А кто вам сказал, что задарма? У Алексея Алексеевича поползли по щекам белые пятна. Кто сказал, крикухи?
Все говорят!
Ослобоняй нас от колхоза и все!
Сказано, в совхоз подадимся.
Да помолчите вы, сороки! крикнул Алексей Алексеевич, задыхаясь и бледнея. Ох, и язычки у вас! Давайте спокойно поговорим Не хотите спокойно вообще не буду говорить.
Он дышал тяжело. Женщины, видя страдающее выражение лица у директора-председателя, умолкли.
Сядем, послушаем, согласилась Зойка. Пусть излагает.
Они сели на стулья, приготовились слушать. Алексей Алексеевич вытер платком мокрое, сильно побелевшее лицо и тихо сказал:
Ну вот, это другой табак Скажу вам, дорогие колхозницы, что горячность плохой помощник в споре.. Так что мы будем рассуждать трезво и логически. Конечно, слов нет, трудновато придется колхозу без таких геройских доярок. Но колхозная жизнь без вас, бабоньки, не зачахнет, не остановится, а пойдет себе вперед это вам надо знать. Но не об этом зараз речь. Вы, наверно, знаете, что человек живет и в уме прикидывает, что ему выгодно, а что невыгодно. И я хочу вам сказать: трактористам, вашим мужьям, в колхозе будет выгоднее, чем в МТС. А подумали вы и о своей выгоде? Наверно, не подумали. Вот ты, Зойка, всех помоложе и всех побойчее. Знаю, ты тут всему заправилой. Организаторша! С мужем ты живешь второй годок. Я помню вашу свадьбу и помню, как всем колхозом мы помогали молодоженам свить свое гнездо. И свили. Благодаря колхозу есть у вас теперь свой домишко, а возле него почти полгектара земли под огород. А чья это земелька? Колхозная. Вы с Василием раскинули на этой земельке сад, видал летом добрые зеленеют яблоньки и грушки. И абрикосовые корни тоже есть. Так что год-два и будет плодоносящий сад. Это какое богатство! А кто вам дал это богатство? Кто его принес во двор? Опять же колхоз. И я просто удивляюсь, как же ты, такая молодая, комсомолка и так быстро все это позабыла и выбросила из головы? И все вы, товарищи женщины, об этом забыли? А зря! Вспомните опосля, а поздно будет. Порвете ту пуповину, которая сроднила вас с артельной жизнью и тогда что?.. У всех вас есть коровы, телушки, поросята, куры, утки. Где все это в летнюю пору пасется? На колхозной земле. А премиальные дояркам? Ты, Зойка, не играй бровями, тебе причитается полторы тонны молока. А почет в работе? Особенно вам, дояркам. А люди, с каковыми вы росли и жили все эти годы? Как же все это бросить и уйти. И что ж с того, что ваши мужья нынче станут колхозниками? Не вижу в этом ничего плохого. Они механизаторы, пусть стараются на колхозных тракторах, а вы на фермах. Вместе столько заработаете
А трактора теперь будут наши? спросила Зойка.
Наши, колхозные.
Навсегда?
Навечно.
Алексей Алексеевич помял в пухлых пальцах папиросу, закурил. Понуря головы, женщины сидели молча. Зойка, краснея и заметно волнуясь, подошла к окну и долго смотрела на улицу.
Да и чего это я уговариваю вас, как детей, сказал Алексей Алексеевич. Вы не маленькие. Да к тому же я хоть и директор теперь, а не вправе решать эти вопросы единолично. Для этого есть общее собрание. Как постановят на общем собрании сами колхозники, так тому и быть, а мое тут дело маленькое. Он вынул из ящика стола ученическую тетрадь, оторвал листочки и роздал их женщинам. Вот бумага, подсаживайтесь к столу, берите карандаши и пишите заявления общему собранию. Пишите так: я, такая-то, имя, отчество и фамилия, добровольно ухожу из колхоза отказываюсь от всех выгод и привилегий колхозной жизни Прошу меня и так далее
Женщины молчали. В руках у них платочками белели листы бумаги.
Ну, чего же вы пригорюнились? Алексей Алексеевич обратился к Зойке. Ну, организаторша, усаживай своих подружек и диктуй. Ты грамотная.
Зойка отвернулась к окну. Ответила молодая, остроносая колхозница:
Так сразу? Надо сперва все обдумать и средактировать.
Вот у меня сынишка Коля, заговорила та, что закутана шалью, так, верите, до чего же мастак на сочинительство истинный Пушкин! Одни круглые пятерки
Погоди ты, Варвара, со своим сынишкой, зло сказала Зойка, ломая брови. У меня еще сынка нету, а погодить, как я вижу, малость надо. Подошла к Алексею Алексеевичу. Зачем же, Алексей Алексеевич, и с вашей стороны такая поспешность? Надо же нам сперва с мужьями посоветоваться, чтоб все было по-семейному А зачем же пороть горячку? И к женщинам: Так, что ли, хозяйки?
Конечно, дело такое
Дома, по свободе, оно лучше. Не торопясь
Поспешишь людей насмешишь.
Да и писать я не мастерица.
Так мы пойдем к моему сынишке Коле, поправляя шаль, сказала Варвара. Такой, скажу вам, писатель, такой писатель, что может враз сочинить любую бумагу Просто удивляюсь, откуда у мальца все это берется в голове Бойкий!
Ее никто не слушал. Зойка выпрямилась и сказала:
К твоему Кольке, Варвара, мы не пойдем. Ну, тронулись на работу. А то митингуем тут, сами без дела сидим и другим мешаем. Извините, Алексей Алексеевич. Нам, конечно, больно. Заработок у мужей, сказать, и у моего Василия был хороший, а теперь всякая обида лезет в голову
Понимаю, понимаю, провожая женщин, примирительно говорил Алексей Алексеевич. Так что вы посоветуйтесь с мужьями и пишите прошение
На следующий день, еще до захода солнца, к Алексею Алексеевичу пришла Зойка. Не поздоровалась, не подняла стыдливо опущенных глаз. Молча протянула листочки бумаги и хотела уходить.
Погоди, Зойка. А почему бумажки чистые? спросил Алексей Алексеевич. Или сынишка Варвары не сумел сочинить?
А ну его, того сынишку Просто мы раздумали. Зойка доверчиво улыбнулась. Ой, Алексей Алексеевич, если б вы знали, как мне досталось от моего Василия. Сперва говорил мирно, даже взял карандаш и начал подсчитывать, какой у него будет заработок Мне показывал, разъяснял. А когда я дала ему эти листочки и сказала, что вчера мы были у вас, Василий и взбесился. Таким распаленным я его еще не видела. Верите, вскипятился и ко мне с кулаками. Чуть было не побил И всему виной эти листочки из тетради. Играя бровями, добавила: Лаской да покорностью насилу угомонила и успокоила
ЧУЖАЯ РАДОСТЬ
В степи, около разъезда, торчал мрачно-серый элеватор. Со всех сторон к нему слетались грузовики с зерном, словно к улью пчелы в пору удачного взятка. Машины, горячие, запорошенные пылью, давили шаткий настил весов и катились дальше в разбитый колесами двор. Из широких ворот налегке выезжали порожняки, громыхали рессорами и скрывались в душной степи
Мне нужно было ехать в Усть-Навинскую, и я направился на элеватор, надеясь найти там попутную машину.
В конторке выдавали квитанции на сданное зерно. В тени, обступив бочку с водой, навозно-рыжей от раскисших в ней окурков, шоферы и проводники устраивали перекур. Я подошел к ним и случайно встретил Василия Кондракова своего племянника. На нем была майка грязно-кирпичного цвета, сильно оттенявшая костлявые, до черноты загорелые плечи. Меня удивили его худоба и усталый, болезненный вид, и я спросил:
Вася, ты чего так высох и почернел? Или болеешь?
Работенка, сам видишь, горячая, тут разве не почернеешь, ответил он неохотно. А ежели по правде сказать, то иссушила меня ненормальная моя семейная жизнь.
Что случилось?
Анюта от меня ушла Разве ты не знаешь? Худое его лицо помрачнело. Да, верно, об этом я не писал Не только писать, а думать стыдно А ты к нам? В гости или в командировку?
По заданию редакции. Как там у вас ГЭС?
Ничего, светит Так мы зараз помчимся. Вот только получу документы на зерно. Я езжу один, без провожатых. Правление доверяет. На болезненном лице расцвела улыбка. Мать моя, а твоя сестра, обрадуется. Ты как был у меня на свадьбе, с той поры и дорогу позабыл к нам Три года пролетело!
Жаркое небо. Пыльный тракт. Горячий встречный ветер и зубчатая синь далекого хребта. Справа отвесные берега, кудрявый лесок. Там укрылась Кубань.
Василий вел машину молча, склонив голову к опущенному ветровому стеклу. Ветер рвал льняной чуб, хлестал по глазам. Мне казалось, что Василий хочет заговорить об Анюте, но не решается. Я смотрел на пыльные будяки при дороге и вспоминал свадебное веселье, на котором и мне довелось побывать. Оно было шумным и людным. Ни на минуту не умолкали гармонь, пьяный говор, заливистые песни, беспорядочный выстук каблуков.
К полуночи, когда и хозяева и гостя выбились из сил, двор Кондраковых опустел. Последним выбрался за ворота охмелевший гармонист. Растянул меха двухрядки и, наигрывая «страдание», одиноко поплелся по улице. Пьяный казак, хватаясь за плетень, горланил истошным голосом. У порога мертвецки спал Никита Кондраков, отец Василия. Моя сестра Ольга, умаянная свадебной сутолокой, нагибалась к нему, хотела поднять.
Эй, батько! Нализался, как пчела меду! Она толкала мужа ногой, тормошила. Да встань, Никита! Все уже разошлись. Или тебе другого места нету! Ну чего, скажи, валяешься тут, как та свинья!
Возле заваленного посудой и бутылками стола пригорюнилась Анисья Андреевна мать невесты. Прикрыла платочком лицо и тихонько всхлипывала. Радоваться надо, а не плакать. У зятя золотые руки. Парень трудолюбивый, хозяйственный. Еще не женился, а надел земли для застройки выхлопотал. Навозил камней, с отцом уложили фундамент и поставили стены. Через три-четыре месяца у Василия будет своя хата. Живи, Анюта, и радуйся! Так чего Анисье Андреевне плакать и горевать?
Мне постелили под вишней в саду. В темноте я нащупал хрустящее сено, одеяло, подушку. Метрах в двадцати раскрытое окно. Я увидел, как в комнату вошла Анюта. На ней белое платье. В толстых, спадающих на грудь косах цветы. Она приблизилась к окну. Вынула из волос розу и, глядя в сад блестящими глазами, начала срывать лепестки.
Вбежала Клава соседка Кондраковых. На руке у нее красная повязка, через плечо перекинут рушник знак свашки. Клава была навеселе. Пила без разбору и вино, и водку и, румяная, не в меру шумливая, танцевала так, что сборчатая юбка, раздуваясь, оголяла ее упругие, красивые икры.
Клава обняла Анюту и, касаясь губами ее щеки, сказала:
Анюта, милая! Твою кровать мы поставили здесь еще днем. Сама, вот этими руками, напушила постель, а руки у меня счастливые. И с притворным смехом: Трусишь, девонька? А чего трусишь? Нам, бабам, этой участи все одно не миновать! Я все это уже прошла, но, как на грех, не повезло мне в замужней жизни. Только было во вкус вошла
Клава не договорила. На пороге Василий. Усталый и слегка хмельной. Зевнул, закурил и, усевшись на кровать, начал разуваться. Сапоги на нем новые, тесные, снимались трудно.
Подсоби, жена! сказал он и протянул ногу. А ну, тащи! И что за обувь не снимешь