Вернулся Василий часа через два. Я еще не спал. Присел ко мне, сказал:
И ты любишь перед сном читать? Читай! У нас свет хороший. Анюта, бывало, тоже читала. Наклонился, понизил голос: Хотел спросить Как думаешь, осенью будет новый набор на целину?
Что тебе вдруг пришло в голову?
К черту эту житуху! Смоюсь из Усть-Невинской Пропадай все пропадом! Не могу!
Да был ли ты у Анюты?
А то как же! Повидались
Говорили?
Было дело.
Что ж ты ей сказал?
У меня разговор один Просил вернуться.
А она?
Заладила свое: «Не тяни меня в кабалу. У меня, говорит, скоро экзамены» Нервно рассмеялся. У нее экзамены, а у меня хозяйство гибнет Вот тут и помири нас Плелся до дому и раздумывал: кто тут прав, а кто виноват?
И кто ж?
Никто! Прикинешь с одной стороны жить, как живут в городе, вольготнее. Отработал свое и свободен. Отдыхай, книжку читай, подымай свою культурность. Домой придешь, и не надо тебе думать, а как там корова, птица, накормлены ли, напоены С другой стороны примеряешь как же обходиться без домашности? Хоть трудодень у нас и дорогой, а все ж таки без своего непривычно. И мы не горожане. Сидим на земле и землей должны пользоваться Вот загвоздка! И после длительного молчания: Дядя, Анюта тебя уважает, я знаю. Потолкуй с ней, уравновесь ее. Уговори вернуться. Я согласен, чтобы она не работала на ферме. Пусть живет дома за хозяйством смотрит и к экзаменам готовится.
Я пообещал Василию завтра же поговорить с Анютой.
Возле серых, стоявших в ряд башен гудел трактор и надрывно стонала силосорезка. Из дугообразной, высоко поднятой трубы поднимался зеленый фонтан. В кучах свежая кукуруза. Между сочными листьями торчали недозрелые початки с нежными русыми чубчиками. В прожорливую пасть силосорезки кукурузу подавал Никита Кондраков. Увидев меня, он попросил какого-то парня подменить его, уступил ему место и подошел. Штаны на нем, рубашка испачканы зеленью, как у маляра.
Василий был у меня! громко сказал Никита, силясь заглушить железную песню машин. И хвалился, что ты взялся их помирить!.. Не советую влезать в это дело!
Почему?
Разбитый горшок не склеишь И я одобряю Анюту. Своей дорогой пошла, молодчина! А Василий живет чужим умом, прислушивается, что ему жужжит на ухо мать. Ты спроси у него, на кой черт ему обрастать хозяйством! Сам шофер, жинка грамотная, не баба, а золото Берег бы не хозяйство, а Анюту
Я обещал Василию поговорить.
Ну, раз обещал, то иди Спрос не бьет в нос. Ищи Анюту на тырле. Знаешь, где у нас тырло?
Тырлом, или тырлищем, в верховьях Кубани называют место водопоя и отдыха скота в жару. На берегу Кубани таких стоянок много. Тырлище вблизи Усть-Невинской было просторное, размером с добрую городскую площадь. С одной стороны курчавился лесок, с другой шумел мелкий перекат. В этом месте Кубань разлилась и обмелела. В пору зноя, спасаясь от мух и оводов, коровы уходят почти на середину реки. Стоят смирно, помахивая мокрыми метелками хвостов и обдавая спины брызгами.
Вблизи стада рессорный шарабан в одноконной упряжке. Гривастого старого коня палило солнце, нещадно жалили мухи. Бедняга усердно кланялся, трепал гриву, бил копытом, хлестал жестким хвостом оглобли Анюта и Клава, в одинаковых косынках и в белых халатах, только что подоили коров и с дойницами подошли к шарабану. Сиденье круглое, сплетенное из хвороста, как гнездо. В шарабане тускло белели бидоны.
Или у вас дневная дойка? спросил я. Так почему только две доярки?
Не угадал, товарищ! ответила Клава. Обеденную дойку позабыли, как ее и звать Это мы с Анютой ради научности в жару страдаем. Каждый день доим и записываем, доим и записываем для наглядности. Анюта, какие коровы больше дают молока двухразовые или трехразовые?
Помолчи, Клава. Анюта сняла халат и положила его на бидоны. Или все должны знать?
А что? обиделась Клава. Твой секрет? Да?
Мой или чужой неважно, сухо ответила Анюта. В гости к нам, дядя Андрей?
И по делу и в гости Ночевал у Василия.
Знаю. Анюта обратилась к подруге. Клава, садись в шарабан и вези молоко. Да поторопись, а то жарко
Вот небось нажаловался племянничек, не утерпела Клава. Проклинал жену, ругал Да и как же ее не проклинать? Сапоги ему не снимает, собственность его невзлюбила и на плечах свою голову имеет
Ну, помолчи, Клавдия!
А чего молчать? Пусть знает дядя, какой у него родственник. Сам по уши зарылся в кубле и молодую жену туда тащит.
Клавдия!
Ну хорошо, молчу
Она с укоризной посмотрела на Анюту, сняла халат и, подхватив рукой подол юбки, легко взобралась в гнездо. Стегнула кнутом и погремела по каменистой дороге Мы с Анютой пошли по берегу к станице.
Нужный разговор никак не завязывался. Я не знал, как мне попроще изложить просьбу Василия, и, чтобы не молчать, спросил Анюту, как она живет, как растет ее дочурка. Анюта с видимым желанием рассказывала о ферме, о своей учебе, показала тетрадь с записями трехразовой дойки.
Для моего экзамена пригодится К концу ноября у нас будет точная картина.
И после этих слов глаза ее вдруг наполнились слезами. Наклонила голову, спросила:
Что вам говорил обо мне Василий? Ругал?
Ему, Анюта, нелегко без тебя.
А мне? Слезы потекли по щекам; не мигая, она смотрела в знойную даль. От одной его матери не знаю, куда бы сбежать. Чего только она обо мне не говорит Вся станица знает, что невестка у Кондраковых и дура и вообще ненормальная. Дом, хозяйство бросила. От райской жизни убежала! Эх, ничего не понять вашей сестре. Ну и пусть, она уже старая. А вот Василий ничего не понимает это горько. Придумал какую-то радость и носится с ней Более двух лет я терпела, хотела понять эту его радость и не смогла Чужая она мне!
Но Василий-то не чужой? Он-то тебя любит? И вчера мне говорил
Плохая у него, дядя, любовь.
У вас ребенок Подумала ты об этом?
А что тут думать? Ему не я нужна, а работница при доме. Анюта уголком косынки вытерла глаза, мокрые щеки, робко улыбнулась. Говорите любит? Знаете что, дядя? Идемте к Василию! Да прямо сейчас! Поговорим вместе Может, он хоть вас послушается?
Василий подметал двор и нас не ждал. Он и обрадовался и смутился: не мог понять, что случилось. Бросил метлу, поспешно подбежал к калитке. Пригласил в хату, раскрыл ставни. Постель не убрана, стекла на окнах серы от пыли, на столе засиженная мухами немытая посуда.
Вот, Анюта, сказал Василий сама в наглядности убедилась, какой без тебя тут непорядок.
Вижу Грязно живешь, Вася.
Живу? болезненно усмехнулся. Не живу, а мучаюсь.
Хочешь не мучиться?
Зачем этот вопрос?
Я пришла поговорить
Опять разговоры? удивился Василий. Разговоры не помогут.
Почему? спросил я. Может, и помогут
Агитировать меня пришли?
Не ершись, Вася, ласково сказала Анюта. Давай спокойно обсудим, как нам жить бы по-хорошему
Вот-вот по-хорошему! А как по-хорошему? Как? Молчишь? А я знаю Хочешь, чтобы я лишился всего, что нажил. Это «по-хорошему»? Не-ет, я не дурак! Я не хочу быть посмешищем в станице Лишиться хозяйства? Это надо сперва потерять голову!
Вася, ну зачем нам вся эта домашняя обуза?
Обуза? Василий зло усмехнулся. Знать, не одумалась? Не поумнела?
Да рассуди, Вася, с любовью глядя на мужа, говорила Анюта. Зарабатываем мы хорошо, на жизнь хватит с лихвой И обратилась ко мне: В прошлом году, дядя, вдвоем у нас было около полутора тысяч трудодней. Одних денег получили почти пятнадцать тысяч. Да еще зерно, овощи. Мы и приоделись, и обулись. Радиолу купили, шифоньер, книги И еще
А молока где брать? перебил Василий. У соседа просить?
Ну сколько его нужно? Кувшин или два? Купим на ферме, оно дешевое. И мяса в колхозе купим. Деньги у нас есть. Вот окончу институт и буду зарабатывать еще больше. Проживем, Вася!
Василий, а ведь и верно, сказал я, желая поддержать Анюту, бюджет-то у вас получается вполне приличный.
Какой там, дядя, к черту бюджет! горячась, крикнул Василий. Никакого бюджета и никакой бухгалтерии не знал и знать не хочу! К черту все! Свой бюджет, тот, что ходит по двору, надо иметь Так что, дядя, и ты, жена, зря вы взялись морочить мне голову. Я еще из ума не выжил, своего не лишусь и не ждите! И ты, Анюта, не перелицуешь меня не тужься!
Эх, Василий, Василий, сквозь слезы проговорила Анюта. Знаешь, кто ты после этого?
Кто? Василий склонил голову, отвернулся. Дурак? Болван? Да ты говори, не стесняйся
Такими дураки не бывают. Анюту мучили слезы. Мелкий собственник и крупный себялюбец это к тебе подходит. И как я раньше не распознала тебя Эх ты, а еще клялся, что любишь!
И она, пошатываясь, вышла из хаты.
Что ж сидишь? сказал я. Задержи Анюту Ну, побеги!
Бежать? А зачем? Василий встал, вынул из кармана затертый в руках автомобильный ключик, подбросил на широкой, как ковш, ладони. Видно, насильно мил не будешь Ну, мне пора сменять напарника Вот что напоследок скажу, дядя. Себялюбец я или какой черт-дьявол, а только теперь я окончательно узрел: мы с Анютой разные, а оттого и пути-дорожки наши так сразу разошлись Горько сознавать, а это так Ну, пойду!
Он ушел В Усть-Невинской я пробыл еще два дня. Побывал на электростанции, управился с делами. Анюту так и не повидал: она уехала в район на совещание. Василий же в эти дни дома не ночевал.
В погожий осенний день я и секретарь Рощинского райкома Солодов направлялись в Белую Мечеть. По пути решили заехать в Усть-Невинскую. Лежала отлично укатанная дорога. Солнце светило ярко, а грело слабо. Поля опустели и выжелтели, небо над ними низкое, прозрачное.
Племянник-то твой улетел, кажется, аж на Алтай, сказал Солодов, когда мы подъезжали к Усть-Невинской. Подался к людям. Видно, там решил ума набраться
Заедем проведать Анюту?
Не сможем. Недавно она перебралась в Кардоникскую. Там у нее тетка по отцу И все из-за твоей сестры Ольги. Сын ее уехал, а она злится и зло вымещает на невестке. Пришла Анюта в райком со слезами. Получилось весьма удачно. Я позвонил в «Красный Октябрь» Калиниченку председателю. Ему как раз был нужен зоотехник, и Калиниченко с великой радостью принял Анюту как будущего специалиста Да я думаю, что скоро и Василий очутится в Кардоникской.
Что слышно о нем?
Вчера звонил мне Калиниченко. Говорил, что Василий прислал письмо. Не Анюте, а ему. А письмо-то все об Анюте. И как она живет, и как учится, и как растет девочка. Кажется, парень взялся за ум. О себе ни слова. Только и написал, что тянет на Кубань Да оно и понятно. Тут родился, тут жена с дочкой.
Мы въезжали на улицу, где жил Василий, и я подумал: что сталось с его домом? Наверное, двери и окна заколочены, а двор зарос бурьяном, одичал Вот и калитка. Я попросил шофера приостановить машину.
За плетеной изгородью стоял знакомый мне дом под потемневшим шифером. Ставни были раскрыты, стены выбелены, на чистых, промытых стеклах фартуками белели занавески. Во дворе детские голоса. Трое ребят, распугивая кур, играли в жмурки, прятались за копенку свежего, только что сложенного сена. Хозяин высокий молодой мужчина пристраивал к сараю новые двери. Его жена, полнолицая и тоже молодая, с подобранным подолом юбки и с засученными рукавами, стояла на табуретке и подводила темно-зеленой краской карнизы под окнами.
Что смотришь? спросил Солодов. Все ясно! Явились новые хозяева, как скворцы по весне. Когда мы сели в машину и поехали, он повернулся ко мне и с улыбкой добавил: В жизни так. Свято место пусто не бывает
ОБ АВТОРЕ
Семен Петрович Бабаевский родился в 1909 году на Харьковщине.
В 1936 году вышла первая книжка его рассказов «Гордость», а в 1940 году в ряде журналов и сборников была напечатана серия «Кубанских рассказов».
Великой Отечественной войне, в которой С. П. Бабаевский принимал участие как военный корреспондент, посвящена книга «Казаки на фронте» (1942 год).
В 1947 году вышел в свет роман «Кавалер Золотой Звезде», а в 1949 «Свет над землей». Оба эти произведения были удостоены Сталинских премий.
В 1958 году в 3 и 4 журнала «Юность» опубликована его новая повесть «Сухая Буйвола».
Все написанное С. П. Бабаевским рассказы, очерки, повести, романы связано с Кубанью и Ставропольем.