Что поймаем? Показаний на фишлупе почти нет. Так кое-где «бляшки»небольшие скопления рыб. Самописец чертит на бумаге жирную неровную линию грунта да верхнюю границу моря, а между этими двумя линиями пустота. Капитан, не отрываясь и не переставая курить, смотрит на светящийся экран фишлупы.
Я стою на руле, держу курс. Утреннее марево уже рассеялось, океан чист, зелен, пологая крупная волна бьет в форштевень. «Катунь» то задерет нос, то нырнет, и волна, разрезанная пополам, взлетит брызгами, слышен мощный удар по корпусу судна. «Катунь» вздрагивает, рыскает, я выравниваю ее. Брызги водопадом бьют на палубу. Стекла рубки в каплях. Если не смотреть на нос судна, а только вдаль, кажется, что горизонт то взлетает, то ухает вниз.
Лево три,приказывает капитан.
Есть лево три!подворачиваю руль на три градуса левее.
Так держать.
Есть так держать!
Вправо не ходи.
Есть вправо не ходить!
Волна изменила направление и теперь бьет в левую скулу траулера. Я все время подворачиваю штурвал влево, стараясь удержать судно на заданном курсе. Не дай бог сейчас сбитьсяпроскочим мимо того косячка, что нашел все же капитан! От постоянного напряжения опять заныли плечи. Ноги уже давно горятзначит, опухли. Черт с ними! Главноеудержать на курсе траулер.
А на горизонтекуда ни посмотри!видны рыболовецкие суда. Все выплывают и выплывают из синей размытой дали. Я их насчитываю двадцать девять. Встречными курсами процеживают они океан своими авоськами-тралами. Сколько раз надо протралить мутно-зеленую толщу воды, чтобы ухватить несколько тонн рыбы!
Сейчас что!вдруг говорит Носач, будто отгадав мои мысли.Сейчас смотри себе в фишлупу, как в телевизор, и лови, все видать: где косяк, где трал. А раньше всех этих приборов не было, ведро на шкертике за борт бросали, чтобы определить градиент.Поймав мой недоумевающий взгляд, поясняет:Разницу температуры воды. На этой разнице рыба и гуляет. Пока на вахте стоишь, плечо отмотаешь этим ведром. Да еще утопишь, не дай бог! Боцман три шкуры спустит. Техника на грани фантастики! И все вручную. Сеть выметатьвручную, выбратьвручную, трясти ее с рыбойопять вручную. Натрясутся рыбачкидо каюты дойти сил нету, в коридоре повалятся и спят мокрые. Хоть тонине проснутся.
Арсентий Иванович прикуривает сигарету от окурка.
Сейчас совсем другое дело. Возьми еще левее. Пять.
Есть лево пять!
Да-а,хмуро тянет капитан, не отрывая взгляда от фишлупы.Чисто, как футбольное поле.
Авось повезет,вставляет слово штурман Гена. Он все время возле капитана, сейчас его вахта и моя. (Капитан сегодня перевел меня с вахты второго штурмана на вахту третьего. «По всем вахтам пройдешь, по всем рабочим местам. Это тебе только на пользу». Ну что ж, по всемтак по всем.)
На авось раньше ловили,недовольно отвечает Носач.
Рыбы видимо-невидимо, а больше невидимо,произносит Фомич свою любимую поговорку. Он подходит к капитану. В руках радиограмма, только что полученная с берега.Раньше рыбы было навалом, успевай закидывай.
Фомич с сожалением вздыхает по ушедшим временам.
Вот именно,подтверждает капитан.Только дурак мог не поймать. Что у тебя?
Фомич подает радиограмму, Носач хмуро читает, хмыкает:
На экспорт приказывают ловить, а я вообще никакой не вижу еще. Хорошо им там приказы отдавать.
На экспортвыгодно,шепчет мне штурман Гена.На экспорт расценки выше. Замолотим.
Не говори гопобрывает его капитан. Как ни тихо говорил штурман Гена, капитан его услышал.
Да я так... вообще,оправдывается штурман Гена и смолкает. Но сдержать радость он не в силах и подмигивает мне. Красивое лицо его светлеет, становится еще красивее, даже одухотвореннее, что ли.
А Носач явно не в духе. Лицо его осунулось, под глазами сине, еще резче прорубились морщины на лбу, еще плотнее сжаты твердые губы, еще больше ссутулились плечи. Ему приходится тяжелее всех, как и всякому капитану. Все на неми слава и позор. Он за все в ответе, даже за то, что нет в океане рыбы. Для Арсентия Ивановича этот рейс особо тяжел. Он впервые вышел на промысел в звании Героя Социалистического Труда, надо его оправдать. Не победителем он не может вернуться в порт, не имеет права. А победу надо ковать с первого трала.
Уже три часа капитан всматривается в светящийся экран, и лицо его остается хмурым. Курит сигарету за сигаретой. Он недоволенрыбы мало. Не то, что было когда-то.
А я мысленно представляю, как толща воды перегорожена сетью, как, разинув огромную пасть, надвигается на косяк трал, как шарахается рыба от черной тени «богородицы» и попадает в трал. Нет ей спасения, со всех сторон теснят еевон сколько судов вокруг! В век НТР куда уж рыбе тягаться с человеком! Вопрос только в томв чей трал она угадает. И каждый капитан, конечно, хочет, чтоб в его.
Скоро конец моей вахты. Ноги гудят, плечи ломит. Странно, вроде бы никакой физической нагрузки на руле, но от постоянного напряжения, от постоянной готовности выполнить приказ капитана, от неусыпного наблюдения за стрелкой компасаусталость как на покосе.
Ну, все!решительно произносит Носач.Поднимаем трал.
Он идет от фишлупы к заднему большому окну рубки, где уже приготовился лебедчик Володя Днепровский, белокурый, улыбчивый и веселый парень, бывший ракетчик.
Давай!кивает ему капитан.
Есть ручки на ручки!лихо отвечает Володя и крепко кладет ладони на черные рукоятки управления лебедками.
На палубе!гремит голос капитана.Подъем трала!
Бригада добытчиков бегом становится по своим местам, а шлюпочную палубу усеивает люд, свободный от вахт. Все, кто не спит, все, кто не занят, все здесь. Первый трал! С него начинается промысел. Есть приметабудет полный, значит, рейс выпадет удачный, если нет пиши пропало. Рыбаки слегка суеверны. Потому и нет равнодушных к первому тралу.
Вздрагивают натянутые ваератолстые тросы, наматываемые на барабаны лебедок, гудят, тяжело идут. Бывалые рыбаки с радостью прислушиваются к ним. Тоже примета: загуделиесть рыбка!
За кормой невесть откуда взялась стая чаек. Тоже хороший признак. Кто-кто, а чайки рыбу чуют. Они вперед нас видят трал. Кричат, кружат над водой. Базар! Среди чаек носятся олуши. Чем-то они напоминают в полете «Ту-154», а ныряют в воду как ракеты. Сложат крыльяблюм! и скрылись в зеленых волнах. Удар точен и неотвратим. Через несколько секунд выныривают из воды с рыбой в клюве. Порою вдвоем вцепятся в одну и рвут друг у друга, шлепают по воде крыльями. Проглотив добычу, орут, вертят головой. Взлетают тяжело, набирая разгон по воде. А потом одна за одной, сделав заход, снова пикируют на трал.
Моряки на шлюпочной палубе встречают олушей восторгом: есть рыбка в трале! Лица рыбаков сияют, они похохатывают, крепко припечатывая ладонями друг друга по спине. Кажется, есть, кажется, заловили! Но все же и тревога на лицах. Черт его знает, трала еще не видно! А чайки и последнюю рыбешку могут повыдергать из ячеек.
Штурман Гена извелся. Не может отлипнуть от бинокля, воду хочет пронзить взглядом. У него даже голос вздрагивает.
Есть или нет? А?обращается он неизвестно к кому.Хоть бы было! А?
Не суетись!хрипловато бросает ему капитан. Он единственный на траулере сохраняет спокойствие.
А уж кому, как не ему, волноваться! Ведь именно он гонялся за косяком. И сейчас будет обнародован результат. И от этого или упадет, или еще выше поднимется авторитет капитана.
Хоть бы было,стоном стонет штурман Гена.
Ступай на свое место!сердито приказывает ему капитан.Твое делона нос смотреть, а не на корму.
Штурман Гена бежит к пульту управления.
Как тут?спрашивает он меня, торопливо окидывая взглядом горизонт. Убедившись, что все нормально, что никто и ничто не грозит нам, поворачивается спиной к носу траулера и опять прилипает к биноклю, уставив его на корму.
Я выключу тебе этот телевизор!грозит ему Носач.Смотри вперед, а не назад.
Штурман Гена поскуливает, оглядывает опять горизонт.
Чего тут смотреть, чего тут смотреть!шепчет он мне.
Действительно, какой тут«смотри вперед!». Голова сама поворачивается назад. Я тоже то на горизонт посмотрю, то на компас, то оглядываюсь, втихаря конечно.
И вот из глубины, растолкав волны, как подводная лодка, неожиданно легко всплывает долгожданный трал. Толпа матросов облегченно и восторженно ахает!
Есть! Есть рыба!
За кормой неуклюже распарывает волны туго набитый длинный трал. Перехваченный поясами, он похож на гигантскую зеленую жирную гусеницу, внезапно показавшую спину. Даже страшновато смотреть. Теперь видно, что трал тяжел, хотя всплыл легко. Позднее я узнал, что чем больше заловлено в трал, тем легче он всплывает: рыб распирают их собственные воздушные пузыри. Зеленое тело трала во всю длину опоясано желтыми кухтылями, будто гигантской ниткой крупных бус.
Все ближе подтаскивают к корме трал, все громче орут чайки, все нервнее и стремительнее пикируют олуши. Штурман Гена что-то хочет сказать, но издает горлом только придавленный писк. Взглянув на него, капитан даже меняет гнев на милость, усмехается и идет из рубки.
Тонн двадцать!наконец преодолев спазму, почти выкрикивает вслед Носачу штурман Гена и опять захлебывается от восторга.
Четырнадцать,бросает ему капитан и сбегает по трапу.
Как только трал оказался на палубе и его длинное, туго набитое серебристой рыбой туловище тяжело разлеглось, заняв почти все место, радио наше заработало. Сейчас на нас со всех судов направлены бинокли.
«Катунь»«Бриллианту». Сколько подняли? Прием.
«Катунь», «Катунь», ответьте «Мамину-Сибиряку». Сколько тонн? Прием.
«Катунь», сколько заловили? Прием.
Арсентий Иванович, сколько там у тебя в мешке?
«Катунь»«Сапфиру», «Катунь»«Сапфиру», сколько поймали? Прием.
К рации подходит штурман Гена и вяло отвечает:
Да так, не очень... тонн семь.
Я удивляюсь: что это вдруг штурман Гена начал прибедняться? Сам же говорилтонн двадцать.
А на корме уже поднят на дыбы траловый мешок и развязывают куток. Бригадир добытчиков рванул шнур, и серебряный тяжелый водопад хлещет в первый чанотверстие в палубе, попадая потом в рыбцех,и траловый мешок худеет на глазах.
Рыба, не попавшая в чан, разливается по палубе тяжелым расплавленным серебром. Матросы со шлангами в руках сильными водяными струями сбивают ее в чан. Гудят от напора белые струи, выбивают рыбу и из трала, помогая ей выйти из кутка. В желтых прорезиненных штормовках, в огромныхвыше коленбахилах, матросы-добытчики проваливаются в месиво живой трепещущей рыбы, бредут по колено в ней, как в горной реке, и сбивают, сбивают ее мощными струями с палубы, направляют в чан.
Наполнив первый чан, трал перетягивают ко второму, и снова живой серебряный вал скатывается вниз, в рыб-цех, где добычу рассортируют, уложат в противни, взвесят и засунут в морозильные аппараты, чтобы потом, уже мороженую, упаковать в картонные короба и сложить в трюм, где она будет храниться до прихода рефрижератора. Тогда мы перегрузим эти тридцатикилограммовые короба на базу, и она доставит свежемороженую рыбу в порт.
А пока вот она, еще живая, хлещет потоком в чан, и вокруг трала хлопочут добытчики, подчиняясь мановению руки капитана. Удивительное это зрелищетрепещущий живой водопад сверкающей на солнце рыбы, низвергающийся с высоты в чан. Завороженный, не могу отвести глаз. А смотреть-то надо вперед, а не назад, в «телевизор»...
В рубку поднимается Носач. Он мокр, в серебристой чешуе, пахнет морем и сырой рыбой, лицо светится, налит силой и энергией, он будто бы только что вышел из боя, еще разгоряченный, еще упивается победой.
Носач берет у штурмана Гены трубку радиотелефона и громко объявляет флоту:
Говорит «Катунь». Подняли четырнадцать тонн. Крупная ставрида. Четырнадцать тонн.
Я удивляюсь: какой наметанный глаз! Сказал давечачетырнадцать, и точночетырнадцать.
Точку отдачи, Арсентий Иванович,спрашивает какой-то капитан.
Сейчас дадим,отвечает Носач и глазами приказывает штурману Гене.
Тот идет в штурманскую, ворчит:
Поисковое судно мы им, что ли! Спят тут, а мы им должны «точки» давать.
«Катунь»«Мамину-Сибиряку», какой трал, Арсентий Иванович?раздается в рубке голос по радиотелефону.
Донный,отвечает Носач.
А груза?спрашивает «Мамин-Сибиряк».
Грузов поменьше: косяк оторвался от грунта.
Везет же Носачу,говорит кто-то.Только пришели сразу четырнадцать тонн.
В рубашке родился,подает голос другой.Ему всегда везет.
Плохо же вы обо мне думаете,хмурится Носач.«Везет»! Уметь надо!
Ладно, не дуйся,говорит какой-то капитан.Давай точку отдачи.
Сейчас штурман даст,обещает Носач.
Тем временем рыбу «вылили» в чаны и палубу окатывают водой из шланга, очищают от слизи, водорослей, давленой рыбы. Соловьев и бригада добытчиков хлопочут возле трала, готовят его к новой отдаче. Чиф облаивает диковинную рыбу, раздутую, как шар, и испуганно отскакивает, когда этот шар подпрыгивает. Здесь же крадется к маленькой рыбешке Симка, молодая судовая кошечка. Симка у насиностранка. Ее подобрали матросы в Штральзунде, когда стояли там на ремонте.
Капитан опять у фишлупы. Внимательно следит за показаниями самописца. Мы забегаем в точку отдачи трала. Вместе с нами забегают «Мамин-Сибиряк» и «Сапфир».
Пристроились,ворчит штурман Гена и недовольно косит глазом на траулеры, идущие параллельно нам.
Не жадничай,говорит Носач, не отрывая взгляда от самописца.
Да я что... я так,кисло откликается штурман Гена.Обидно. Жену отдай дяде, а сам иди.
Носач вдруг весело усмехается, поднимает глаза от фишлупы и добродушно говорит:
Скажи, как тебя заело! Жену вспомнил. Похаживаешь от жены-то, нет?
Я?!оторопело спрашивает штурман Гена.
Ты, конечно. Я, что ль. Мне уж поздно.
Штурман Гена, ошарашенный таким оборотом, не знает что отвечать, а капитан смеется и утвердительно говорит:
Похаживаешь, по глазам вижу. Да и парень ты красивый. Женщины таких любят.
Живой же я, не мертвый,не то подтверждает догадку капитана штурман Гена, не то хочет оправдаться.
А раз живойне жадничай,опять поворачивает разговор капитан.Объявляй точку отдачи.
И штурман Гена недовольным голосом объявляет по радиотелефону, где надо отдавать трал.
Вахта моя окончена. Я передаю руль начпроду Егорычу. Теперь, когда начался промысел, на руле стоим втроем: Егорыч, боцман и я. По шесть часов, сменяя друг друга. Остальные матросы заняты в рыбцехе и на палубе.
Сижу в каюте, рассматриваю свои ноги. Опухли за вахту, налились кровью, горят. Показать врачу или нет? Не показатькак бы хуже не стало, показатькак бы за неженку не приняли. Всего четверо суток в мореи вот на тебе!
Ложусь на диванчик, задираю ноги, упираясь ими в переборку. Умостившись в такой позе, думаю: нет, к врачу не пойду. Что скажет команда, только вышли в мореи уже жалуюсь на здоровье. И так дармоедом считают, а тут еще и дохлый! Сразу найдутся недовольные, да еще будут обвинять капитана, что посадил им на шею иждивенца. Делить-то заработок будут по паям, то есть поровну. Это главное. И матросы бдительно следят, кто как работает. Тут не сачканешь! Каждый у всех на виду. А работы теперь, когда началась рыбалка, конечно, хватает. Двадцатый век, научно-техническая революция, судно забито всякими механизмами, но поговорка «бери больше, тащи дальше» не изжила себя, особенно на палубе, с тралом, с тросами.
Вспоминаю, как на вахте разговаривал с лебедчиком: глядя на рулевой автомат, я сказал, что скоро все на кнопках будетвот уже и знаменитый штурвал, много веков служивший верой и правдой моряку, заменили маленьким штурвальчикоммизинцем можно повернуть. «Ага,согласился Володя. Нажал кнопкуи спина мокрая». И кивнул на палубу, где матросы-добытчики тащили толстенный и тяжеленный тросваер. Тащили, как бурлаки, наклонившись вперед чуть не до палубы.
Лебедчик Володя крепкий, плотный, русоволосый, усы светлые, глаза серые и всегда улыбается. Он десять лет уже в море, обошел вокруг света (раньше перегонял суда). Ходит с финкой на боку, осталась привычка с тех пор, как добытчиком работал на палубе с тралом, где всякое может случиться и нож необходим матросу, чтобы освободить себя, если запутается в дели. Теперь он лебедчик. Мне нравятся его открытый характер и веселость. Он мне уже порассказал всяких морских историй.