Окошечко голубой будки было полузакрыто. Будько нагнулся и увидел старушку с газетой в руках.
Начальник цеха завода Будько! энергично представился он.
Старушка приблизила сморщенное лицо к окошку.
Сколько вам?
Одну! И эти ноги.
Куда сыпать?
Чего сыпать? вскинулся Будько. Мне аппарат!
Аппарат сама, милок, с-под полы достала, в обществе.
В каком обществе? теряя терпение, прошипел Будько.
Известно, в обществе глухих Куда сыпать?
Ты что, бабка, смеешься?
Не желаете, молодой человек, не берите! Бабка высыпала в невидимую для глаз Будько корзину стакан семечек и демонстративно закрылась газетой.
Призывая на голову латыша все беды, вплоть до лишения прогрессивки, Будько вернулся к друзьям, естественно, умолчав о розыгрыше.
Владыкин и Дербенев о чем-то негромко разговаривали, Радин засмотрелся на голубой катер, буксировавший на тросе водную лыжницу. Она словно парила над водой. Волосы лились за ней в ореоле водяных струй. Радин вышел из-за кустов. Показалось: лыжница не кому-нибудь, а ему помахала рукой, круто свернула к ним.
Михаил, поднял голову Владыкин, твоя прикатила!
Дербенев встал, шагнул к берегу. Нахмурил брови.
Люди купаются, а они на катере Штрафовать таких нужно!
Кто это? осторожно спросил Радин у Владыкина.
Дербенева. Михаилова дочь.
Лыжница отпустила трос, катер круто свернул к середине реки. Надежда влетела на мелководье, поймала лыжи, вышла на берег, бросила лыжи на траву, выпрямилась, обеими руками откинула назад волосы, собрала их в золотистый пучок. Жест был естественным, он подчеркнул ее тонкую талию, невысокую и словно литую грудь.
Радин во все глаза смотрел на молодую женщину. Наверное, это было не совсем прилично.
Надя! укоризненно строго сказал Дербенев. Примчалась? Зачем? Я же сказал
Отрабатываю левый поворот, гляжу, наша машине. Малиновая, блестит.
Вы не знакомы? спросил Будько.
Нет.
Анатолий Тимофеевич Радин.
Ваш гость наш гость! улыбнулась Надежда. Очень приятно. А я Надежда Дербенева.
Старший инженер электронно-вычислительной машины, поспешно добавил Владыкин.
Постойте, постойте. Я где-то вас видела, прищурилась Надежда, вы не прыгун с шестом?
Надежда! укоризненно покосился на Дербеневу Будько. При чем здесь прыгун? Товарищ Радин референт заместителя министра из Москвы.
Из Москвы? Что ж, будем знакомы! Она смело протянула руку.
Рука у Надежды была маленькая и сильная. Радин слышал, что мудрецы по рукопожатию умеют определять характер. Тут и мудрец был не нужен. Катер на скорости, золотистые волосы по плечам, смелый, почти дерзкий взгляд вот и характер.
Странно, очень странно! Надежда склонила голову.
Что вас смущает?
Пустяки! Мне с детства казалось, что в министерствах работают люди солидные, в очках И еще думала, министерские купаются только в ванне.
О, вы почти не ошиблись, Радин подавил улыбку, мы все ужасно важные, по утрам пьем кефир с подсохшими булочками и едем на работу в персональных троллейбусах.
И ходят, как мы грешные, в пиджаках, в тон поддакнул Будько. Солнце-то и здесь нас засекло. Айда, братцы, в тенечек, спасу нет. Надь, подсаживайся к нам.
Я немного поплаваю.
Мужчины пристроились в тени кустов. Надежда поплыла вдоль берега. Вскоре она вернулась, отжала волосы, села чуть поодаль, спиной к мужчинам.
Надя! позвал Дербенев.
Она обернулась.
Где платье?
В морклубе. За мной тренер приедет. У вас питье есть?
Дербенев потянулся за водой. Будько перехватил руку, кивнул в сторону Радина, дескать, пусть гость поухаживает. И, окончательно не поняв, зачем это нужно, Дербенев налил в стакан воды, протянул Радину.
Передайте!
Радин с готовностью взял стакан, подумал: «И пляж, и Надежда, и обильное угощение наверное, по сценарию, разработанному Будько. Широко действует начальник цеха, задабривая на всякий случай поверяющего».
Радин подошел к Надежде, опустился на песок рядом.
Прошу вас.
Благодарю.
Можно вас спросить?
На все вопросы я уже ответила в отделе кадров.
И все-таки?
Спрашивайте, только побыстрей. У меня начинает гореть спина от косых взглядов.
Вы часто бываете в Москве?
Редко. Боюсь заблудиться.
Радин видел, как разгорается любопытство в ее глазах. В них не было затаенного интереса, одно женское любопытство: что же будет дальше?
Я целый месяц в командировке, в чужом городе. Совсем один. И ничего, не заблудился. Зато в Москве, Радин понизил голос до шепота, я попробовал бы стать вашим гидом.
О, боги! изумилась она, впрочем, не настолько громко, чтобы услышали посторонние уши. Все мужчины на одно лицо. Пять минут знакомства и такие жертвы! Подождите, а как же министерство? Глаза Надежды смеялись.
Я оставлю вместо себя кого-нибудь из заместителей. Итак, приедете?
Можно с папой?
Какая прелесть! Чудесная компания!
Сразу видно: человек вы неженатый.
Увы, боюсь, что и к вашему приезду буду холостым.
Радин понимал, что ведет никчемный, почти пошлый разговор, но никак не мог прекратить эту игру. Взгляд его то и дело останавливался на ямочке у шеи, мягком изгибе руки. Вот она поставила стакан на песок, и Радин с волнением подумал: «Господи, до чего же плавная линия руки. Вот нарисовать бы».
Вы на меня странно смотрите.
Как художник.
Еще и художник И такой простой, купаетесь в нашей речке, пьете пиво Всего достигли!
Ничего я не достиг. Человек живет, пока ищет.
Любопытно. Неужели и вы
Ищу. Нужно прежде всего самому уяснить, что́ ищешь. Говорят, петуху сказочно повезло: в груде жемчужин ему удалось отыскать навозного червя.
Надежда рассмеялась:
А вы остряк, Анатолий Тимофеевич.
Несу свой крест.
Надя, не за тобой приехали? встал Дербенев.
Радин оглянулся. К берегу шел на веслах тот самый голубой катер. И словно что-то оторвалось внутри. Сейчас она уедет.
Наш «Альбатрос»! Надежда встала, шагнула к отцу. Я до клуба и домой, А вы скоро?
Скоро. Приготовь ужин
Прощайте, товарищ министр!
До свиданья!
Почему «до свиданья»? Мы с вами наверняка не встретимся.
Как знать!
Пусть будет по-вашему! Надежда взяла водные лыжи и пошла вдоль берега навстречу подплывающему катеру
* * *
Будько, Дербенев и Владыкин пришли на вокзал проводить Радина. Стояли у дверей вагона, обменивались случайными репликами. Наступил тот самый момент, когда все добрые слова высказаны и провожающие и отъезжающие ждут не дождутся отхода поезда, ненароком поглядывают на вокзальные часы. Дербенев тихонько подавил вздох облегчения, увидя дежурного по станции.
Матушке-столице! Он первым протянул Радину руку.
Поклонюсь.
Гляди там, доложи по совести, заторопил Будько, мол, сроки поджимают, а мы чужие прорехи штопаем. И то правда, сто институтов комплекс проектировали, а шишки на одного Будько.
Доложу. По совести.
Проводник поднялся на ступеньки. Поезд мягко тронулся с места. Мимо поплыли освещенные квадраты окон. Какая-то старушка всхлипывала, держа платочек у глаз, кто-то бежал вслед за вагоном, махая руками. Друзья переглянулись и поспешили к машине.
Серега, нарушил молчание Будько, завтра и ты отбываешь. Сплошные проводы. Н-да, видать, Радин парень не промах. По женской линии. С Надьки глаз не спускал.
Брехня! бросил, не поворачиваясь, Дербенев.
Как всегда: Тихон преувеличивает, Миша преуменьшает. А вообще-то обычная беседа молодых людей, вступился за Дербенева Владыкин, модный стиль, кто кого острее подковырнет. Мне, братцы, Радин приглянулся. Гармонично развит. И должность. В тридцать пять такими делами ворочает.
Будько тяжело повернулся на сиденье. Вытащил из бокового кармана носовой платок, вытер лицо.
Больно въедливый. Как вспомню в жар бросает. Полмесяца о стройке выспрашивал. Потом на другого конька перескочил, давай душу выматывать: как думаете осваивать проектные мощности? Курочка в гнездышке, а он Зачем, откуда, почему? И в блокнот, в блокнот.
Себя подаст, не то осуждающе, не то хваля, сказал Дербенев. А нас?
И нас выставит Обещал по совести. Будько глухо хохотнул. Даром, что ли, мы его на пляж возили, провожали, как близкого родича
2
Николай Васильевич Дорохин медленно прошел гулким коридором, чуточку задержался возле дверей, обитых дерматином, обласкал главами выпуклую белизну таблички «Секретарь парткома завода», приоткрыл дверь в кабинет. Остановился на пороге, ощущая внутреннюю радость наконец-то он дома. Присел на полумягкий стул, положил обе руки на край полированного стола. Огляделся. Все на месте: полка с разноформатными книжками и журналами, сейф у окна, а за окном тополиные листья серебрятся на ветру.
За дверью раздались шаркающие шаги, звякнуло ведро; Дорохин взглянул на часы: без четверти семь. Скоро коридоры наполнятся шагами, разговорами, хлопаньем дверей, на разные голоса зазвонят телефоны, и он уже не будет принадлежать себе. А пока тишина.
Дорохин любил эти утренние часы перед началом работы. Можно было, вот как сейчас, посидеть за столом в глубокой задумчивости, полистать журналы, не вдумываясь в смысл написанного, вспомнить что-нибудь любопытное. Это помогало настроиться на работу.
Зазвонил телефон. Дорохин не сразу взял трубку, не хотелось терять тот душевный настрой, которым он сейчас наслаждался. Может, человек на другом конце провода не выдержит, повесит трубку? Этого не случилось. Казалось, телефон даже подпрыгивает на тумбочке.
Слушаю, Дорохин, не очень приветливо сказал он. А, это ты, Тихон? Раз говорю, значит, приехал. Конечно, слышал. Да, в Москве. Дорохин попытался настроиться на деловой лад. Не суетись, был на приеме у Пименова, возмущался, но увы. Подробнее расскажу при встрече.
Дорохин поморщился, положил трубку. И запоздало вспомнил про дневник, что хранился в нижнем ящике письменного стола. Достал «том» из четырех сшитых тетрадей, Подержал на весу, «Том» этот не числился ни под каким порядковым номером, не стояло на нем служебного грифа. В него Дорохин заносил сокровенное, выстраданное, то, о чем не решился бы сказать вслух.
Дорохин перелистал несколько страниц, задумался. Неужели это он, жуткий реалист, мечтал составить подробную памятку секретаря партийной организации, описать возможные ошибки и просчеты молодого руководителя, дать конкретные советы на все случаи жизни? Силен бродяга!
Взял авторучку, долго крутил колпачок. Чистая страница призывно белела. Достал пузырек с валокордином, плеснул, не считая, капель в стакан, разбавил водой, выпил. Придвинул тетради поближе, записал: «Кто бы мог подумать? Решением коллегии начальником нового конверторного цеха, мыслью о котором мы жили последние годы, назначен «варяг», бывший референт заместителя министра Анатолий Радин. Тот самый, что приезжал в командировку месяц назад». Отстранил от себя дневник. Невероятно: прокатили Тихона. Это не укладывалось в мозгу. Трудно было представить, что найдется человек, сумеющий возглавить столь необычный комплекс. Будько есть Будько. Прошел по всем ступеням огненной лестницы, воевал, восстанавливал завод, в сорок с лишним поступил на заочное, окончил с отличием.
Возможно, он, Дорохин, чего-то недоучитывает? Нужно спокойно во всем разобраться. Чем плох Тихон? Малость тщеславен. Но рабочее тщеславие скорее достоинство, чем недостаток. Резок? Мямлю-то и без соли съедят. Самолюбив? Хорошо или плохо? Боязнь сгибает человека. Прямолинеен? А разве юлить лучше?
И все-таки Будько оставили в заместителях, сформулировав назначение Радина так: «в силу производственной необходимости». После актива Дорохин зашел на прием к заместителю министра. Пименов внимательно выслушал и грустно улыбнулся:
Помнишь, Петька у Чапаева спрашивает: «Василий Иванович, а ты можешь всеми вооруженными силами командовать в мировом масштабе?» «Нет, Петька, не смогу». «Почему?» «Языков не знаю» Вот и наш Будько тоже языков не знает.
Да, но Будько зато производство знает, не принял шутки Дорохин.
Пименов снова улыбнулся:
Кажется, у Форда я вычитал: в одном случае из ста надо поставить руководителем ответственного участка совсем постороннего человека, не связанного привычными понятиями, сложившимися стандартами. Это парадокс, но в нем что-то есть. Сейчас такой случай, один из ста Главное условие научно-технической революции заключается в том, чтобы видеть перспективу. Радин именно такой человек
Пименов отшутился, ему легче. А что говорить людям в цехе? Не поймут они. «Видать, и правда стареешь ты, Дороха, стареешь! укорил сам себя. На пенсию пора, коль высшей политики не понимаешь».
Опять резко кольнуло в боку. Спрятал дневник в стол, посидел в неподвижности. «Пустим конверторный возьмусь за обследование». Четвертый месяц чувствует себя угнетенно. Повышенное давление, а тут еще появились колющие боли в боку и спине. С утра терпимо, занят работой, а к вечеру вся левая сторона наливается тяжестью, хоть кричи. Конечно, старается не показывать вида, бодрится, а оставшись наедине с болью, торопливо пьет таблетки и в который раз убеждает себя, что пора браться за лечение. Но дни накатываются, как танки на пехоту, засевшую в обороне, и он не успевает отбиваться от насущных, неотложных и просто не терпящих отлагательств дел. И вот в такое-то трудное для него время ушла Соня. А может быть, она никогда не любила его?..
Мысли снова оборвал телефон. Секретарь райкома партии просил зайти к нему со списками коммунистов нового цеха. Дорохин, складывая бумаги в папку, поймал себя на мысли, что не чувствует боли, обрадовался, подхватил папку и бодро шагнул к выходу
3
Что ж, поздравляю о назначением! Будько непроизвольно скривил губы. Нежданно-негаданно.
Если от души спасибо!
Будько заерзал на стуле. Хотел что-то спросить. Вспыхнул синий квадратик коммутатора. Радин снял трубку. Выслушал собеседника, прижал трубку плечом, рукой подвинул блокнот, записал две цифры.
Пожалуйста, не начинайте о угроз. Режьте основные блоки, согласовывайте с проектантами Нет, в здравом уме. Сделаете позвоните!
Будько едва рот открыл новый вызов.
Здравствуйте!.. Что? В райком? Сейчас не могу. Понимаю, что из райкома
Атакуют? вроде бы посочувствовал Будько.
Ни дня, ни ночи!
Вы хоть знаете, при какой температуре сталь плавится?
Элементарно. Тысяча шестьсот градусов.
Во-во! При эдаком накале и вся наша жизнь отныне пойдет.
Радин поднял голову от бумаг. Посмотрел в лицо заместителю.
Предупреждение или
Трудно вам будет.
Трудно? А помните, у какого-то поэта: делай только то, чего не можешь? И потом чем рыжей, тем дорожей! любил говаривать Иван Иванович. Радин не удержался, чтобы лишний раз не упомянуть имя заместителя министра. Пусть помнит Будько, откуда Радин прибыл.
Вновь высветился красный квадратик. Междугородная.
Радин у телефона! Здравствуйте, седой Урал!.. Какие штрафные санкции? Четыре вагона на прикол поставили? Место приписки? Свердловск. Понял Толкачей не высылайте. И впредь звоните в железнодорожную службу. Отвечать не буду.
Не закончив разговор с Челябинском, услышал, как зазвонил внутренний телефон. Одну трубку к правому уху. Вторую к левому. Сказал в левую: «Извините, минутку». В правую: «Вы меня поняли? Всего доброго! И, пожалуйста, совет на будущее: никогда не начинайте разговор с глупого вопроса: кто? Представьтесь сначала». Трубка легла на рычажок. А диалог с невидимым собеседником продолжался: «Короче, пожалуйста. Почему предусмотрена одинаковая оплата? И в министерстве живые люди сидят. Послушайте меня. Извольте разработать нормы, предусматривающие оплату за марочность стали. Раз! За высокое качество. Два! За безусловное соблюдение технологии. Три! За спецзаказы. Четыре! За наивысший выход годного. Пять! Все!»
Будько откинулся на спинку стула. В душе не одобрял молодого начальника, категоричность суждений, резкость. К людям подходик нужен, хозяйство-то ого-го! Играя на доверительных чувствах, сказал:
Я опыт проводил: вырублю телефон на полдня. Оказывается, печи работают и металл идет, как обычно. Конечно, особая срочность если, найдут кому нужно.