Заметив кого-то близ дома, она радостно вскрикнула, взмахнув полотенцем?
Гости!.. приехали! и повернулась к нему: Ну, до свиданья я побегу!.. Юная, почти детская резвость вернулась к ней, но лишь только на одну минуту.
Михаил, взглянув в сторону зеленого коттеджа, узнал издали Семена Карповича Олейникова старого учителя, озаренного сединами, его жену и Харитона Майколова, который, очевидно, встретив их где-то, привел к дому Скорым шагом Мария спустилась в ложбину, легко почти бегом прошла по доскам через канаву и, легко поднявшись на бугор, повернула к дому. Потом он видел, как обнялись они, взволнованные встречей, как Мария взяла под руку отца и повела к крыльцу Михаилу было стыдно смотреть на эту семью, которой он принес весною столько горя
«Не лучше ли уехать? спросил он себя, идя пустырем к литейке. Куда-нибудь в Иркутск, на Сахалин, на Камчатку!.. к черту на рога!.. все равно!.. Да, она не уйдет от Дынникова, это ясно: там все надежнее, лучше и богаче»
Обуреваемый горячим ветром мыслей и чувств, он метнулся дальше Камчатки и Сахалина, устремившись в Америку, где подвизался его приятель.
Степан Зноевский, наверно, и там не испытывал ни тревог, ни поражений.
«Мистер Знойсон! каналья, Форд тебя побери! писал Авдентов, бурей набрасываясь на бессовестного молчальника. Добрался до своего Колорадо и думаешь, что не достанет тебя рука друга?.. Нет, «убитый» тянется к живому. Наши координаты в некоей точке пересекутся снова, и очень скоро. Давно ли я получил путевку на строительство, а теперь уже я помощник начальника литейного цеха, который сам по себе будет являться огромным предприятием. Описывать его не стану: вы, «американцы», деловитее нас, русских, и сидя за морем, видите далеко.
К твоему сведению: из 2700 тонн металлоконструкций твой покорный слуга одну четвертую часть уже поставил на место Я точно лесовод: сажаю «деревья аллеями», только деревья мои из стали и покрашены синей краской. Обрешетка, фонари и прочие элементы образуют узорчатый свод на протяжении трехсот метров, и падает от них густая тень на дорожку.
А дорожка эта широченная, из бетона, и под ней целая система подвалов, где разместятся конвейеры общей длиною в два с половиной километра.
К твоему приезду я приберу мою хоромину и ставь станки! Здесь уже начали поговаривать об этом Я буквально рвусь на части, меня никак не хватает, хотя и выработалась расторопность и некоторая система в работе. Но все это было бы прекрасно, если бы не мешало но
Помнишь, у моря я говорил тебе о «двоюродном брате». Не сердись, что тогда солгал. То был я сам, скажу тебе откровенно, и любимая женщина случайно оказалась здесь
Ты удивлен?.. Я вижу отсюда, как поднимаются у тебя крылатые брови, слышу, как ты подсвистываешь другу, который терпит кораблекрушение.
Да, я хотел написать тебе дипломатическую ноту, но вот поневоле вскрикнулось!
Иногда мы видимся с ней, но она ничем не облегчила «мой тяжкий жребий», и я по временам тоскую.
Печаль, говорят, является границею дурного, и я унимаю себя. Землей и железом заваливаю костер, а он горит и горит. Построим завод, махну куда-нибудь подальше, чтобы ее не видеть
Жениться, что ли?.. Клин клином вышибить!
Но я знаю, что если решусь, то это будет уже надолго. Пока что мне кажется это авантюрой над собственным сердцем. Торопиться бессмысленно и опасно. Лучше думать перед тем, как действовать, чем после.
Сегодня мне хочется выболтать тебе все до конца, облегчить душу, и ты лучше поймешь сложную кривую моей жизни
Никак не найду интеграл! Условие задачи осложняется тем, что Мария жена начальника нашей стройки, умного и деятельного человека. Он любит ее, создает для нее самые благоприятные условия.
То, что он дает ей, она ценит полной мерой и, конечно, не вернется ко мне.
Надеюсь, мою доверчивость никогда не употребишь мне во вред.
Пиши, как приласкали тебя янки, допускают ли наших ребят до сердцевины производства?.. чем оглушила тебя чужая сторона и какими существами из техники ты населяешь собственный мир?.. Гляди в оба, веди дневник, чтобы потом и я кое-что позаимствовал оттуда.
Имей в виду, по возвращении тебе придется поделиться «награбленным» не только со мной, но и с другими инженерами.
Однажды мимоходом встретил твою дорожную знакомку: приезжала к родным. Кажется, хотела устраиваться здесь на работу Наш редактор некто Гайтсман доводится ей дядей. Теперь Рины Соболь нет здесь: давно не вижу. Очевидно уехала.
Крепко жму твою лапу».
Часть пятая
ГЛАВА IВеселый парикмахер
С момента, когда Иван Забава острым, испытанным глазом заглянул в мутноватую душу Мокроусова, он уже не отступался от него.
Но неприметна была недогадливому мужику веревочка, на которой вел его искусный поводырь В ту аварийную суматошную ночь, когда уходили в гавань выгружать из тонущей, баржи цемент, Иван сунул нож в карман Мокроусова, желая хоть этим вооружить его на всякий случай Но не понадобился нож Мартыну, да он и не обнаружил его у себя в кармане до тех пор, пока сам Иван не нашел его.
Сбежал от них Харитонушка, скорее инстинктом, чем рассудком учуявший приближение близкой, смутной опасности, а Забава не оставил, однако, своих шуток, ничуть не опасаясь, что уйдет и последний. Таков уж был его нрав.
Он потешался теперь над людьми, как мог и когда хотел, иной раз не затрагивая Мартына. Он колесил где-то вокруг, на время оставив его в покое, а потом возвращался к нему снова.
На постройке ты случайный гость, втолковывал он, оставляя себе дорожку к отступлению. Нужды в тебе нет, а доверия ничем хоть лоб разбей! не заслужишь. Тебя не знают пока, вот и держат. И держат, между прочим, единственно потому, что в неизломанной спине сок есть. Потом прогонят, да еще шум поднимут!
И тут же прибавлял, не опасаясь противоречия:
А завод большой будет крепость социализма! Для него и целой жизни не жалко. Тебе мириться надо Становись на колени и проси помилования Может, и дадут, а?..
Я и при царе на коленях не ползал и теперь не стану. Кажинному человеку, кой пожил, себя да детей своих жальнее всего а нонешняя власть от детей наших отвернулась навовсе. Бедняцких ребят, тех она за ручку ведет, а наших по рукам палкой, чтобы не тянулись.
Так и надо, заявил Иван негромко и внушительно. Каждый век свои законы пишет к неуклонному исполнению, а другой легко отменяет их. Раньше беднота жила в нетях, а теперь этак живут те, кто был богат Приливы и отливы истории А народ по природе своей все один и тот же!.. И вполне нормально. Ты должен это понять и общим успехам нашим радоваться.
Рад бы плясать, да ноги связаны, усмехнулся Мокроусов, привыкший к его странностям.
И в плену пляшут, и в тюрьме песни поют, продолжал Иван.
Потом, сидя напротив, в полутьме, он посмотрел мужику в лицо непроницаемым, будто дымящимся взглядом:
Бежать не собираешься?
Отстань, Иван Не растравляй ты меня, пожалуйста!.. Куда побегу я от своей земли? Проживу и здесь.
Израненный весь (прогнали из бригадиров, удержали за прогулянные дни, опозорили в газете, бригадники откололись совсем, а вчера ночью, когда на соцгороде разгружали платформы с металлоконструкциями, Харитонушка обозвал его гнилым зубом, который-де следует выдернуть), Мартын старался прикрыть молчанием свою душевную непогоду.
Но Забава видел в нем всё, точно через стеклянные стенки, и даже больше: он незаметно вмешивался в его замыслы и способствовал их созреванию.
Неси свой крест до Голгофы, как нес Христос. Только, когда придет твой срок, не прощай никому: ни Пилату, ни Варавве, ни Иуде из Кариота А впрочем, мое дело сторона. Не я, а ты с властью не в ладах; и не мне мирить вас. Законную войну не замиришь словами. И опять же понять трудно: власть ликвидирует тебя на колхозном фронте, а ты сюда прибежал помогать завод строить, чтобы крепче была
Живчик на левом глазу Ивана плясал с минуту, потом успокоился:
Я, например, твердо знаю, зачем я сюда пришел, а вот ты почему?..
По чьей реке плыть, того и волю творить.
Плыви, только далеко не заплывай, а то сом схватит, уже примиренно досказал Забава. Ну, ладно, тоскун-горюн, собирайся В Ключихе отведешь душу: я тебе такую бабу нашел!.. рысачку держись только Пойдем, а то совсем закиснешь Я ее сагитировал.
Горел у Мартына переворошенный мозг, и к найденной Иваном отдушине мужик потянулся всем существом.
Заперев землянку, они пошли в деревню, куда частенько похаживал Забава. Молодая, тороватая вдова, охотница до водки и других утех, нынче звала его к себе на вечер, а Мартына поджидала какая-то Мотя, по словам парикмахера, тоже вдова, но немного постарше, тайком торговавшая с молодой товаркой на паях.
Мокроусов брел за ним, как на привязи, неуклюже переставляя ноги, которые засасывала густая липкая грязь, и прятал глаза под мохнатыми рыжими бровями.
Да, вспомнил Иван. Я ведь тоже взмахну скоро крылышками. В моей норке один останешься. Живи, сурок, на здоровье и получше привечай Мотю Она до мужского пола жадная Землянку могу тебе продать. Купи, а?.. или денег жалко?.. Ну, бог с тобой, бери даром.
И рад был Мартын, что случай избавляет его от этого небезопасного шутника, и не верил в его искренность: уж очень много играл Иван и часто путал карты.
Где уголок-то тебе дали? спросил Мокроусов.
Не уголок, а светлую комнатку. Вот как! хвалился Забава. Ты не завидуй. Зависть, она здоровью во вред. А тебе и вовсе по социальному положению зависть не дозволена. При нашей рабоче-крестьянской власти привольного житья тебе не видать и не ропщи, смириться надо.
Нынче эдак, безнадежно вздыхал Мартын.
Они шли проулком: Иван впереди, Мокроусов сзади, чуть не задевая плечом свисающих через плетень, отягченных плодами ветвей, и Мартын не удержался, чтобы не отведать чужого Прежнее свое приволье напоминали ему эти пригретые солнцем сады.
В маленькой келье, укрытой со всех сторон вишенником, их, действительно, поджидали две: молодая хозяйка с вороватым взглядом, смуглая, низенькая и кругленькая, с непокрытыми черными волосами, в белой кофточке и черной юбке; гибкое и сильное тело ее, перетянутое точно у осы, будто вытягивалось при движении и беспокойно извивалось.
Улыбнувшись Ивану приветливо, она приняла от него кепку и положила на брус, а Мартыну только кивнула, потом указала место за столом.
Другая постарше и повыше ростом показалась Мартыну дороднее, милее, и вовсе не потому, что Мотю нашли для него.
Разливая в стаканы голубоватую жидкость, Мотя сидела напротив него, с розоватым от загара лицом, с серыми влажными глазами, с большой грудью под пестрым ситцевым платьем, с полными, какими-то медовыми губами, в которых он торопился утопить свою горесть. Он жалел, что не довелось раньше встретиться с этой завидной бабой и что не скоро еще наступит решающий час весельства. Нравов этого дома пока не знал он.
Опьянение наступило быстро.
Ты мне скажи, домогался Мартын своей правды, обращаясь к Ивану, который будто мимоходом все плодил и плодил растравляющие душу слова. Почему к мужицкому сословью такая строгость?..
Что за вопрос? недовольно поморщился Иван, вынужденный разъяснять ему и здесь. Положение вполне определенное: вы в крестьянском-то сословье стоите одной ногой, а другая сказать? сощурился он, готовый вывернуть Мартына наизнанку. Не надо? Я тоже думаю, что не надо
И, отвернувшись от него, опять чокнулся с хозяйкой, поиграв глазами:
Только чтобы до дна как в прошлый раз помнишь?
Я таких случаев не забываю, пожужжала оса. Давайте все уж поднимай, Мотя.
Выпили все, кроме Мартына, который держал стакан, уже ослабевшей рукой и плескал на белую самобраную скатерть.
И неужели никому нас не жаль?
Жалеть жалеют, это точно и даже, я вам скажу, многие: все те, кто политику клонит вправо, и плюс буржуазные страны. Слыхал, небось, как навалились на Гайтсмана?.. В газете каялся и признавал свои ошибки. Вы думаете, ему легко было?
Это главный в нашей газете? изумился Мокроусов. Так ему подлецу и надо!.. Меня раскровянил в газете, ан и самого достали.
Ты не знаешь его, вот и злишься. А начальника гавани Штальмера встречал? Так вот его тоже поприжали. И значительно подмигнул. А уж вас-то можно теснить всяко, и вопрос о жалости отпадает. Корешки собственности выдираем ликвидация, крестьян в колхозы грудим коллективизация, а прочих тем паче время предвоенное, а потому в перековку.
Мужик потемнел с лица:
Вон как!
Порывисто опрокинув стакан в рот, он совал вилкой в рыбью голову на тарелке; пьянее пьяного притворялся Мартын, чтобы перехитрить Забаву и выведать от него остальное:
Никакого грому не будет и не надо!.. Русский народ сам себе, власть выбирал а мы его дети. Она прибьет, она и приласкает. Не без вины бьет.
Так почему же вы интересуетесь? непроницаемым глазом уперся в него парикмахер.
Башка у меня болит от этих слов, попробовал увернуться Мокроусов. Русской души в них нету, понятия нету. Перековка что мы, кусок железа, что ли?.. Тише воды, ниже травы стали, а нас все жмут да топчут
Я не испытал, не знаю а вы должны знать, прозрачно намекнул Забава, чтобы отвязаться.
Молодая хозяйка с изогнутыми темными бровями молча бросала Ивану недовольные красноречивые взгляды, но, потеряв терпенье, махнула напрямик:
А вы будет чай, не по то пришли.
Иван улыбнулся ей, а Мокроусову подлил вина еще и огрубевшим голосом, каким будто бы и не обладал раньше, произнес:
Тихая вода хитрее: она изо дня в день бережок подмывает Такие глыбы отваливает, ай да ну!.. А ты сидишь под кустом, укрылся листом, ничего не видишь и ждешь, когда папа римский придет и и отнимет у тебя последнее.
Нет! у Мартына надулись на висках багровые жилы. Не жду и не буду!.. Встану и лист сорву, и куст выдерну с корнем! Вскипев, позабыл Мартын свое притворство, и, кажется, никто теперь не внушал ему боязни. Он куда-то хотел идти и, вставая, чуть не уронил стол.
Мотя, холодно приказал Иван. Иди, успокой его.
Та поправила зачем-то волосы, свисающие на виски, отряхнула хлебные крошки с подола, взяла буяна под руку и увела в сени
Часом позже, когда вернулись из чулана в избу, опять все пили, о чем-то говорили, но уж ничего не помнил Мартын, точно помутилось сознание.
Не помнил также, когда ушел он с пирушки вместе с Мотей, и куда привела его дорога.
Они шли темным, заросшим садом, и ветви бились ему в лицо.
Он едва одолел три ступеньки крыльца и то с помощью Моти, которая подталкивала его сзади.
Шум дождя среди ночи разбудил его. Открыв глаза, долго обшаривал Мартын гудящую темень, чувствовал на руке мягкое и теплое тело женщины, и все никак не мог сообразить, где он и кто она?
Рано утром, когда он уходил из деревни, ливень затих было, но вот опять пролился на землю, настигнув его в поле.
Он не нашел Ивана в землянке и был рад, что некому позлословить над ним. Мокрая холодная одежда прилипала, но так, не раздеваясь, и лег на нары, чтобы проспать и день.
Сон не дался ему: в груди болело и в мыслях была путаная, вся в узлах и петлях, тарабарщина.
Вскипятив чайник, он пил один и много, но так и не напился досыта, точно лил на раскаленные кирпичи. Вспомнив, что Иван уйдет скоро, оставив ему свою землянку, Мартын уже спокойнее обдумывал независимое и вольное житье вместе с Мотей, которой будет удобнее приходить сюда.
Новая женщина уже привязывала его к месту, откуда не раз собирался бежать. Дочь, скрывшаяся куда-то, развязывала ему руки.
Раньше всех он явился в гавань, и Петька Радаев, к кому перешел Мокроусов в бригаду, и Харитонушка похвалили его за это
Работы было всем много, она копилась с каждым днем, и Мартын не ленился больше.
Бригаду почти через день посылали на срочные по вечерам работы разгружать белый кирпич в соцгороде, подтаскивая его к каменщикам, посылали рыть котлованы под литейку и кузницу, разгружать платформы с песком, носить железо, и Мартын не отказывался.
Кого черт в бока не пырял, говорил о нем Харитонушка, поглядывая, как прежний ленивец врастает в общее дело. Понял и признает нашу линию. Молодец!..