И музыканты, отерев рукавами лбы, заводят революционную песнь «Зуль-Минан». Женщина в парандже проходит, как черное привидение, сквозь озадаченную толпу, выходит на простор площади, останавливается, не дойдя до островка музыкантов.
Раис, проводив женщину внимательным взглядом, толкает Хурама под бок:
Смотри, товарищ Тут мы маленький шутка сделали. Очень много смеяться будешь
Хурам недоумевает. Толпа насторожена. Дряхлые старики вылупили огненные глаза из орбит. Женщина в парандже вышла на площадь! Комсомолкам они уже привыкли не удивляться, привыкли скрывать свое презрение к ним Но эта!.. Женщина в парандже!.. Значит, жена или до сих пор еще смиренная дочь одного из них! Флейты и скрипка заливаются, словно ничто в веселье не изменилось. Женщина поворачивается к толпе, и неожиданностью для всех паранджа вместе с сеткой падает вниз.
Лола-хон! вздохом летит по толпе.
На площади женщина, полная лукавой улыбкой. В белых и желтых зигзагах халат. Волосы падают из-под тюбетейки, слившись в множество черных тоненьких змеек. Ниткой мелких кораллов оцеплена шея. Лицо нарумянено, губы красны, брови соединены черной краской. Руки крепки, обветрены, насквозь прожжены загаром, халат округляется на ее сильных плечах, а глаза насмешливы и спокойны. Она изучает толпу, она с тяжеловатой уверенной грацией медленно на волнах звуков вздымает ладони.
Лола-хон! Лола-хон!.. молодежь рукоплещет самозабвенно.
Кто это?
Раис, самодовольно улыбнувшись, отвечает с настоящей мужской гордостью:
Моя жена!
Твоя?
Моя. В загс вместе ходили. Крепко любит меня. Мировой танцорка она!
Азизу невтерпеж. Схватив две пиалы, он стучит одной о другую: начинать! начинать!
Лола-хон наклоняется влево и наклоняется вправо. Лола-хон начинает танец.
Проклятый отец Сгорит ее род! скрипит за спиной Хурама старческий голос. Старик с провалившимися щеками встает и, мелко отплевываясь, выходит из круга сидящих. Вослед ему, поверх голов сидящих дехкан, под сдержанные смешки и покряхтывания, плывут и уплывают надменные жестяные и ржавые бороды стариков.
Смотри, сердце у них болит! хохочет раис. Ай, молодец у меня жена, ничего не боится!..
К Лола-хон эластично подскакивает высокий комсомолец в галифе и в белой рубахе, лихо обойдя ее кругом, включается в танец и поет фальцетом. Это танец малярии. И Лола-хон и ее партнер ловят в воздухе воображаемых комаров. Музыка занывает мириадами комаров, и они одолевают танцующих. Ни хлопки ладонями, подтвержденные бубном, ни пластические прыжки, ни жалобный голос самой Лола-хон ничто не может помочь. Танцоры клонятся, обессиленные яростной малярией, их движения слабеют, земля кружится перед ними, они почти ползают по земле, они падают Лола-хон выхватывает из-под халата несуществующие лепешечки хины, глотает их и нежно кладет их в рот милому. И тут символом силы и могущества снова торжествуют, рокоча, бубны, побежденная малярия улетает на последней скрипичной испуганной ноте, и прибой рукоплесканий настигает артистку, со смехом убегающую к музыкантам.
Теперь я пойду Пусть она видит я лучше умею! хвалясь, поднялся раис.
Лучше Лола-хон? насмешливо щурится Хурам.
Э!.. раис только подмигнул глазом, распахнул халат, стянул потуже шерстяной поясок широких, как шальвары, полотняных штанов, приосанился и вприпрыжку выбрался на простор площади.
Раис! Раис танцевать пошел! Смотрите кто с ним выйдет?..
Раис, очевидно, был прославлен в кишлаке как лучший танцор. Островок музыкантов в третий раз плеснул тихими звуками четырехпаузной песни.
На площадь вышел молодой черноглазый дехканин с лицом острым, туго обтянутым желтой кожей. Он шел без улыбки, высокомерно и холодно поглядывая вокруг суженными глазами. Небрежно обвил рукой плечи раиса, включил в танец свой широкий медленный шаг. Песня началась хриплым фальцетом. Хурам встрепенулся: он не однажды слыхивал ее в памирском Вахане
Любит всей болью души она,
Пронзая душу, любит она
Движенья ускорялись, рушась в плавный круговорот танца. Остролицый извивался вставшей на хвост змеей, раис едва поспевал за ним. Зрители азартно подхватывали:
Растерян твой колючий взгляд.
Твои глаза людей разят!
Четыре свирели залились влюбленными соловьями.
Как кровью обагренный, ал
Твой рот пронзающий кинжал.
Слова оборвались. Оркестр вдруг словно взбесился. Все инструменты взревели вразлад, диссонируя, сразу дав неистовый темп. Танцоры мелькали, тесно обнявшись, слившись в единый стержень стремительно запущенного волчка.
Дехкане повскакали с мест, распаленные безудержным весельем, подтопывали, подхлопывали в ладони, взмахивали руками, еще и еще разжигая кружащихся хриплыми криками. Все звуки слились в один торжественный рев
Оркестр смолк разом. Танцоры замерли в паузе, грудь к груди, воздев к небу соединенные ладони.
И когда из напряженных пространств тишины выплыла протяжная, еле слышная скрипичная нота, ладони раиса бессильно упали. Он начал клониться набок. Остролицый охватил его под поясницу, не давая ему упасть, осторожно опустил на землю, наклонился над ним, как довольный добычей стервятник. Скрипичная нота оборвалась. Легкими прыжками остролицый вбежал в толпу, и толпа захлопала, загорланила в бесподобном восторге.
Офарин!.. Как киик танцуешь, раис!..
Но раис не подымался с земли.
Раис, вставай Давай еще раз! неистово рукоплескали дехкане.
Раис не шевелился.
Смутное беспокойство исходило из этой его неподвижности. Хурам невольно оглянулся, ища глазами его партнера, и не увидел его. Несколько человек выбежали на площадь. Кто-то шутливо дернул раиса за руку, но рука упала как плеть.
Обморок?
В три скачка Хурам оказался в группе насупившихся дехкан. Раис лежал на земле с остановившимися глазами. Из-под халата по груди медленно выползал червячок крови. Хурам отдернул халат и все понял. Конец стального лезвия торчал из груди. Хурам дотронулся до него пальцем, но выдернуть не решился. Поискал пульс и не нащупал его.
Держи его Скорей! Где эта падаль? по-таджикски яростно крикнул Хурам.
Уже сгрудившаяся вокруг толпа заметалась. Остролицый исчез.
Убил!.. Убил!.. Раиса убил неслось по толпе.
С короткими воплями сквозь толпу прорвалась Лола-хон. Она припала к раису, дрожащими пальцами бегая по его лицу, по груди
Мертв! насупясь, обрубил крутолобый седой дехканин.
Лола-хон откачнулась и перестала стонать.
Празднество в кишлаке Лицо Света рухнуло. Площадь шаталась, как цветник под внезапным градом. Дехкане попросту растерялись. Из-за глиняного дувала под тополями выбивались истошные вопли каких-то вразброд голосящих женщин. Казалось, взвизгивают сами дувалы. Группа колхозников, переругиваясь, уже завела драку, несколько разгневанных стариков молча и деловито разнимали сцепившихся. Один из музыкантов усердно хлопал своей дудкой по плечам и по лбу противника. Дело оборачивалось неладно. В таких случаях Хурам никогда не мог отойти в сторону от событий. Противовесом хаосу в нем поднимались тяжелое, особенное спокойствие и чувство ответственности за всех.
Заметив среди дерущихся Азиза, он повернулся к нему и насмешливо крикнул:
Эй, товарищи! Глядите на него: комсомолец, а первый дерется, беспорядок устраивает!.. Эй-яй!..
Дехкане обернулись. Азиз, только что зажавший под локоть бритую голову противника и отбивавшийся свободной рукой от двух других, сконфузившись, выпрямился:
Я не дерусь Они меня бить хотят!
Товарищи! набираясь уверенности, но умышленно тихо заговорил Хурам. Я новый человек здесь. Пришел смотреть праздник, а тут убийство. А вы, словно накурившись опиума, взбесились. Среди вас активисты, комсомольцы, партийцы, а вы, вместо того чтобы держать порядок, как купцы на бухарском базаре. Доктор в колхозе есть? Милиция есть?
Доктора нет. Милиции тоже нет, неуверенно ответили из присмиревшей толпы.
Это колхозный раис? Да? Хурам указал на лежащее тело.
Да раис хороший человек! Очень хороший Муж Лола-хон!
Кто с ним танцевал?
Анджуман Анджуман Керим Он убежал Теперь басмачом в горы пойдет!
Знаю, что упустили. Ловить надо было, а вы тут драку затеяли. Кто он?
Из-за плеч высунулась бритая голова.
Колхозник. Он любил Лола-хон! Гулял с ней.
Лжешь, плешивый! метнулся к нему с кулаками снова взъярившийся Азиз. Подскочив, рванул халат на его груди.
Стой! Опять драться? Иди сюда!
Азиз нехотя повиновался, подталкиваемый окружающими. Он отмахивался плечами, губы его дрожали. Он заговорил, рубя воздух кулаком:
Ее муж еще почти живой, она лежит с ним (все обернулись к Лола-хон, прижавшейся щекой к еще потному лбу раиса). Да? А он, песок ему в глотку, врет на нее. Анджуман гулял с ней? Врет! Любил ее? Врет!..
Анджуман бедняк или бай?
Зачем бай? Бедняк. Только сволочь он!
Кто-то крикнул насмешливо со стороны:
Сейчас сволочь, когда убил, раньше твоим другом был
Врешь, из тыквы твоя голова, опять рванулся к толпе Азиз.
Довольно! решительно крикнул Хурам. Разбираться будем потом. Пусть запрягут арбу. Поедем за милицией в Румдару. Тело раиса пусть лежит здесь. Никто не смеет тронуть. Кто тронет, тот будет арестован. Только накройте его чистой матой. Комсомольский актив здесь есть?
Есть Есть откликнулось несколько голосов.
Идите сюда. Встаньте здесь. Будете охранять, пока не приедет милиция. Вся ячейка отвечает, чтоб никто не дотронулся до раиса! У Лола-хон братья есть? Мать, сестры есть?
Нет никого, только девочка у нее и сын Одинокая
Пусть она будет сейчас в сельсовете. Пойдите с ней вместе. Не оставляйте одну. Председатель сельсовета где?
Уехал в Румдару Здесь его нет.
Комсомольцы встали цепочкой вокруг мертвого раиса. Хурам, оторвав от него обезволенную Лола-хон, обхватил ее за плечи и повел к дому сельсовета. Ее сильные плечи вздрагивали, она тихонько стонала. Вся толпа двинулась следом за ними.
Никто не спросил Хурама, кто он и откуда. Он спокойно и мягко говорил «сделай так», и каждый чувствовал, что это правильно, и повиновался ему. Хурам выбрал из толпы и расставил как надо людей: те останутся в сельсовете, эти займутся розысками убийцы; Азиз, оказавшийся секретарем сельсовета, и старик с копной путаной бороды родственник убитого поедут с ним в Румдару на арбе
Со скрипом переваливая огромные колеса, трясясь, перекатываясь через узенькие арыки, пересекавшие улицу, арба выехала из кишлака на шоссе. Где-то, невидимая за садами, параллельно шоссе, навстречу катилась шумя река Рум-Дарья. Несколько кишлаков проползли карагачами, лавками, воротами в глиняных стенах, оравами ребятишек. Городок Румдара начался теми же дувалами и садами.
Старик, родственник раиса, отвернувшись от Хурама, молчал. Азиз понукал лошадь, усевшись верхом на нее и поставив ступни на оглобли.
Зеленые железные крыши, первые же побеленные известкой европейского типа дома, вставшие среди глинобитных жилищ, с несомненностью утверждали, что городок Румдара административный центр этой долины. Арба прогромыхала мимо большого белого здания с красной надписью по-русски и по-таджикски: «Румдаринский районный клуб им. Ленина», и вкатилась в базарную улицу.
Куда пойдешь? обернулся с лошади Азиз. Милиция? Гепеу?
Хурам решил прямиком заехать в уголовный розыск. Он оказался тут же, рядом со зданием правления МТС.
Милиционер с двумя шпалами на петлицах, начальственно-важный, раздобревший, круглощекий таджик, благодушествовал над раскроенным, очевидно пролежавшим в подвале всю зиму арбузом, сплевывая косточки на тощую папку документов, раскрытую на столе.
А ну, товарищ! Где тут начальник угрозыска? подошел к столу Хурам.
Представитель власти дожевал ломоть арбуза, лениво швырнул корку через плечо Хурама прямо в открытую дверь, подпер мокрыми толстыми пальцами одутловатую мешковину щек и процедил по-русски в ладонь:
Ну, чего надо?
Начальник угрозыска где?
Ну, скажем так, я Дальше чего?
Убийство у вас, товарищ, в районе. Председателя колхоза «Лицо Света» на празднике убили. Вам надо немедленно ехать туда. Вот с этим товарищем, Хурам указал на Азиза.
Сам знаю, что делать надо, невозмутимо ответил арбузоглотатель. Какое убийство?
Какое, какое! Раиса убили, говорю.
А ты кто такой? надулся достоинством милиционер. Почему не видал тебя?
Я, товарищ, начальник политотдела МТС, приехал сюда сегодня по путевке Цека. Я присутствовал при убийстве. Вам следует немедленно выехать.
Как ваша фамилия? милиционер принял более официальную позу.
Хурам Раниев.
А Правильно Раниев, важно протянул толстяк. Слышал в райкоме Хорошо, товарищ Раниев Я завтра поеду
Хурам возмутился:
Вот что, товарищ, вы едете немедленно или посылаете сотрудника. Иначе мне придется поставить о вас вопрос в райкоме.
Ой-бо! отвалился на стуле толстяк. Зачем будешь ругаться? Только пришел «в райкоме», «в райкоме». Почему горячий такой?
Хурам повернулся и вышел, подтолкнув под плечо Азиза.
Вот что, Азиз, сказал он на улице. Ты вали на арбе со стариком в гепеу, там скорее толку добьешься. А я зайду в МТС и тоже туда позвоню
Горизонтальною плоскостью огромный письменный стол, отсекающий угол просторной комнаты. Вертикальною плоскостью такой же огромный портрет Калинина в красной раме, закрывающий угол до самого потолка. Между столом и портретом в углу остается маленький треугольник, и человек, притулившийся в нем, кажется тщедушным. Напрасно поблескивает его накрахмаленный воротничок, напрасно облегает его плечи модный серый пиджак, напрасно аккуратнейший пробор рассекает его голову он все-таки тщедушен, хоть четко выведенная тушью табличка на стене и повествует входящим, что перед ними директор машинно-тракторной станции. Табачный дым и несомненная неврастения изжелтили кожу его тщательно выбритого правильного лица. Оно утомлено, словно директор страдает бессонницей.
Привет, товарищ Винников! просто тянет руку через стол Хурам, одним взглядом оценивая его. Насилу добрался до тебя наконец.
Сквозь закрытое окно солнце режет лицо директора.
Раниев, что ли?
Я самый, принимай Да чего ты окна законопатил? Простуды боишься?
Вонь оттуда Так лучше.
За окном двор правления МТС. Лужи мазута и кучи навоза, горы железного лома, разваленный грузовик, подпертый деревянными культяпками под передний мост. Из-под машины торчат в грязи ноги механика, старающегося подобраться к картеру. Грузовик стоит в стойле под дырявым навесом. Два других стойла заняты тощими углобокими лошадьми.
Прибрать бы велел, усмехнулся Хурам, чем вони бояться!
Приберешь как раз с такими работничками. Лодыри у меня тут собрались.
А ты гаечки им подкрути.
Ладно уж!.. Ну, что ты намерен делать?
Делать?.. Вот в курс войти да с тобой вместе работать!.. А прежде всего, где тут у вас умыться можно да закусить?
На базар сходишь Чайхана там имеется
Своей столовой не завели, что ли?
Винников нахмурился.
А ты что средства привез?
Да нет Так думал. О делах когда потолкуем?
Поешь, выспись Сейчас Винников вынул из жилета часы, конец уж занятиям. Приходи завтра с утра.
А вечером ты занят сегодня?
Хоть и не занят, а порядок держу: все дела в служебное время!
Ну так, так замялся Хурам. Слушай-ка, Лицо Света твой колхоз?
Ты уж и названия знаешь? Мой. Ну так что?
Я шел мимо. Там праздник Задержался взглянуть, и вот, понимаешь, история убийство там произошло.
Ну? вяло удивился Винников. Как это так?
А вот так, во время танца колхозного раиса убили.
Новое дело. По пьяной лавочке, что ли?
Хурам рассказал все как было. Винников выслушал его без особого интереса:
Да-а бывает.
А здесь часто такое бывает?
Винников успокоительно махнул ладонью.
Редко. Слышишь так иной раз стороной Это ты счастливый такой, сразу нарвался.
Хураму не нравился разговор.
Говоришь стороной?.. А меры какие-нибудь принимаешь?