Конечно! «Дорогая сестренка, держись», почти пропела Анта. Точно старший: «Держись, держись!» Возьмете его к себе в экспедицию? Не стесняясь, она сунула драгоценную бумажку в разрез платья, ближе к сердцу. И еще раз улыбнулась.
Такова юность. Горе горем, а у юности все впереди, вся жизнь на глазах матери-Родины.
Телефонный звонок прервал дружеское чаепитие. Анта побежала в кабинет, скоро вернулась.
Вас просит Андрей Павлович. Но не забудьте о своем обещании побыть со мной. Она осталась в столовой, это ему понравилось.
Виктор, зайдя в кабинет, взял трубку:
Здравствуйте, товарищ управляющий!
Я только что приехал. Зайди ко мне, услышал он голос Тушольского.
Надолго, Андрей Павлович?
Ну уж не знаю, раздался ворчливый ответ, зайди, жду. Трубку повесили.
Виктор вернулся в столовую немного растерянный.
Что случилось? Надо идти вам?
Меня вызывают. Я выпью еще два стакана, когда вернусь, попытался он рассеять огорчение девушки.
Тушольский сидел один.
Скажи, почему ты здесь? Что-то случилось? пытливо и встревоженно спрашивал Тушольский.
Григорий Васильевич командировал меня за снаряжением, ответил Разумов, не понимая тревоги управляющего.
Удивительная торопливость! Можно было подождать с неделю. Снаряжение еще в пути. Об этом Лукьянов знал. Тут что-то не так. Завтра мы с Пряхиным и Шевцовым едем в вашу экспедицию. Поедешь с нами. Тушольский вышел из-за стола и сел в кресло напротив Виктора. Известно ли тебе что-нибудь такое о Лукьянове, что ты мог бы поведать только мне? спросил он. Я не следователь и не веду допрос, а просто беседую с человеком, которому верю.
В первую минуту Разумов не знал что сказать
Анта ждала Виктора, сидя у раскрытого окна.
Наверно проголодались! Сейчас будем ужинать. Пройдите пока в кабинет, покурите, я позову вас, как управлюсь с хозяйством. Да вы, кажется, устали, Виктор Степанович! с живым участием произнесла Анта и неожиданно добавила, вздохнув и краснея: Завидую вашей Насте: приятно заботиться о таком, как вы.
Виктор понял: это признание, и подумал: «Не будь Насти, я бы, пожалуй, полюбил только тебя». Может быть, Анта прочла в его глазах эти слова и поспешно вышла, чтобы не заплакать при нем.
Не зажигая света, он просидел в кабинете минут десять, смотрел в раскрытую пасть и зеленоватые глаза медвежьей головы. Думать не хотелось. Раздался звонок.
Забыл тебе сказать, услышал Виктор в трубке голос Тушольского. Ведь был я у твоей нянюшки. Неделю жил у нее. Познакомился с твоим крестным. Чопорен твой дядя, Виктор свет Степанович. Завтра в дороге и расскажу. А теперь не проси. Не до этого.
Разумов повесил трубку.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
1
Лукьянов торопился с опробованием. На жиле 1 работало около пятидесяти человек. Забойщики бурили с азартом ярых охотников, рос у балагана штабель ящиков со слюдой. Особенно богатым, по мнению ребят, был участок в углублении, которое так смущало их в дни дождей. Первой же отпалкой забойщики и разборщики породы удвоили ежедневную добычу.
Разумов вернулся на пятый день. Вместе с ним приехали Тушольский, Пряхин и главный геолог Шевцов. Был выходной день. Пока устанавливали для гостей палатку, они в сопровождении Лукьянова и Ганина обошли табор, побывали в столовой. Разумов познакомил управляющего с Курбатовым.
Это наш артельщик, Андрей Павлович. Коля, зачисли товарищей на довольствие Аня велела тебе передать шепнул он товарищу: ждет она тебя сегодня.
Нагрянули мы неожиданно, товарищ Курбатов
Ничего, накормим всех. Настя, иди-ка сюда! позвал Курбатов и, поджидая ее, все время повертывал, голову к Виктору. Тот хитро улыбался и шептал артельщику:
Ждет! Ждет, чудак!
Вытирая на ходу руки, Настя подошла и поздоровалась. Разумов с любопытством наблюдал за женой. Она знала Тушольского и Пряхина по главной базе, но там она была гостьей, а здесь руку им не протянешь. Однако Тушольский сам по-дружески схватил опущенную руку старшего повара.
Покажи, чем кормишь рабочий класс, сказал он, выбирая место за столом.
Идите к нам, товарищ управляющий, крикнул Петренко. Ну-ка, ребята, потеснитесь.
Лида поставила на стол большую кастрюлю. Настя, принесла тарелки для супа и тарелки «с солененьким».
Тушольский с интересом наблюдал за всем. Он много слышал об этом новом коллективе и много ждал от него. В столовой стоял гул, за столами сидели загорелые молодые парни в рубашках, спортивных куртках, пиджаках; у многих управляющий заметил веселый блеск в глазах.
Курбатов разливал суп. Артельщику приходилось впервые встречать почетных гостей, и от не знал, как быть с бутылками, что торчали у него из карманов. Парочку бутылок Коля сунул под стол. Его выручила Настя:
Андрей Павлович, во время дождей ребята пили перед обедом спиртик осталось несколько бутылок. Настя мигнула артельщику.
С дороги оно пользительно, пробормотал Курбатов.
Не желая обидеть хозяев, гости выпили по стопке. Курбатов ревниво следил за обедающими и окончательно успокоился лишь тогда, когда тучный Шевцов, которого порядочно растрясла верховая езда, попросил еще тарелочку.
Григорий Васильевич, после обеда сумеем сходить на жилу 1? спросил Тушольский.
Прогулка туда и обратно займет три часа, к ужину вернемся, ответил Лукьянов.
Он встал из-за стола и ушел к себе. После обеда Тушольский, зайдя в палатку прораба, положил на стол аккуратный сверток:
От нянюшки Марфы.
Андрей Павлович! воскликнул изумленно и обрадованно Виктор. Что же вы молчали столько?
Что сделаешь, брат, не мог я нарушить Марфин наказ: передай, говорит, в собственные руки Настеньки и Витеньки. Вот я и передаю, Тушольский оставил Разумовых наедине.
Настя ножницами распорола сверток, передала конверт.
Читай, читай, что пишет наша бабушка, заторопила она мужа. Настя, не зная, как называть няню Виктора, назвала ее бабушкой и привыкла так называть ее.
На конверте кто-то вывел четко и крупно, по-чертежному: «Анастасии Васильевне и Виктору Степановичу Разумовым».
Читай же, читай! не терпелось Насте.
«Витенька, Настенька, читал Виктор, пишет вам твоя няня. Гостил у нас Андрей Павлович, хороший человек, жил у нас неделю. Чай по утром со мной да Тосей пил из старого самовара. О тебе сказывал. Уж и не вымолвлю, как мы с Тосей рады, что ты опять по инженерной части пошел. Живу я покойно. Маленько перепугалась, да отошла: хотели нас с тобой выселить из родительского дома. И пойди я в Моссовет к самым главным. Нашлись такие люди, помнят они Степана Степановича, твоего отца. Они жалостливо выслушали и порешили так: иди, мать, не тронут. Бумагу дали с гербом. Вот у тебя-то отец какой был. Помни о нем, Витенька, и не греши больше. Не серчай, что обмолвилась, слезами плачу. Сашенька прислал нам с тобой целу тысячу. Я по-своему деньгами-то распорядилась: ограду сделала на могиле бабы Тани. Федор с Виктором и Костенька тоже подкинули, глядя на Сашенькин почин. Приедешь да сбегаешь на могилу-то, хорошая. Уж так рада, что ты женился. Настеньке твоей не знала, что послать-подарить, да Тося, твоя тетя, надоумила. Вот и шлю ей часики, колечки разные да серьги с ушей бабы Тани, носила она их по молодости, сказывали. И серебряную ложку твою детскую. Это уж сама удумала смеху ради, чай, ты большой, в Степана-отца пошел статью-то Витенька, может, рояль продать? Чай, деньжонки к зиме нужны и тебе и Настеньке. А вы, милые, не дурите, пускай детки будут. Как ты велишь об рояли-то, так я и сделаю. Ждать-то тебя когда? Хороший человек-то сказывал, работы у тебя на год хватит. После года приезжай, погости с Настенькой своей. Я Сашеньку упрежу, он будет. Как ему не быть к тебе, будет! Живу я ладно, нужды не терплю. А тетя твоя Клава в Ленинграде. Все».
Настя развернула сверток и залюбовалась старинными вещичками, что украшали бабу Таню полвека тому назад.
Ой, Витенька! Настя всплеснула руками. А у Настасьи Васильевны в ушах-то и дырочек нет!
2
Разумов протяжно свистнул:
Не было жилы, и это не жила.
Он и Ганин сидели на ящиках у балагана. Лукьянов и приезжие ходили по огромной канаве, осматривая жилу 1. Разумов, собрав ежедневные акты и наряды бригадиров, подсчитывал вынутый при опробовании кубаж, уточнял вес добытой слюды.
На таком ослюдении эксплуатационники не работают, подтвердил Ганин. Жила имеет очень и очень подсобное значение.
Что мы скажем управляющему, Андрей?
Мы-то скажем, мы знаем, что сказать. Вот что скажет начальник экспедиции, я бы хотел узнать, раздражаясь, ответил Ганин. Изыскания сорваны. Ты согласен, Виктор, что они сорваны, им сорваны? А сейчас будет говорить о проекте, о том, что он подневольный человек, что он не мог по своему произволу сжигать бумажные задания главка. Ух, как я ненавижу эту трусливую игру в прятки.
Виктор не успел рассказать Ганину о беседе в кабинете Тушольского: к ним подходили управляющий и его спутники.
Подсчитали? Поговорим здесь, сказал Тушольский и присел на ящик. Докладывайте, товарищ прораб, потом доложит начальник экспедиции.
Разумов понял, что Тушольский уже знает истинное положение. Он был хмур. Лукьянов еще угрюмее.
Жила имеет скудное ослюдение по всему простиранию, кроме линзы, но она не в счет. Когда Виктор сообщил результат опробования и привел примерный подсчет запаса сырья в обеих жилах, то результат поразил их настолько, что в первые минуты никто не решался говорить. Казалось, здесь был достигнут рекорд пресловутого «невезения» Лукьянова.
Тушольский молча докурил папиросу. За два с небольшим месяца пребывания на новой работе на него свалилось столько неприятностей, сколько у него не было за всю жизнь. Он резко повернулся к Лукьянову.
Что скажете? тихо и требовательно спросил он.
Лукьянов пожал плечами.
Я выполнял волю Истомина, который не позволял никаких отклонений от проекта.
Поздним вечером вернулись инженеры в табор. В палатке начальника экспедиции до глубокой ночи звучали приглушенные голоса. Свет карбидки бегал по нахмуренным лицам.
Насте снилось, что она замерзает в лесу. Со спины сползло одеяло. Она почувствовала холод и проснулась. В неплотно задернутую палатку тянуло сыростью. Было далеко за полночь, близился рассвет, а перед первой зарей мрак особенно густ и плотен.
Задергивая палатку, Настя на какое-то мгновение распахнула ее и в то же мгновение увидела, как за устьем пади, где-то внизу, вспыхнула зарница Оглушительный взрыв повалил женщину на пол. Вне себя от страха Настя закричала, поползла к кровати.
Виктор вскочил, зажег свечу, быстро оделся. По табору неслись крики. К Виктору одновременно забежали Мосалев и Курбатов оба раздетые.
Я забежал к Лукьянову Начальника экспедиции в таборе нет, зашептал Курбатов.
Костя, беги к дежурному, не выпускать из табора никого! А ты, Коля, подними китайца, он, кажется, в таборе, командовал Разумов. Он понял, что произошло.
Виктор в темноте кого-то толкнул, выругался. Маячили фонари. Разумов кого-то догнал, вырвал фонарь и, только очутившись у палатки Лукьянова, понял смысл собственной команды: не выпустив людей из лагеря, он что-то найдет, какие-то следы, какое-то веское свидетельство.
Палатка была пуста, ружье и патронташ исчезли, постель стояла нетронутой. Запыхавшись, вошли Пряхин и Тушольский, за ними показался Курбатов и Ваня-китаец.
Андрей Павлович, идемте к динамитке, шепотом предложил Разумов.
Ходи наша скоро, ходи, ходи, торопил китаец.
Не отвечая никому на сыпавшиеся вопросы, они кинулись из табора. Около грибка стояли Костя Мосалев, Дронов, Акатов, Ганин, они сдерживали напиравшую на них шумную толпу шурфовщиков.
Всем остаться в таборе, собраться в столовой. Андрей Федорович, произведи перекличку. Костя, помни! закричал Разумов.
Решительная команда Виктора возымела свое действие, люди направились в столовую.
Светало.
Перед поворотом на тропу к динамитке их догнал верховой. Разумов узнал Жорку Каблукова.
Товарищ управляющий, Ганин велел передать: может, вам сразу на рудник занадобится вот конь. Такой ходкий, живо домчит. А тебе, Витя, Костя велел передать: люди все в куче.
Они осторожно двинулись к динамитке.
На месте будки зияла глубокая круглая воронка, на поляне виднелись расщепленные опаленные венцы, шагах в тринадцати от воронки валялся каркас крыши. На траве, раскинув руки, лежал вахтер, рядом валялся карабин. Виктор склонился над вахтером, оглушенным и потерявшим сознание.
Взрывная волна разметала выступавшую над землей землянку вахтеров, полузасыпала перевернутые нары. Из-под обломков доносился стон.
Жорка и Курбатов, раскидав доски, вынесли второго вахтера. Курбатов разыскал карабин и патронташ.
Все ясно. Поезжай, Николай Сергеевич, сказал Тушольский.
Пряхин тут же уехал.
Эй, Курба, Разума! Наша знай. Ходи сюда! раздался крик Вани-китайца. Он стоял на окраине поляны у зарослей и махал им рукой.
Ну, мы пошли, товарищ управляющий. Никуда он от нас не денется, приведем тепленьким, сказал Курбатов.
Жора, распоряжайся тут за меня, сказал Виктор и, вскинув на плечо карабин вахтера, побежал за Курбатовым.
Наперерез им скакал Петренко.
Куда вы без хлеба-то?! кричал он, придерживая у луки седла большой рюкзак.
Алешка живо спрыгнул с коня.
Витя, Коля, возьмите меня с собой в погоню! Не могу, понимаешь, сердце горит, хрипло бросал он и водил по лицам товарищей отчаянным взглядом.
Но Виктор отрицательно покачал головой и подхватил рюкзак с продуктами.
Не берете? Эх, трын-трава, Гапка-крива! вздохнул Алешка и низко опустил голову.
Вернувшись в табор, Алешка привязал коня у палатки Ганина, уселся на траву подле палатки и машинально стал перебирать струны попавшейся ему под руку балалайки. Лицо его было грустно. Мысленно он был с товарищами, которые пошли в погоню за врагом. Душа его изливалась в песне.
Ой да белы,
Ой да белы снега,
Ой запорошен луг.
Ой да метет,
Ой да метет пурга,
Ни огня, ни дорог вокруг.
Но весна придет,
Зацветут луга.
Мы с тобой пойдем на луга,
Мой хороший друг
3
Из палатки управляющего появился Мосалев. Шурфовщики окружили его.
Этот язви его ну этот Шевцов-геолог гробит и Андрюшку и Витьку, взволнованно выпалил Костя.
Как это гробит? За что?
Так. Проглядели, мол, диверсанта. Ганина вон из партии, Витьку вон из прорабов и под суд, в тюрьму.
Совесть-то у этого геолога есть? Слышь, голова!
Кошки ее съели, совесть-то!
Пошли, товарищи, к управляющему, надо в самом деле разложить петушки к петушкам, раковые шейки к раковым шейкам Петренко решительно шагнул к палатке.
Ступай, Алешка, ступай. Ждут там тебя.
Федя! Акатов! Костя, да неужто и ты? Эх!..
Петренко сорвал и швырнул оземь кепку. Дронов молча поднял кепку, отряхнул и напялил ее на Алешкину голову.
Не пыли, голова. Пойдем, ребята, послушаем: дело всем кровное, как всегда спокойно и рассудительно заявил Дронов.
Один за другим разведчики вошли в палатку. Кто тут же сел на утрамбованный пол, кто остался стоять, кто примостился на краешек походной койки.
Вы просто группируете факты против меня и прораба, говорил раскрасневшийся Ганин. И забываете, о чем вы же вчера рассуждали, товарищ Шевцов. Когда на гольце Лукьянов признался, что он сорвал поиски на Медвежьем, вы сказали: «Вот мужественное признание». А нам что было делать? Лукьянов умный враг, горячо говорил Ганин.
Хорошо. Где это письмо? спросил Шевцов. Он сидел за столом Лукьянова, на виду у всех.
Какое?
Копия письма для партбюро, о котором вы говорили.
У меня нет копии, я копии не снимал, смущенно признался Ганин.
Не мешает иногда оставлять у себя копии, сердито бросил Пряхин.
Ребята шептались, завозились. Смелая речь Ганина им понравилась, да и в голосе Пряхина они почувствовали иную интонацию не ту, что звучала в раздраженном голосе Шевцова.
Нельзя так, с басу-то полегче надо, а то оглушишь, вставил свое спокойное слово Федор Дронов. Виктор Степанович и Андрей Федорович не жалели спин своих на нашем деле-то. Они нас и тут к делу приспособили, и на Медвежий тянули. Да не пускал начальник-то.
Конечно так! раздались голоса.
А предложение Мосалева вон как мариновали.
За что людей казнить хотите? Не дадим!