С помощью все той же тети Бети Хаиму удалось вписать Ойю в «сертификат» как жену, однако свидетельства о браке, зарегистрированного в соответствии с законом и обычаями, даже тетя Бетя выхлопотать не смогла. Но сейчас ничто не могло омрачить радости Хаима. Подумаешь, формальности! Все будет хорошо, самое страшное они оставили позади.
С трудом подбирая немецкие слова, Хаим спросил черноволосую женщину:
Вы из Германии?
Нет, из Австрии, тихо ответила она, с опаской посматривая на сидящую с ней рядом пожилую женщину, ее мать. А вы говорите по-немецки?
Совсем немного, ответил Хаим. Но понимаю почти все.
Женщина отвернулась от своей матери, очевидно, для того, чтобы не расстраивать ее печальными воспоминаниями. Стараясь говорить как можно тише, она рассказала, что их семья жила в Вене, отец был зубным врачом, а муж скрипачом; сама она пианистка, давала уроки музыки. Нацисты убили отца и мужа у нее на глазах. Но нашлись хорошие люди, с их помощью удалось эмигрировать в Югославию, а теперь они едут в Яффу.
К дяде. Он инженер-строитель. Бетонщик. Это он выхлопотал нам «вызов». На него теперь вся надежда, заключила пианистка.
Теперь Хаим не удивлялся тому, что у этой молодой женщины так много седых волос и под глазами залегли синие тени, что ютится она с маленькими детьми на открытой палубе и что у ее матери безжизненно свисает правая рука Он вспомнил свою мать, скоропостижно скончавшуюся после погрома, учиненного молодчиками главаря легионеров Хории Симы.
Завтра кончится весь этот ужас. Пианистка улыбнулась. Ее светлые глаза наполнились слезами. Слава богу, теперь мы спасены!..
Хаим охотно подхватил эту тему разговора и стал объяснять Ойе, что на пароходе им придется провести только одну ночь. Женщина догадалась, о чем парень толкует «сестре». Жестами и мимикой она тоже принялась разъяснять девушке, что с завтрашнего дня у всех прибывающих на пароходе в Палестину жизнь пойдет по-новому, станет по-настоящему хорошей и обязательно радостной.
Да, да! уверенно произнесла пианистка и, тепло улыбнувшись Ойе, прижала ее к себе. Это так и будет, конечно! О, увидите, увидите!..
Ойя смотрела широко открытыми глазами то на удивительно ласковую женщину, то на любимого парня, и было непонятно, верит ли она тому, что ей пытаются объяснить и внушить или же страх и недоверие по-прежнему довлеют над нею.
Пианистка извлекла из большого коричневого ридикюля старый конверт и протянула его Хаиму. На нем был указан обратный адрес ее дяди инженера-строителя Гордона из Яффы и фамилия пианистки. Звали ее Шелли. Шелли Беккер
Солнце клонилось к закату, и спокойное зеркально-ослепительное море потускнело, словно покрылось ржавчиной. Многие пассажиры успели перезнакомиться, рассказывали друг другу, откуда они родом, есть ли у них родственники на «обетованной земле», чем те занимаются и каково их финансовое положение. Всех занимал один вопрос: будут ли они, приезжающие в Палестину, обеспечены работой, жильем или обо всем этом еще придется хлопотать?
В торопливых вопросах и таких же торопливых ответах ощущалась тревога людей, их неуверенность в завтрашнем дне, желание найти поддержку, успокоение, надежду на лучшее.
Рядом с Хаимом расположилась небольшая группа оживленно беседовавших мужчин. Речь шла о военных событиях: об участии бывших польских воинов в сражениях на французской оборонительной линии «Мажино», о потоплении английского торгового судна где-то в Атлантическом океане, заспорили о возможности проникновения германских подводных лодок в Средиземное море и нападения их на пассажирские суда.
Нам повезло, заметил по этому поводу молодой человек с жиденькой и коротко остриженной бородкой. Пароход идет под флагом нейтральной страны!
Об этом кое-где своевременно позаботились, тоном хорошо осведомленного человека проговорил худощавый мужчина в темных очках. В такое отчаянное время нелегко заполучить пароход, но удалось! А как и почему? Потому что этому транспорту там, в верхах, придают большое значение
П-с-с! Такие уж мы важные птицы?! прервал его маленький, толстый человек в соломенной шляпе и светлом клетчатом пиджаке. Массивная золотая цепочка, продетая в петлю на лацкане пиджака, тяжело свисала в боковой кармашек. Или вы думаете, что трюмы этой старой галоши завалены золотом?
Важные мы или неважные и золото в трюмах или нет, но именно этому пароходу, к вашему сведению, кое-где придают большое значение! поддержал мужчину в темных очках молодой человек с бородкой. И только благодаря этому ваш животик с золотой цепочкой будет благополучно доставлен в Эрец-Исраэль!..
И вообще я бы не советовал задавать праздные вопросы, в упор глядя на толстяка, внушительно произнес человек в темных очках.
А что такое? Толстяк обиделся. Что я спросил? Что?! Это же не какой-нибудь военный крейсер?! Подумаешь! Он небрежно махнул рукой. Умеем мы пускать пузыри из носа и кричать на весь мир, уверяя, что это дирижабли. Оставьте меня в покое Я не мальчик, и эти холуйские фокусы-мокусы знаю не первый день! Да, да И не смотрите на меня так Мы тоже кое-что соображаем, не беспокойтесь!..
Хаим не придал значения этой перепалке: мир полон болтунов. И все же он подумал, что совсем не плохо, если действительно по какой-то причине «в верхах» особо позаботились о безопасности рейса этого парохода.
Солнце скрылось за горизонтом, оставив на краю небосвода багровые полосы. Слабый ветерок разносил по судну аппетитные запахи из камбуза. Из кают первого и второго классов выходили на палубы пассажиры, принадлежавшие к высшему свету, те самые влиятельные и имеющие «особые заслуги» перед сионизмом господа, иммиграцию которых «Национальный центр» считал первостепенной задачей.
В полукруглый застекленный салон, завешанный выгоревшими на солнце портьерами, собрались мужчины. Здесь полным ходом шла подготовка к вечерней молитве. Уже горело несколько свечей, их зажгли пассажиры, отмечавшие в этот день годовщину смерти близких. Предстояло проникновенно произнести достойную благочестивого покойника молитву «кадешь». И мужчины сосредоточенно собирались на «миньен» обряд, согласно которому на молитве должно присутствовать не менее десяти мужчин, достигших тринадцатилетнего возраста.
Хаим заглянул в приоткрытую дверь салона. Увидев мужчин с молитвенниками в руках, разочарованно отвернулся и поплелся дальше. Они с Ойей основательно проголодались. Наконец им удалось, предъявив талоны от «шифс-карты», протиснуться в переполненный зал ресторана. Впервые в жизни Ойя сидела рядом с незнакомыми, хорошо одетыми людьми за столом, накрытым белоснежной скатертью. Сердце ее всполошенно колотилось, на смуглом лице проступил румянец.
Принесли ужин. Ойя ни к чему не притронулась, она украдкой озиралась по сторонам, словно опасаясь, что ее вот-вот прогонят. Все усилия Хаима успокоить девушку, заставить поесть были безуспешными. Тогда он достал из кармана газету и, не обращая внимания на удивленные взгляды сидевших за столом людей, завернул пирожки и сыр.
Когда они вышли на палубу, Ойя, виновато улыбаясь, потянулась к свертку и с аппетитом принялась за пирожки. Едва сдерживая подступавшие к горлу спазмы, Хаим улыбался.
На палубе царило оживление. Освежающая вечерняя прохлада, обильная, вкусная еда приободрили пассажиров. С кормы парохода доносилась веселая песня.
Последняя ночь плавания! сказала Шелли, обращаясь к подошедшим Хаиму и Ойе. Проснемся утром, и будут видны берега Палестины
Уж поскорей бы!.. Мать Шелли вздохнула. Никогда не думала, что человек может испытать столько горя и не умереть.
Взяв на руки маленького Доди, одного из близнецов, Хаим вместе с Ойей поспешили туда, откуда доносилась песня.
На корме, перед открытой палубой, огромная толпа холуцев слаженно пела:
Куму-куму холуцим,
Куму-куму гардоним!
Кадима мизраха!
Мизраха а Кадима!
Песня была знакома Хаиму. Он пел ее по вечерам на «ашкаре». Теперь, охотно подпевая, он стал пританцовывать в такт песне. Сидя на руках Хаима, малыш звонко смеялся.
Не сразу Хаим почувствовал, что Ойя тормошит его. Он оглянулся: Шелли обеспокоенно всматривалась в толпу. Хаим поднял руку, и Шелли стала поспешно пробираться к ним. Подойдя вплотную, она прошептала Хаиму, что на пароходе происходит что-то странное. Холуцы азартно продолжали петь:
Пану-пану бадерех!
Пану-пану бадерех!
Ки холуцим иврим
Омирим акшем!
Песня закончилась, но запевалы сразу затянули новую, воинственную. А Шелли указала на холуца в форменной рубашке с погончиками, с закатанными по локоть рукавами и большой голубой шестиугольной звездой на нагрудном кармашке. Пробираясь сквозь толпу, он на ходу отдавал какие-то распоряжения, парни и девушки в форме холуцев послушно срывались с места. Хор голосов становился все слабее и слабее, наконец пение оборвалось. Среди холуцев возникло замешательство. Послышалась команда: холуцам немедленно собраться по своим группам, а пассажирам освободить кормовую часть палубы, разойтись по каютам и своим местам.
Никто не знал, чем все это вызвано, что задумали холуцы: одни подшучивали над ними, другие бранились, третьи покорно молча шли в свои каюты, все были встревожены.
Хаим, Ойя и Шелли вернулись к своему месту на палубе. У ящика с противопожарными инструментами стоял толстенький человек в клетчатом пиджаке. Держа в руке золотые часы с цепочкой, он с возмущением говорил матери Шелли:
Суматоху затеяли, п-с-с!.. И к чему? Зачем? И где?! Посреди моря. Парад, видите ли, наши холуцики решили устроить завтра по случаю прибытия в Палестину! Как будто эту репетицию нельзя провести тихо, спокойно, солидно, без шума. Так нет, им нужно, чтобы люди перепугались и получили на минутку разрыв сердца
Хаиму хотелось рассеять возникшую тревогу, и потому он, сделав вид, что поверил толстяку, рассмеялся. Шелли сидела бледная, напуганная, прижав к себе обоих мальчиков. Она напоминала квочку, оберегающую своих цыплят.
Глядя на нее, насторожилась и Ойя, стараясь понять причины возникшего волнения. Смех Хаима нисколько ее не успокоил. Глядя ему в глаза, она чутко улавливала в его взгляде какую-то озабоченность.
Вы поняли, о чем говорил этот симпатичный толстячок? спросил Хаим пианистку.
Готовятся к параду. Но странно
Что странно? мягко перебил ее Хаим и, смеясь, добавил: Это ведь холуцы! Их муштруют, как солдат Вы знаете, кто такие «холуцы»?
Шелли пожала плечами, неуверенно сказала:
Что-то вроде штурмовиков. Не так ли? Разумеется, вы знаете, кто такие «штурмовики»?
Серые глаза Хаима округлились. Он лишь покачал головой: тема была весьма щекотливая, кругом шныряли холуцы, и потому разумнее было помолчать.
Внимание Хаима привлекла девушка в форме холуцев. Она что-то возбужденно рассказывала окружившим ее пассажирам. Хаим прислушался. Речь шла о каком-то военном корабле, который преследует их пароход и будто бы требует его остановки.
Слух об этом, видимо, уже распространился среди пассажиров, многие из них бросились к противоположному борту судна, надеясь увидеть военный корабль. Вдруг мирную тишину моря разорвал гром орудийного выстрела.
На пароходе поднялась паника. Как штормовая волна, она обрушилась на людей.
Торпеда!
Тонем!..
Пассажиры из кают, трюмов хлынули на палубы, устремляясь к шлюпкам, вырывая друг у друга спасательные круги, пробковые пояса. Бледные, потные лица, вытаращенные от ужаса глаза, перекошенные в истерическом крике рты У Хаима похолодело сердце: страшнее он не видел ничего в жизни перила, опоясывающие палубы судна, под напором обезумевшей толпы выгнулись наружу и могли вот-вот сорваться. Душераздирающие крики впавших в истерику людей заглушили все вокруг
В этот момент на палубе появились матросы и группа холуцев. Без стеснения действуя кулаками, они оттесняли пассажиров от перил, не щадя ни женщин, ни детей, не обращая внимания на отчаянные вопли и плач.
С верхней палубы мужчина с коротко остриженной бородкой в жестяной рупор призывал обезумевших людей к спокойствию, объяснял, что нет причин для паники
Хаим узнал его: это был тот самый молодой человек с бородкой, который недавно высокомерно разговаривал с толстяком в клетчатом пиджаке с золотой цепью.
«Этот тип, подумал Хаим, пожалуй, здесь заправила»
Внимание! Внимание! Шум прекратить! Всем замолчать! повторял повелительный голос радиодиктора, транслировавшийся через усилители по всему судну. По голосу Хаим узнал, что это говорит тот же молодой человек с бородкой. Сначала на жаргоне, потом на древнееврейском, а затем на английском языке он требовал сохранять спокойствие и беспрекословно повиноваться холуцам, которым вменяется в обязанность навести порядок на пароходе.
Паника постепенно стихла. Тот же голос через усилители довел до сведения пассажиров, что на судне образован специальный штаб Хаганы, который взял на себя ответственность за доставку людей на «обетованную землю». На судне погас свет, и диктор тотчас же сообщил, что категорически запрещается всем без исключения пользоваться электрическим светом, зажигать спички и курить Виновные в нарушении этого требования будут привлекаться к суровой ответственности.
Мы выражаем уверенность, выкрикнул диктор бодрым голосом, что своим образцовым поведением пассажиры докажут, что они достойны поселения на священной земле предков, время прибытия на которую исчисляется несколькими часами! И этим еще раз будет продемонстрировано величие всей нации!
Это обращение непрерывно передавалось на разных языках и всякий раз заканчивалось традиционным словом «шолом».
Призыв судового штаба Хаганы возымел действие: установились спокойствие и порядок Группы холуцев непрерывно патрулировали по судну, бесцеремонно заглядывая в каюты. Каждый уголок парохода был взят ими под контроль. Они предупреждали пассажиров, что малейшее нарушение дисциплины повлечет за собой заключение в «бокс» или даже выброску за борт
Но никакие строгие меры не могли предотвратить распространение тревожных домыслов и слухов. Упорно поговаривали, будто военный корабль, преследовавший пароход, немецкий, но скрывается под чужим флагом. По другой версии это был итальянский линкор, сопровождающий из Абиссинии караван судов
И снова воздух потряс орудийный выстрел. Капитану парохода после упорного молчания пришлось ответить на многократные запросы сторожевого военного корабля. Капитан сообщил, что управляемое им судно исключительно пассажирское, следует своим курсом согласно расписанию и графику В радиограмме были указаны и другие подробности: какой стране принадлежит пароход и его водоизмещение.
Несмотря на более или менее вразумительный ответ, с военного корабля вновь последовало требование остановить пароход. Капитан пассажирского лайнера ответил отказом, мотивируя тем, что на борту находятся преимущественно женщины с детьми и во избежание разрастания паники, уже возникшей из-за произведенных кораблем предупредительных выстрелов, он, капитан, вынужден продолжать плавание. Капитан выразил готовность выполнить любое требование сторожевого судна, но только с наступлением рассвета или в порту назначения, то есть в Бейруте.
С военного корабля последовал приказ капитану парохода зажечь огни. Представители штаба Хаганы, которые с самого начала плавания действовали в тесном контакте с капитаном парохода, рекомендовали ему повременить с ответом. Во что бы то ни стало нужно было дотянуть до наступления полной темноты и под прикрытием ночи попытаться уйти от преследователя.
Между тем расстояние между сторожевым кораблем и пассажирским судном значительно сократилось, и снова последовал приказ немедленно зажечь огни и впредь двигаться в соответствии с установленными правилами международного мореплавания для пассажирских судов, то есть держать курс строго на порт Бейрут.
Капитан разгадал замысел командования военного корабля. Он ответил, что полностью согласен с предложением, однако глубоко сожалеет, что не может тотчас же выполнить его, так как световые динамо-машины повреждены. Сейчас они ремонтируются и с минуты на минуту дадут свет, а пока он вынужден ограничиться лишь сигнальным освещением.
Как только эта депеша была передана в эфир, на пароходе погасли и сигнальные лампы, а судно резко изменило курс.
Вскоре пароход окончательно оторвался от преследования. Стемнело. Радиосигналы, все еще поступавшие со сторожевого корабля, оставались без ответа. Наконец, умолкло и радио Никто теперь не знал, отказался ли сторожевой корабль от преследования, или только потерял след пассажирского парохода.