A-а, как знаешь с раздражением сказал Васильев и, повернувшись, пошел к трапу, перекинутому на берег.
Куда вы? удивленно сказал Стариков. По берегу до затона два километра в снегу идти. Катер же стоит под бортом.
Васильев отмахнулся от него, как от назойливой мухи, сошел на берег и упрямо зашагал по снегу в своих ботфортах к устью протоки.
Вольному воля пробормотал Стариков, провожая начальство взглядом и пожимая плечами, и, обернувшись к нам, бросил:Пошли!
Усталые, злые на Старикова за его упорство, мы спустились в трюм вслед за ним.
Чего ты собрался делать? спросил Стариков и посмотрел на боцмана.
Луконин обошел вокруг ящика, оглядывая его со всех сторон, и остановился, задрав ушанку с одного бока, обнажив ухо, словно к чему-то прислушивался.
Ну что? спросил Стариков без малейшего намека на желание покомандоватьон прекрасно понимал, что опыта у боцмана в обращении с тяжеловесными грузами больше.
Вытянем! сказал Луконин, однако не приближаясь к ящику.
Вытянем, вытянем!.. вдруг отходя от сгрудившихся около ящика рабочих, передразнивая, воскликнул синеглазый Федор. Полдня танцуем вокруг него, а он ни с места Типография, говорят, так надо вытягивать.
Был Федор все таким же упругим, с угловатыми плечами, лишь спина, как мне показалось, чуть горбилась после тяжелой работы.
Луконин покладисто спросил:
Чего скажешь, Федя? Как с им управиться?
А так и управиться, с вызовом сказал парень, ручками От разговоров он вверх не пойдет. Давай, ребята, облепляй с трех сторон, подвинем к трапу
Мы разом подошли к ящику и, уцепившись за выступавшие укосины, налегая плечами на доски, подчиняясь командам Федора, как-то неожиданно для себя проволокли его по елани.
Так-то оно лучше сказал Федор. Давай-ка еще раз
И опять мы дружным усилием стронули ящик и подволокли его еще ближе к трапу.
Пеньковый конец давай, скомандовал Федор боцману. Заведем за ящик, настелим доски на трап, должен пойти
Луконин отправился на палубу за канатом. Меня поразило, что никто не пытается оспаривать распоряжений парня, ему подчинялись все, и даже Стариков и Кирющенко покорно выполняли его команды.
Поберегись! раздался сверху возглас Луконина, и к нашим ногам на елань трюма с глухим стуком упал тяжелый пеньковый крученый буксир в руку толщиной.
Федор завел канат за ящик, кто-то уложил на трап доски. Дружным рывком с общим утробным стоном мы приподняли одну сторону тяжеловеса, подтащили его и положили на доски.
Идите наверх все, скомандовал Федор. Я позади ящика встану. Упуститеот меня мокрое место останется. Чего смотрите? прикрикнул он, когда мы уставились на него и не двинулись с места. Снизу мне видней
Выдь с нами, сказал Луконин, неровен час
Иди, иди, боцман, с усмешкой сказал Федор. Помнишь, потягаться со мной хотел? Вот тот час и пришел. Иди наверх и командуй. Ящик завалишь, тебе за меня отвечать придется. Иди, иди, а то как бы Федор не кончил фразы, подошел сзади к ящику и примерился к нему.
XI
Стариков в нерешительности стоял перед Федором. Мы дожидались, что скажет Стариков. Его-то слово было последним, он начальник эксплуатации.
Уходи, сказал Стариков, лучше я останусь.
А они не вытащат, сказал Федор, кивая на нас и усмехаясь, побоятся начальство задавить.
Стариков еще постоял, хмурясь и глядя себе под ноги, видимо, борясь с самим собой.
Нет, лучше я останусь, сказал Стариков. Надо посмотреть, как он пойдет
Стариков приблизился к Федору и попытался оттеснить его плечом от ящика.
Федор не уступил, синие глаза его потемнели, он сумрачно сказал:
Василий Иванович, не вводи в грех
Ну и оставайся! сказал вдруг разозлившийся на упрямство парня Стариков и пошел к трапу.
Ящик мы вытянули лишь на половину трапа, на большее сил у нас не хватило. И удержать мы его не смогли, канат медленно стал сползать обратно в трюм.
Держи!раздался из трюма отчаянный возглас Федора.
И вслед затем прямо в люк, минуя трап, прыгнул человек. Из темноты трюма послышались глухие удары о елань от падения человеческих тел, и канат, срывая нас с ног, скользнул в люк. Ящик внизу глухо ударился о елань, затрещали доски и все смолкло. Мы кинулись в трюм. Неподалеку от ящика лежали двое, ощупывая головы и бока. Оказалось, что в тот момент, когда ящик стал вырываться из наших рук, в трюм прыгнул Данилов и своим телом вышиб Федора из-под ящика.
Стариков стоял и молча глядел на поднимавшихся матросов. Данилов прошелся по трюму, прихрамывая и держась обеими руками за коленку. На лбу Федора блестела изрядная шишка.
Как бы не Даниловхоронили бы вы меня угрюмо сказал он, потирая голову. Одна бы труха осталась
Стариков пошел к трапу. На первых ступеньках остановился и, повернувшись к нам, сказал:
Все! Идите по домам, потом когда-нибудь вытащим А вы, он оглядел пострадавших, в больницу сейчас же Садитесь на катер, я пока с грузом на берегу разберусь.
Стариков не стал дожидаться, что мы на это скажем, и поднялся на палубу. Федор прислушивался к шагам начальства над головой по стальной палубе, и едва звон металла затихСтариков ступил на трап, оглядел нас непримиримым взглядом и проговорил отчаянно злым, осипшим голосом:
Идите наверх, опять беритесь за канаты и тащите Все отседа к чертовой матери
Мыи Кирющенко в том числепокорно двинулись наверх. Кажется, люди и впрямь остервенели, через десять минут злополучный ящик с печатной машиной стоял на палубе. С берега прибежал Стариков, грубо выругалсяникогда до того я не слышал, чтобы он ругалсяи погодя немного сказал:
Молодцы!
Федор молча повернулся, глянул на меня, пробормотал:
Получай свою типографию, герой! и, усмехнувшись, пошел к борту на катер.
Луконин деловито огляделся вокруг, сказал, что надо будет собрать побольше трапов, положить один на другой и тогда только стягивать ящик на берег.
Не убежит, завтра возьмемся добавил он.
Стариков смотрел вслед Федору и покачивал головой. Наконец сказал:
Плывите, пришлете катер за мной, и пошел опять на берег к грузам.
Грузчики, повеселев, шумно переговариваясь о том, как типография не давалась и как все-таки с ней сладили, пошли садиться на катер. Редактор Рябов, в помятом кителе, с выбившимися из-под шапки и прилипшими к потному лбу волосами, по пути на катер подошел ко мне и негромко сказал:
Без этого синеглазого не вытащили бы, и газету не на чем было бы печатать. Поговори с ним, дай зарисовку в первый номер.
Да! Вот так Федор! сказал я. Только сейчас он не станет разговаривать.
Это верно, согласился Рябов. Почему-то обозлен на всех. Странный человек задумчиво проговорил он и отошел от меня, смешался с толпой грузчиков у борта, дожидавшихся своей очереди спуститься на катер.
Никто из команд судов не успел перейти в дома на берег, катер опять развез нас по пароходам и баржам. Луконин, Федор, я и еще несколько человек первыми высадились на «Индигирку», стоявшую уже в протоке. Спать, спать Я отправился без ужина в свою каюту и, не раздеваясь, тяжело повалился на койку. Кто-то постучал в дверь.
Входи, пробормотал я, не поднимаясь с койки.
Дверь скрипнула. Я лежал, уткнувшись лицом в подушку, немного повернулся и одним глазом покосился на вошедшего. В каюте, прикрыв за собой дверь, стояла Наталья. Не по размеру большая телогрейка обвисла на ее плечах. Девушка смотрела на меня немного испуганно и молчала. Я медленно поднялся, сел на краю койки, потирая глаза.
Извини, сказала Наталья, я ненадолго, сейчас уйду
Я молчал, тупо уставившись в пол, не находя в себе силы подняться.
Садись,сказал я.
Наталья покачала головой.
Что у вас произошло на барже? спросила она.
Федора чуть не придавило безразлично, все еще в полудреме сказал я.
Боже мой!.. тихо проговорила Наталья. Как же так? Он ничего не говорит
Ящиком с печатной машиной Данилов спас Федора Если бы не Данилов
Я испытывал странную физическую боль оттого, что мне не дают заснуть. Наталья смотрела на меня болезненным, страдальческим взглядом.
У него несчастная судьба проговорила Наталья. И еще это
Сейчас мне было все равно, какая судьба у Федора. Сквозь не отпускавшую меня дрему я смутно вспоминал, что Рябов просил меня поговорить с Федором, написать о нем. Постепенно я стал засыпать, теряя представление о реальности, и очнулся, когда подбородком коснулся груди. Вздрогнул, выпрямился, у двери никого не было, Наталья ушла. Я с облегчением повалился на койку.
Утром проснулся посвежевшим, ломота в плечах и ногах прошла, наверное, стал привыкать к тяжелому труду. В каюту постучали, вошел Семен Рябов, я узнал его имя вчера в трюме.
Долго спишь, сказал он, надо с баржи выгружать на берег печатную машину нашу. Семьсот килограммов, добавил он, мы теперь все на килограммы прикидываем: куль с мукойвосемьдесят, ящик с масломдвадцать пять, куль колотого сахарадевяносто, ящик со стекломсто двадцать А наша машина, поди ж ты, семьсот Вот житуха пошла, заметил он, совсем как сказал бы Луконин или Федор, и рассмеялся. Местную лексику осваиваю. Закурить тут у тебя можно?
Он присел на край койки и принялся сворачивать из клочка газеты цигарку, насыпав на него крупно нарезанную, пахнущую медом махорку.
Ты же папиросы куришь, сказал я.
Выпросил у ребят махры, тоже, знаешь, свой колорит
Семен разжег цигарку, затянулся, каюта наполнилась синим, едким дымком, стало как-то уютнее.
Да, все своими руками, правильно Васильев сказал, поспешно одеваясь, заметил я.
Тоже герой! усмехаясь, сказал Рябов. Энергичен, умен, и уважает его народ, а смотри, как он с этой «охотой» Что-то я его не пойму.
Посмотрим неопределенно сказал я. Васильев мне чем-то нравился, и не хотелось раньше времени осуждать его. Судить людей легко В этой глуши и в самом деле не так, как там я кивнул куда-то в сторону.
А что не так? спросил Семен и острым взглядом сквозь стекла очков посмотрел на меня. Да, что-то не так, а главное, все же так, как и там, откуда мы с тобой приехали. Он задумался, забыв о своей цигарке. Знаешь, заговорил он, читал я в какой-то статье, уж не помню где, что труд немеханизированный, без машин, без техникиэто будто бы не социализм. Речь в той статье шла о каком-то романе, где показывалось, как начали осваивать таежный уголок, вот вроде нашеговсе своими руками Разве так можно, говорилось в статье, писать о советских тружениках; без техникиэто уж не советский человек Вот как было закручено! А если ее тут нет, этой техники, если все только начинается? Разве дело в том, как работаютс техникой или без техники? Во имя чего трудятся, что хотят создатьвот что важно. Так вот это самое «во имя чего» и там, в обжитых районах, и у насодно и то же. И советский человек, если он руками вытягивает из трюма тяжеловес, все же остается советским человеком, делает это во имя строительства социализма. Прав я или нет?
Ну, а Васильев разве не во имя строительства социализма? не очень уверенно возразил я.
Пароходом за лосями?.. Рябов насмешливо посмотрел на меня.
Он искал путь к углю в верховье Аркалы, катер сел на мель, пришлось на плоту одному сплывать возразил я.
Об этом не слышал. Рябов встал и направился к двери. Заболтались мы тут с тобой. Стариков нас ждет, не хочет выгружать без нас, боится поломать нашу машину. Завтракай и приходи скорее.
С выгрузкой печатной машины на берег тоже пришлось помучиться. Толстые пароходские трапы гнулись под ящиком, как веточки. Пришлось подпирать их стойками, выкладывать лежневую дорогу из досок и бревен по берегу протоки до самого дома типографии и редакции, срубленного среди тайги из желтоватых лиственничных бревен, пока еще без крыши и ступеней у порога, которые заменяла ребристая доска баржевого трапа. Тянул я вместе со всеми нашу печатную машину и мысленно поругивал автора той статьи, о которой говорил Рябов. Выходило по той статье, что, пока не будет кранов и автомашин для доставки печатной машины в помещение редакции, нечего и газету в тайге выпускать, ибо без техники мыне советские люди?.. А мы ее тянем, и дотянем, и установим, и будем выпускать нашу советскую газету «Индигирский водник»
Дотянули мы печатную машину к середине дня, вызволили ее из ящика, ничего не сломав, и установили на ряжах, загодя вкопанных под полом дома в вечную мерзлоту. Наконец-то мы, газетчики, обрели свое место в тайге.
В тот же день команды покинули пароходы и, разгруженные около склада баржи. Суда отводили от берега и ставили на якоря одно за другим в русле протоки на зимний отстой. Здесь они вмерзнут в лед и останутся до весны. Тушили топки пароходов и спускали пары.
XII
На жительство меня устроили в одной из палаток в полотняной комнатке. Фанерная дверца в нескольких местах была пробита финкой, у матерчатой стенки стоял топчан, у двери на табуретке ведро с водой, а посрединежелезная печка. Едва я растопил ее, комнатка стала наливаться теплом, бока печки угрожающе зацвели вишневым накалом. Пришлось плеснуть в ее дверцу воды, она ответила взрывом золы и пара мне в лицо, и я понял, что обращаться с ней надо деликатно. Разместил свои вещи в комнатке и отправился осматривать поселок.
Затон Дружина, название которого, видимо, произошло от какого-то военного поста землепроходцев, вытянулся одной улицей по высокому берегу протоки. Стояло два жилых «семейных» рубленых барака, здание конторы и мастерских и каркасные палатки с прогоревшими от искр из железных труб крышами. Дальше палаток обнесенные высоким тальниковым плетнем возвышались склады. Из Дружины, со склада санным путем многие грузы должны были перевозиться в районный якутский центр Абый за шестьдесят километров от затона, куда не было никаких дорог, только зимник по замерзшим болотам А еще дальше склада среди тайги белели свежеотесанными бревнами дома якутской школы-интерната. Крохотный, затерянный в тайге поселочек!
Наша редакцияредактор Рябов и я, литсотрудник, разместилась в комнатке, соседней с той, где установили печатную машину. Наборщик, паренек из Якутска, Иван, расставил рядом с машиной наборные кассы. Был он тихим, несмелым, видно, скучал по родным, и только постоянная возня со шрифтом отвлекала его от грустных мыслей.
Мы уселись за план первого номера «Индигирского водника», и тогда Рябов вспомнил о своем задании:
Говорил с Федором?
Я отрицательно покачал головой.
В расторопности тебя не упрекнешь мрачно сказал редактор.
Да не в том дело возразил я. Не любит меня Федор, а почему, и сам толком не знаю Сложное это твое задание.
А я и не говорю, что простое, Рябов упер в меня взгляд из-за стекол очков. Правильно, сложное. Вот ты и разберись. Тот самый вопрос: «во имя чего?» Помнишь? Оселок, на котором люди проверяются. Не каждый бы пошел на такой риск, а ведь он понимал, на что идет. Да и Данилова не обойди, Федор ему жизнью обязан. Чутьем профессиональным чувствую, что важный узелок. Давай-ка начнем мы с этого нашу газету. Принципиальные возражения есть?
Нету, сказал я. Только согласится ли Федор?..
Плох тот журналист начал было Рябов и оборвал сам себя:Короче говоря, первое редакционное задание
Давно я хотел поговорить с редактором о том, чтобы он отпустил меня с геологами, которые вскоре должны были на оленях отправиться со всем своим инструментом, приборами и продуктами на далекую Аркалу и обосновываться около угольных пласГов, когда-то замеченных охотниками в обрывах берега пустынной реки. Даже предварительно договорился с начальником отряда Горожанкиным, что они захватят меня при условии, если я заберу с собой необходимое количество продуктов, у них запасов было в обрез. Вернуться я хотел на тех же оленях, привезти с собой очерки о редкостном путешествии, о первых днях работы геологов. Что может быть интереснее для журналиста? В редакции московского спортивного журнала, где я начал работать после окончания Литературного института имени Горького, меня редко можно было застать, всеми правдами и неправдами я вырывался оттуда в поездки по далеким краям, иной раз приводя в негодование редактора, потому что старался оформлять командировки в его отсутствие. Но каждый раз так случалось, что ему приходилось смиряться: то я привозил интересный и нужный материал, чем искупалась моя непоседливость, то он сам вынужден бывал отправить меня с каким-нибудь срочным заданием.