Здравствуйте, сказал он, одаривая меня доброжелательным взглядом. Я Гринь.
Густая рыжеватая борода обрамляла щеки и подбородок, кожа лица была нежно-белой. Что и говорить, представительная внешность. Начальство какое-нибудь.
Я тоже поздоровался.
Так что, продолжал незнакомец, товарищ Кирющенко Александр Семенович направил меня в ваше распоряжение. Какие будут указания?
Это насчет чего?
Насчет театра, он смотрел на меня без малейшего оттенка иронии, и мне показалось, что он совершенно твердо уверен в том, что я создам здесь прославленную театральную труппу.
Вы хотите играть на сцене? на всякий случай спросил я.
Что скажете, то и буду делать. В моем распоряжении конбаза, если по пьесе надо, например, на сцену, извиняюсь, коня вывести, животина будет в лучшем виде.
Я обрадовался: молодец Кирющенко, нужного человека прислал.
Дров бы сюда подвезти и затопить завтра к вечеру. Репетиция будет, сказал я.
На улице, извиняюсь, тридцать пять ниже нуля. Если вечером' затапливать, помещение нагреется только к утру. Надо с обеда шуровать
Мы вышли из холодной палатки и неторопливо зашагали по улочке. Гринь выложил последнюю новость: кто-то ловит зайцев в тальниковых зарослях проволочными петлями, а промороженные тушки складывает в яму за поселком на краю тайги. Гринь обнаружил склад по следам, которые вели к яме. Несколько ночей он сидел неподалеку от ямы, замаскировавшись белым медицинским халатом.
Он, наверное, тоже за мной охотится, сказал Гринь, потому как давно бы пришел за мясом или с новым зайцем. Я все ж таки его пересижу.
Смотрите, Гринь, как бы вам не досталось, сказал я, пытаясь подавить усмешку.
Очень свободно, без всяких переживаний согласился Гринь. Потому как милиции в Дружине сроду не было, а судья и прокурор приезжают к нам из Якутска два раза в год. И он совершенно серьезно добавил:Вот бы сыграть нам всю эту историю, как она есть, в нашем театре? Кирющенко сказал про театр, так меня будто током хватило: сыграть бы, а я посматривал бы в зал. Спокойно не усидит, по лицу видать будет. Читал я одну историю, королевский сын, принц датский, устроил представление, а сам поглядывал на зрителей
Я остановился посреди улочки и воззрился на своего спутника.
Так это вы Шекспира читали?
Шекспира, правильно, сразу видать, вы человек образованный.
Кто же будет писать такую пьесу? Я не умею.
А зачем писать? У Шекспира без слов, все на жестах идет, бродячие актеры Халат медицинский есть, зайцев приволоку из ямы, тайгу на декорации нарисуем
А почему эта история с зайцами вас тревожит? спросил я. В чем дело?
Непонятно ничего Тайну хочу разгадать Тайну! Гринь глянул на меня и спросил:А вам разве не интересно?
Смотрел я на Гриня и диву давался: здоровенный дядька и должность серьезная, заведующий конбазой, а такой невероятный фантазер. Или просто издевается?
Гринь, сказал я строго, вы что, шутите или смеетесь надо мной?
Гринь обиделся:
Как я могу над вами, извиняюсь, шутковать? Мало того, что вы из Москвы к нам присланы, так вы еще «Индигирку» с моря вернули. Старпом Коноваленко рассказывал про вас, мужик, говорит, самостоятельный, капли в рот не берет, ни на людях, ни один на один, хотя, говорит, может, конечно, и больной какой. Так я вижу, что не больной. Уж я-то привык в народе разбираться.
Но как можно серьезно, говорить о каком-то представлении с морожеными зайцами и вашими дежурствами. Это же до того невероятная история, что никто не поверит. Обсмеют. По-детски получается.
Гринь ничуть не обиделся, сказал:
А со мной только одни, извиняюсь, невероятные, или, как вы сказали, детские, истории и случаются. Рассказываешьне верят, правильно говорите еще и обсмеют. Потом, как сами убедятся, всякий смех кончается, принимаются меня жалеть, потому что горя мне от этих историй под завязку Он чиркнул себя по шее рукавицей. Жалеть-то жалеют, а прорабатывают своим чередом. Один раз вспахал вечную мерзлоту, полмешка овса засеял. Поле зазеленело, правда, зерно так и не вызрело, лета не хватило. Бухгалтер ревизию сделал и потом за эти полмешка на каждом собрании с меня стружку снимали. Ну, зерна в самом деле не получилось, так ведь зеленой массы сколь накосил. Овсина летом под круглосуточным солнцем вымахал, верите, как сосновая роща Кони в драку лезли за тем овсом. Надо же было испробовать, что эта земля может уродить, вы человек образованный, сами подумайте. А еще вот что было
XIV
Откуда ни возьмись, на улочке показался Кирющенко в меховой летной кожанке. Гринь сразу замолк.
Договорились? подходя, спросил Кирющенко.
Так точно, сказал Гринь, театр будет в лучшем виде Надо билеты в райфинотделе в Абые оформить
Ни о театре, ни, тем более, о билетах тебе, товарищ Гринь, никакой заботы не должно быть, не поддаваясь Гриневскому энтузиазму, сказал Кирющенко. Твое дело клуб протапливать.
Завтра разведем пары, бодро ответил Гринь. Небу, Александр Семенович, извиняюсь, жарко станет.
Смотри, палатку не спали. Ты меры ни в чем не знаешь.
У меня кадры истопников подобраны в лучшем виде, могу вам анкетки принести, собственноручно скопировал, извиняюсь, с политотдельских
Что ты чудишь еще с анкетами? возмутился Кирющенко. Зачем истопникам политотдельские анкеты?
Он с досадой покачал головой и пошел дальше.
Дня через три, после работы, я обошел общежития и «семейные» бараки, приглашая в драмкружок всех желающих. С Коноваленко у меня состоялся особый разговор. Я встретил его на льду протоки около судов и сказал, что прошу прийти в клуб на собрание драмкружка. Он посмотрел на меня, щурясь от острых снежинок, бивших в лицо. Помолчал. Почему-то отвернулся, потом опять посмотрел на меня.
Ишь ты! воскликнул он. Зачем же я тебе понадобился? Или Кирющенко велел? Он, все щурясь от снежинок, смотрел на меня. А не велел, так прежде пойди с ним утряси.
Да вы что, Коноваленко?.. Я рассердился. Какие тут могут быть согласования, это же драмкружок для всех желающих. Мне его поручили, мне и приглашать. Не Кирющенко, а мне работать, ясно?
Ну, смотри ты! сказал Коноваленко. А не боишься, что придется меня подале от твоего кружка прогонять? Опять скажут: куда Коноваленко лезет с его образиной? Не боишься обидеть меня?
Не боюсь, сказал я, но слова его меня тем не менее заставили призадуматься. Я знал, что обидеть Коноваленко было нехитро и тогда все мои благие намерения доказать Коноваленко, что его не отталкивают, «принимают», рухнут, да еще неизвестно, с каким треском.
По глазам вижу, что боишься, сказал Коноваленко. Дай срок, надумаюприду, не надумаюне приду, ты уж как-нибудь без грешника обойдись
Кирющенко я все же сказал, что пригласил в числе других в драмкружок и Коноваленко. Мне казалось, что Кирющенко не обратит на мои слова никакого внимания, но он нахмурился и некоторое время молчал.
Так-то оно так произнес Кирющенко. Как бы не сорвался: кинется в запой, ничем его не удержишь, сраму не оберешься. Не стал бы я его на сцену тянуть. Ну, пришел бы сам, подумали бы, как быть, а теперь что?..
А вы бы сами взялись за этот драмкружок, сказал я без всякого почтения.
А чего ты явился за советом? резонно заметил Кирющенко. Сам решил, сам и отвечай.
Прошла потом еще неделя, прежде чем выяснилось, кто же придет на первое занятие. Коноваленко среди согласившихся не было. И вот вечером в палатке возле докрасна раскаленной бочки собралось человек восемь крепких парней в телогрейках, затертых машинным маслом. Гринь уселся на первой скамье и, сняв меховую ушанку, с интересом ждал, что будет. Позднее всех пришел Данилов, сел в отдалении в пустом зале, не сняв даже шапки. Я попросил его сесть ближе, но он сказал, что в драмкружке не будет, просто зашел посмотреть, и я оставил его в покое.
По моему предложению решили поставить сокращенный вариант какой-нибудь пьесы со стрельбой и военными приключениями. Сокращать и дописывать, как нам надо, согласился я, поддержанный обещаниями помогать мне в этом деле.
Оставался один неясный вопрос: кто будет исполнять женские роли. Я сказал, что надо поагитировать жен затонцев.
Из глубины палатки послышался раскатистый смех. В полутемном зале среди пустых скамеек поодаль от Данилова расположился, закинув ногу на ногу, старпом Коноваленко с самокруткой в кулаке. Как он там оказался, когда вошел, я не заметил.
О-хо-хо!.. покатывался он вперемежку с надсадным кашлем. Ох-хо-хо!..
Чего вы? спросил Гринь, вставая и поворачиваясь к нему. Предложение у вас какое или вы, извиняюсь, просто так скалиться сюда явились? Смех смехом, добавил он, явно заинтересовавшись странным поведением старпома, а где предложение? Вопрос важный.
Допустим, Гринь, ты женился. Хотя где тебе тут откопать достойную невесту, ума не приложу. Ну, допустим.
Ну так что? спросил Гринь с обидой в голосе. Запросто может случиться, мало ли какие неожиданности бывают в моей жизни.
Правильно, ты без неожиданностей не можешь. Так ты пустил бы тую свою бабу в этот вертеп? Коноваленко сделал жест рукой в нашу сторону. Я успел немного узнать Коноваленко и понимал, что без преувеличений и острых словечек обходиться он не умеет, и потому обижаться на его восклицание не стал. Они бы ее тут в два счета обработали, продолжал он. Глянь на Андрея, как у него глазищи разгорелись. Глянь-ка! Тигра!
Андрей, всем было известно, парень въедливый и скорый на слово, видимо, от неожиданности, растерялся и молчал. Недавно, узнав про драмкружок, он спросил, можно ли ему участвовать, и, услышав, что можно и что я даже буду рад, сказал, что моя радость тут ни при чем, одолжений ему не надо. Теперь же он безмолвно уставился на Коноваленко.
Смотри-ка, зеленым огнем горят, продолжал Коноваленко, видимо, была у них какая-то застарелая вражда. Что, не нравится? А как ты других не за што не про што честишь?
Андрей шальным взглядом окинул обидчика и неприятным, скрипучим голосом процедил:
На себя бы в зеркало посмотрел И вдруг воскликнул:Пьянствуешь и молодых ребят к тому подбиваешь. Так у тебя есть практическое предложение или ты сюда закатился языком молоть?
В самом деле, Коноваленко, сказал я, безуспешно стараясь рассердиться. Мы делом заняты, а вы
Коноваленко поднялся со своего места.
Да, имеется практическое предложение, изрек он.
Ну тогда иди сюда поближе и выкладывай, сказал Андрей отчаянно скрипучим голосом, напоминавшим теперь звук циркульной пилы, врезающейся в доску.
Не с тобой разговор, преспокойно оборвал его Коноваленко, я из комсомольского возраста Давно вылупился
Гринь поддержал Андрея:
Что вы, старпом, околачиваетесь в темноте, извиняюсь, как тень короля из «Гамлета»? Топайте к свету!
Дверца бочки была распахнута, и жаркие угли и лениво горящие лиственничные поленья бросали на наши лица яркие блики.
Мне и здесь не жарко, невозмутимо сказал Коноваленко. Послушайте, что я скажу. Пойдите по семейным, соберите бабьи одежки, юбки и кофты. Лифчики не забудьте, тоже важная тонкость, кто понимает Напяльте на мужика всю такую премудрость, в лифчик суньте две кружки и будет вам баба хоть куда. Гляньте на Андрея. Представьте на момент, что он в юбку залез со своими зелеными глазищами. Чем не молодка? Глядишь, в зале и жених сыщется, придет за кулисы выяснять, кто такая. И для искусства польза, и чувства добрые в нашей дыре хоть на миг пробудятся. Вот какое мое практическое предложение.
Может, тебе самому бабой охота, возмутился Андрей, ты и влезай Я и без юбки проживу.
Коноваленко направился к нам, перешагивая через скамьи.
Согласен, сказал он, принимайте хоть бабой. Ну, конечно, сами понимаете он развел руками, не всякая из меня уродится. А так, он сжал кулак и потряс им, чтобы посдобнее, чтобы с характером
Для вас придется, извиняюсь, особую пьесу сочинять, заметил Гринь. В какой литературе такую бабу сыщешь? Морда, извиняюсь, обросла, со спирту опухшая, волосья нечесанные, ручищи, как швабры. Смотреть страшно! Какие от всего такого добрые чувства могут пробудиться?
Ну, ты меня еще в бабьем обличии не видел, обиделся Коноваленко.
Пускай остается, сказал Андрей. Баба в самый раз!
Наверное, так и придется, сказал я. Для начала. А там, может, и придут к нам женщины. Так и решим. Ну уж от женских ролей давайте пока не отказываться, а иначе и начинать нечего.
Начнем, начнем послышались голоса, не расходиться же теперь Раз уж собрались
Скрипнула дверь, кто-то появился в палатке. В полосу света от углей и горящих поленьев вошла женщина в шубке. Все разговоры сразу стихли.
Можно к вам?.. спросила она.
Это была радистка. В зимнем наряде я узнал ее не сразу. На ней была оленья дошка, меховая шапочка и торбаса. Наталья присела рядом с Даниловым, наклонилась к нему, что-то сказала, он снял шапку и виновато покосился на девушку.
Будь ты неладно к ночи!.. пробормотал Коноваленко.
Чего вы? спросил Гринь, отворачиваясь к старпому.
Наваждение сказал Коноваленко.
Хлеб у него отбивают злорадно заметил Андрей.
Наталья сунула руки в рукава, нахохлилась, чуть иронически оглядела нас.
Дьявол пробормотал Коноваленко.
Чего вы там нечистую силу поминаете? спросил Гринь. Спирту будто сегодня в магазине не давали
Со спирту легче было бы сказал Коноваленко.
Сели бы сюда еще ближе к свету, сказал Гринь, не так бы боязно было. '
Не дай бог, пробормотал Коноваленко.
Ну вот, сказал я, пытаясь предотвратить скандал, первая ласточка Будешь играть у нас?
Буду, Наталья решительно кивнула.
Еще кто-то вошел в палатку, из темноты раздался требовательный возглас:
Наталья, выдь сюда
Данилов резко повернулся на этот возглас, Федор явился. Девушка встала и пошла в темноту зала, дверца легко захлопнулась за ней.
Коноваленко пробасил:
Оно и спокойнее
Мы молчали. Обидно стало, что так неожиданно лишились первой исполнительницы женских ролей. Один только старпом покряхтывал, покашливал, делал вид, что доволен поворотом событий.
Дверца опять скрипнула. Мягко ступая в валенках по дощатому полу, вошла Наталья, присела на свое место рядом с Даниловым. Будто ничего и не произошло.
Коноваленко крякнул. Ребята оживились, заговорили все разом о будущей постановке. Мне поручили найти пьесу о гражданской войне, желательно с участием Буденного и сражениями, сократить или дописать ее так, чтобы батальные сцены приобрели главенствующее значение.
Слушал я возбужденные разговоры и думал о том, что Кирющенко-то, пожалуй, прав, соскучился народ по человеческому, Кирющенко сказал бы: «По культурно-воспитательной работе». Ну так что? Действительно ведь так: культурно-воспитательная работа. Нечего бояться таких как будто примелькавшихся слов. Только у нас особенная эта работа, не такая, как там, «на материке», в обжитых районах. Надо исподволь, не рубить с плеча, общий язык с людьми найти, не бояться их жаргона, соленых шуток. Получится ли?
Вот тогда-то я и подумал, что нет у меня никакого права уклоняться от драмкружкаумею или не умею. «Работать, работать говорил я мысленно, повторяя слова, уже сказанные самому себе во время погрузочных работ в море. Да! Работать!»
Следующее собрание драмкружка назначили через день, всем хотелось поскорее взяться за дело. Из клуба уходили поздно. Неподалеку от палатки в сумеречной синеве ночи маячила темная фигура. Наталья и вышедший вместе с ней Данилов остановились около меня. Было темно, стояли мы, вглядываясь в лица друг друга.
Хорошо, что про героическое, сказала она.
Да, так и сделаем, ответил я. Про то, как Советскую власть отстаивали.
Как интересно будет и как важно для всех нас, негромко воскликнула Наталья.
Данилов слушал молча, но мне показалось, что и он разделяет наше волнение.
Подошел тот, что стоял поодаль, худощавая фигура и острые широкие плечи выдавали Федора. Наталья повернулась к нему, и они все трое вместе с Даниловым пошли по улочке.
XV
Через день на очередном собрании драмкружка появилось еще несколько новых парней, как я понял, скорее даже не из любви к драматическому искусству, а движимые простым любопытством. По затону разнеслась весть, что мы ставим пьесу о гражданской войне со стрельбой, Буденным, белогвардейцами и рукопашными схватками. И в самом деле, порывшись в книгах, доставленных «Моссоветом» и пока еще не оприходованных библиотекой, я разыскал несколько подходящих пьес, где были и Буденный, и белогвардейцы, и стрельба. Одна из них«Хлеб» по повести Алексея Толстого. Пополнение расселось на задних скамьях в пустой темной палаткеэлектричества мы не зажигали, довольствуясь уютным отсветом, который исходил из раскрытой дверцы печки-бочки. Затаив дыхание, новички слушали наши споры о том, как лучше воспроизвести грохот выстрелов, чтобы напутать зрителей «до потери сознания», и как и из чего сделать в мастерских «настоящий» пулемет, который, будучи направлен в зал, одним видом своим заставил бы зрителей полечь под скамьями или разбежаться Кружковцы, по профессиям слесари, токари, плотники и все без исключения охотники, начинали выкрикивать предложения и брать на себя безвозмездное изготовление разных деталей огнестрельного оружия и пиротехнических приспособлений. Никогда и нигде до того не встречал я столь горячего и бескорыстного увлечения искусством. И это было моим утешением.