Самый грустный человек - Перч Зейтунцян 2 стр.

Отдай Геины деньги. И медальон тоже.

Собственный голос показался Страуду до боли знакомым.

Значит, это ты Геин муж,не поднимаясь с места, процедил мужчина.Очень приятно. Будем знакомы.

Нет, пока еще не муж, но мы должны пожениться. Что мне еще сказать, чтоб ты понял меня? У меня нет друго­го выхода. Я должен взять ее деньги и медальон тоже. Я не могу вернуться с пустыми руками.

Что ж, ты прав. И я бы на твоем месте точно так же поступил,безмятежно сказал мужчина.Не стал бы ведь я молча смотреть, как мою будущую жену избивают, отби­рают деньги и медальон. Ты правильно поступаешь.

Видишь, как спокойно я с тобой разговариваю. Как вежливо себя веду. Это тебе ни о чем не говорит?

Говорит, отчего же нет. Ты очень хочешь быть сча­стливым. Это желание так и прет из тебя. Не думай, что гла­за у меня закрыты и я ничего не вижу. От тебя разит счасть­ем. Но это смотря на чей вкус. Я, например, терпеть не могу этот запах. Дешевый одеколон напоминает. Ты ведь изви­нишь, что я не поднимаюсь.

Здесь таилась какая-то опасность. Страуду стало не по себе: тональность разговора диктовал не он, а лежавший на крова­ти мужчина. А должно было быть наоборот. И он почувство­вал, что уже поздно, что он с самого начала потерпел пора­жение. Он глянул исподтишка в глубь комнаты и призвал на помощь свои смокингидвенадцать мужчин молча заняли свои места. Оставалось смиренно ждать, куда поведет, как все повернет лежавший на кровати мужчина. Но Страуд не выдержал й снова заговорил:

Я тебя знаю. Я и в твоем баре бывал. Ты-то меня на­верняка не помнишь. В день столько народу приходит, всех разве запомнишь. Я замечал, ты всегда хвалился своей силой.

Только хвалился?оскорбился мужчина. А не по­казывал ?

Да, да, конечно. Я видел, как ты однажды сразу трех­четырех парней избил.

И ты не восхитился, не пришел в восторг, не позави­довал? Если скажешь, что восхитился, я отдам тебе Геины деньги. А если скажешь, что и позавидовал, получишь и медальон.

Восхитился,умирая со стыда, сказал Страуд.Поза­видовал.

Послушай, парень, до чего ж сильно ты хочешь быть счастливым!

Я прошу тебя, забудь на минуту, что ты силач и мо­жешь измордовать меня. На минуту забудь. И отдай деньги. Прошу тебя.

Допустим, отдал. Ну а побои, ведь я избил ее?Чело­век этот испытывал высшее удовольствие от собственных рассуждений.Ты слышишь, я избил Гею. А она должна стать твоей женой. Как же быть? Возникает необходимость принести извинения, не так ли?

Он был доволен, что сделал правильный ход на шахмат­ной доске. Шахматы были его слабостью. Остальные игры он не принимал, потому что они не имели ничего общего с умом.

Я прошу тебя... не надо... Не губи меня... все равно, я эти деньги должен взять...Страуд не забыл приба­вить:и медальон тоже... У меня нет другого выхода. Хо­чешь, я потом верну тебе их... Вдвойне отдам... Буду даром работать на тебя, наколю дров на зиму... Но сейчас ты мне их отдай... медальон тоже...

Не унижайся. Человек не должен унижаться. Не имеет права.Мужчина расставлял ловушку Страуду. Он был доволен Страудом. И даже, если хотите, уважал его. Потому что его противники обычно бывали грубы и неоте­санны и не умели принять уровень игры. Потом сам бу­дешь презирать себя. Пожалеешь о сказанном. Как бы ты ни был слаб в сравнении со мной, все равно ты не должен бояться. В конце концов не силой ведь все решается, есть еще что-то выше силы. Вот на это ты и должен рассчиты­вать.

Встань... встань, когда с тобой разговаривают,заорал Страуд и попал в ловушку. Разъяренный, он подскочил к мужчине и дернул его за ворот.Ведь я просил тебя!.. Очень просил!.. Просил ведь, не так ли?.. Почему ты меня губишь? Ведь знаешь, что не уйду... знаешь, что я должен победить... У меня нет другого выхода... И знаешь, что это невозможно... Почему ты не слушаешь меня... почему, почему?..

Громадное тело мужчины приподнялось с постели, в се­кунду великан отвел руки Страуда от своего ворота, подмял его под себя и начал душить. Это он тоже проделывал с большим удовольствием. С еще большим даже. После тон­ких шагов грубость и сила приобретают особый смысл. Страуд делал безнадежные попытки высвободиться из великаньих клещей, лицо его посинело, глаза были широко рас­крыты, и взгляд прикован к потолку, на котором колебалась слабая тень от абажура. Сейчас в этой тени уместилась вся его жизнь. Он с трудом выпростал руку, потянулся к карма­ну, вытащил револьвер, поднес к виску мужчины и выстре­лил. И только после второго выстрела почувствовал, что клещи на горле расслабились. Он закрыл глаза, и тень от абажура исчезла. Сам он не слышал звука выстрела. Ему по­казалось, что просто-напросто двенадцать мужчин пошеве­лили стульями и получилась имитация этого звука: бум... бум...

Он выстрелил не только из инстинкта самосохранения, но и потому, что его заставили унизиться. Его, который всю жизнь унижался, но унижался бессознательно, как-то буд­нично, сам того не ведая. И он понял, что если б даже его не пытались задушить, он бы все равно выстрелил, потому что на этот раз его унизили вопиюще, напоказ, у себя же на виду.

Страуд с трудом выбрался из-под тела и оцепенело уста­вился на труп. Он с ужасом заметил, что мужчина сейчас свободно помещался на кровати. И только теперь до его со­знания дошло, до какой же степени тот мертв. По*ом Страуд посмотрел на его заштопанные носки и еле слышно прошеп­тал:

Говорил же я... другого выхода у меня не было.

Кровь струилась из виска неподвижно лежавшего муж­чины, она залила половину его лица, остальные пол-лица по­чему-то оставались чистыми, нетронутыми. Потом кровь про­лилась на простыню и грубо очертила свой границы. И может, оттого, что простыня была грязной, показалось, что это просто красная краска пролилась откуда-то. Одна ка­пля повисла на краю простыни. Единственно реальной и жуткой была эта капля. Взгляд Страуда тупо приковался к ней. Он не мог выбежать из этой комнаты, потому что эта капля набухала-набухала и никак не могла оторваться и упасть на землю. Двенадцать мужчин загрохотали стулья­ми, квадрат разом сузился, сжал Страуда. Страуд поднял ру­ку. Но почему они в смокингах, ведь ни он сам, ни кто-либо из его окружения никогда не носили смокинга... Даже и не мечтали... Лишь бы на потолок не посмотреть, лишь бы тень от абажура не увидеть...

Гея, Гея, я с ним разговаривал на «ты»... Знаешь...

Фактография ¹

Страуда одели в серую одежду узника и ознакомили с тюремным уставом, состоявшим из, 95 пунктов. В тюрьме господствовал дух молчания. Во время обеда, так же как и во время изнурительных работ, арестантам было запрещено переговариваться. За, обедом нельзя было даже оглядывать­ся. Остатки еды и крошки приказано было оставлять на та­релке только с левой стороны. Тюрьма кишела вшами и про­чими паразитами. При появлении тюремной администрации и стражи узник обязан был вскочить и обнажить голову. На­рушившего правила избивали и привязывали к дверям ка­меры, подвешивали за указательный палец или же на не­сколько месяцев заковывали в кандалы, а на кандалы навешивали двадцатипятифунтовую металлическую гирю. Этот вид наказания узники называли «тащить ребенка», или, что вернее, «водить за собой ребенка». В этой тюрьме был придуман уникальный способ надзора, который назывался «система сигналов». Особо выученные две громадные собаки всегда бежали впереди надзирателя. Входные воротаих было несколькобыли металлические, двойные и открыва­лись посредством электрического механизма. В случае надо­бности через ворота можно было пустить ток высокого на­пряжения. Электрический механизм был настроен так, что, когда открывалась одна дверь, другая оставалась закрытой. Внутренние двери отпирались ключами, но у надзирателя никогда не бывало полной связки этих ключей. Имевшими­ся у него ключами он мог отпереть только несколько дверей, после чего он передавал ключи другому надзирателю и вза­мен получал новую связку. Тюрьма была обнесена гигант­ским забором. По приказу начальника тюрьмы стража стре­ляла по всем, кто приближался к забору ближе чем на двадцать шагов. Вот почему у узников был хорошо наме­танный глаз.

Глава вторая

Суд для пущей значительности решили провести в доме убитого.

Из комнаты была убрана вся дешевая мебель за исключе­нием простого обеденного стола и трех табуреток. На табу­ретки сели * судья и два присяжных. Обвиняемый Страуд должен был стоять, так как покойный с мистической прозор­ливостью обзавелся всего лишь тремя табуретками. Остался стоять на ногах и адвокат-защитник, который в отличие от Страуда мог свободно передвигаться по комнате. Он ходил от стены к стене, устав, опускался на корточки в углу или же упирался ногой в стену. Кроме названных пяти человек, в комнате никого больше не было.

Имя, фамилия?спросил судья.

Я виновен,ответил Страуд.Это я убил.

По порядку, все по порядку, спокойствие. Мы ведь не отрицаем, что ты убил. Сообщи нам свои имя и фами­лию.

Это я убил.

Имей в виду, ты начинаешь оскорблять высшее зако­нодательство. В данную минуту нас совершенно не интере­сует, кто кого убил. Боб Страуд, скажешь ты наконец свои имя и фамилию?

Я предлагаю отложить суд,сказал первый при­сяжный,тем более что неясно, кто убийца. Фактически мы его еще не обнаружили.Он страдал хронической бес­сонницей и был уверен, что эти толстокожие узники как только приложат голову к подушке, так сразу и заснут креп­ким, беспробудным сном.Давайте лучше судить обвиняе­мого за оскорбление высокого суда.

Как это неясно, кто убийца?с сомнением возразил второй присяжный.Он ведь признался?

Ну, какое имеет значение его признание,снисходи­тельно улыбнулся первый присяжный.Это мы должны обнаружить убийцу. Мы, а не он. В конце концов у обвиняе­мого нет специального образования. Почему он вмешивается

в наши дела? И откуда он знает, в чем мы его обвиняем? А вдруг да мы предъявим ему совсем другое обвине­ние?

Страуд, если не считать этого неприятного столкнове­ния между нами,сказал судья,я должен признаться, что восхищен тобой. Ты правильно поступил, совершая это убийство. Ты защищал свою любовь, а я не уверен, что в наши дни найдутся люди, которые способны, во-первых, вообще любить и, во-вторых, принести жертву во имя любви.

Например, я знаю совершенно твердо,с искренним сожалением добавил второй присяжный,мой сын предпо­чел бы оставить деньги и медальон у силача, а сам бы в это время преспокойно нежился в объятиях любимой девушки, в мягкой и теплой постели.

Ты всю жизнь искал защиты у других,обратился к Страуду первый присяжный почти с отеческим терпе­нием,а как только ты полюбил, ты был обязан сам стать защитником. Ты просто не успел подумать о своей новой ро­ли. И очень хорошо сделал, что не подумал.

Страуд растерянно смотрел на судью и на присяжных. Насколько ему было известно, эти люди являлись его врага­ми и должны были сделать все, чтобы погубить его. Это бы­ло видно уже по одежде, в которой они пришли сюда, и осо­бенно, особенно по галстукам и позолоченным крупным булавкам на этих галстуках.

Они меня освободить хотят?прошептал он защит­нику.

Защитник отрицательно повел головой.

Как же так,не поверил ему Страуд.Ведь они на моей стороне.

Защитник снова покачал головой.

Год рождения?спросил судья.

1891-й,устало и обреченно ответил Страуд.

Национальность?

Алькатразец,устало и примиренно засвидетельство­вал Страуд.

Вероисповедание?

Католик,устало выдавил из себя Страуд. Потом очень неожиданно прибавил:Разрешите сказать имя и фамилию.

Разрешаю.

Боб Страуд.

Мы одержали победу, коллеги,судья сиял от удо­вольствия.Обвиняемый сдался, подчинился силе закона.

Первый присяжный поднялся, подошел к Страуду, не­сколько секунд внимательно изучал его, потом обернулся к коллегам и сказал с сожалением:

У него сложение жокея. Он мог стать первоклассным жокеем.

Бедный парень,откликнулся второй присяжный.Он мог жениться, заиметь детей, быть счастливым. И зачем ему понадобилось быть честным, когда кругом сплошная торговля, обман, грабеж и низость...

Тем более что и неграмотный,прибавил судья.Вот только что я прочитал в деле, что он кончил всего три класса.

Быть неграмотным и совершать честные поступки?возмутился первый присяжный.Это уже чересчур. В та­ком случае его честность объясняется комплексом неполно­ценности.

Как ?сжался от испуга Страуд.Что это зна­чит?

Мы не обязаны тебе все объяснять.

Я хочу знать, что это такое,попросил Страуд.

Этого ты уже никогда не узнаешь.

Прошу вас...впал в панику Страуд, ему показалось, что секрет заключается именно в этих таинственных словах... Если он выяснит значение этих слов, им трудно будет снова заманить его в ловушку.Я должен знать, скажите мне, что это значит... Ведь это моя вина, не ваша...

Я не стану сейчас смотреть на часы, не стану думать, что опаздываю в гости. Это очень дешевый и избитый при­ем.Судья торжественно поднялся на ноги, чтобы произне­сти свой приговор.Мне уже все ясно, Страуд. Ты обви­няешься в убийстве. Ты приговорен к смерти. Тебя вздернут на виселицу. Ты восстал против всего Алькатраза. Страудпротив Алькатраза.

Страуд знал, что это и есть конец. С того самого дня, ког­да он впервые в жизни почувствовал, что любит, когда по­нял, что где-то существует счастье... с того самого дня он смутно стал чувствовать приближение конца. И вот вам раз­вязка. Да какое ему дело было до счастья. Счастье... Что за странное слово...

Простите меня,промямлил он,за мою наглость, за бесстыжесть...Вдруг он заметил, что у одного из при­сяжных ворот рубашки тесен и жмет. Это словно подстегну­ло его.Это Гея виновата...заорал он, захлебываясь. Почему вы не судите ее? Почему не вызвали сюда? Ведь это ей я объяснялся в любви... Ведь она старше меня... на целых тринадцать лет... и некрасивая, совсем некрасивая... Она об­манула меня... притворилась самой лучшей... Она деньги бра­ла у мужчин... за то, что ложилась с ними... судите ее, казни­те ее...и он потерянно заплакал.Бедная Гея, я предал тебя... еще и не любил, а уже предал... это такой народ, Гея... Они кого угодно заставят предать... Заставят отречься от еще не произнесенных слов, от несвершенных дел, от себя самого.Потом, злобно улыбаясь, обратился к судье и присяжным:Она не поверит... все равно не поверит... Вы не сможете сделать так, чтобы она считала меня подлым, трус­ливым... Я доказал, что на все готов ради нее... и сейчас ни о чем не сожалею...Потом нить мысли оборвалась, он что-то вспомнил и зачастил жалобно:Я только три класса кон­чил, я всегда был первым учеником, в транспорте уступал место женщинам и старикам, правил уличного движения не нарушал, может, примете во внимание...

Почему не даете слова защите?послышалось из угла.

Пожалуйста,судья посмотрел на часы,но я опаздываю на прием.

Я только одно скажу. Страуд против Алькатраза не восставал. Скорее наоборотАлькатраз против Страуда.

Ага, и этот из тех же,презрительно усмехнулся первый заседатель,из тех, кто провозглашает известные истины. Это-де стол, а это стул, а вот стена...Присяжный огляделся, и воображение его застопорилось, потому что в комнате никаких других предметов не было. Он уныло по­смотрел на дверь и захотел было представить, что может быть по ту сторону двери.

Кроме того, я возражаю против вынесения приговора, потому что допущены процесдуальные ошибки.

Ну-ка, ну-ка,испуганно поинтересовался судья.

У первого присяжного мятые брюки. А это нарушение кодекса. У второго присяжного пальцы все время выстуки­вают по столу. Это уже грубое нарушение. Ибо означает, что присяжный в нервном состоянии. А с подпорченными не­рвами невозможно следовать истине.

Судья в панике стал листать свод законов и мрачно подтвердил:

К сожалению, замечания защиты справедливы. Допу­щен ряд процессуальных ошибок.Потом оживленно погро­зил пальцем адвокату.Ну, ты славно подхватил наш стиль. Так серьезно, солидно было начал, я даже обрадовался, а потом взял да и прижал нас к стенке. Думаешь, мы не по­няли, кто ты на самом деле? Ты автор. Да, да, ты сам автор. Вот ты кто.

Суд был отложен, и спустя год обвиняемый и суд снова встретились в комнате покойного. Зарубежных туристов гиды первым делом приводили сюда. Когда кто-либо метал­ся, пытаясь спасти родича, попавшего в лапы судей, он при­ходил в этот дом и зажигал здесь свечу. Приходили сюда и паломники из дальних городов, и потому стены этого дома, превратившегося в своего рода святилище, были полностью закопчены.

Очень рады встрече с тобой, Страуд,сказал судья.Как бы там ни было, а все-таки мы старые знакомые, а это всегда приятно. Представь, что ты нам нравишься. Наша борьба с тобою порождает любовь, потому что мы связаны друг с другом. Если бы тебя не было, не было бы и нас. Но если бы нас не было, тебя бы и вовсе не было. Итак, мы снова приговариваем тебя к смертной казни. Потому что ты восстал против Алькатраза.