Адвокат снова запротестовал, на этот раз довод его был такой: по законам Алькатраза нельзя за одно и то же преступление судить дважды. Это поставило судью в тупик, суд отложили. А на следующем заседании адвокат снова напомнил об этом пункте закона. И так продолжалось бесконечно. Суд не мог вынести приговор, создавался заколдованный круг. Судебный этот эпизод грозил ославить Алькатраз на весь мир. Стали подумывать о том, чтобы обратиться к патриотическим чувствам обвиняемого и уговорить его совершить еще одно убийство, чтобы он снова как бы впервые мог предстать перед судом... Выходом из этого заколдованного круга мог явиться компромисс, некое снисхождение со стороны властей, то есть если бы король заменил смертный приговор пожизненным заключением. Но для этого мать обвиняемого должна была предъявить письменное прошение на имя короля, который как бы ничего обо всем этом не знал.
Что такое комплекс неполноценности?нервно спросил Страуд. Эти слова день и ночь беспокоили его, никогда в жизни он не чувствовал себя таким униженным.Я хочу знать... Я должен знать... И он опустился на колени. Умоляю вас, скажите...
Последнее заседание суда состоялось в годы первой мировой войны. Страуд о войне узнал только на суде и, к общему удивлению, попросил разрешения дать свою кровь для раненых.
Ни в коем случае! Этого нельзя допустить,возразил первый присяжный (его двадцатилетний сын до сих пор мочился по ночам в постели).Дело не в том, что он изможден, а просто надо учитывать суть его крови. Он хочет заразить наших солдат. Он хочет, чтобы Алькатраз потерпел поражение.
Отказать,изрек судья,и приговорить к пожизненному заключению. По приказу короля. Боб Страуд, хотя мы множество раз пытались накинуть петлю на твою шею, но благодаря милости короля тебе дарована жизнь.
От радости Страуд опустился на колени и что-то прошептал, совсем тихо. Впоследствии многие толковали это так: это не были слова молитвы, просто обвиняемый инстинктивно произнес две строчки из детского стишка, запавшего ему в память.
Король также приказал, чтобы ты высказал свое последнее желание.
Сие великодушие со стороны короля некоторые объяснили тем, что правитель попросту хотел смягчить постыдное впечатление от процесса.
Страуд напрягся всем телом, чтобы суметь выдержать эту двойную радость. Ему и жизнь даруют, и последнее желание вдобавок спрашивают. Мозг его лихорадочно заработал. Может быть, попросить, чтобы разрешили выйти на улицу, а там выпить кружку пива и вернуться? Или, может быть, попросить, чтобы кто-нибудь из этих людей подарил ему свой галстук с большой позолоченной булавкой? Или, может быть, попросить, чтобы в этом городе закрыли производство женских чулок и трикотажа? Илину да, это самое достойноечтобы разрешили пройти пешком в тюрьму. Самому, без стражи.
Книги хочу читать,сказал вдруг Страуд.
Он вспомнил преследовавшие его два таинственных слова, этот самый «комплекс неполноценности», будь он неладен. Сейчас он им всем отомстит, узнает смысл этих слов. И вообще выучит множество слов. Пригоршнями будет их хватать. Если кто-нибудь попробует в тюрьме его унизить, он швырнет ему в лицо какое-нибудь ужасно сложное мудреное слово...
Книги?с презрением переспросил судья и не поверил своим ушам.
Опомнись, парень, попроси что-нибудь приличное, пожалел его второй присяжный.
Как бы я сейчас хотел быть на твоем месте,искренне признался первый присяжный.
Разрешите читать в тюрьме книги.
Как бы король не услышал,всерьез забеспокоился судья.
Но это вызов!оскорбленный до глубины души, возмутился первый присяжный.Он бросает нам перчатку.
Да ведь я говорил вам,простодушно перебил его Страуд.Я кончил всего три класса. Всего-навсего.
Ты до конца жизни приговорен к одинокому существованию !потеряв себя, вопил судья, а Страуд, счастливый, кивал головой.Света солнечного не будешь видеть, на прогулки не будешь выходить, лица человеческого не увидишь, ты вынужден будешь сносить насмешки и издевки тюремщиков.Страуд, счастливый, кивал головой.Ты сгниешь в тюрьме, тебя будут называть только по номеру.Страуд, счастливый, кивал головой.И так до самой смерти, то есть до того самого дня, когда все наши предыдущие приговоры наконец будут приведены в исполнение! Ты от меня и двух моих присяжных не уйдешь. От нас никто не уйдет.
Страуд, счастливый, кивал головой.
Фактография
Когда в 1909 году 23 октября металлические ворота тюрьмы захлопнулись за Страудом, президентом Соединенных Штатов был все еще Теодор Рузвельт, Вильгельм Гогенцоллерн был еще в поре своего всесилия и процветания, и до сараевского выстрела оставалось ровно пять лет и годом больше до первого османо-турецкого геноцида армян в 1915 году.
Этот человек в последний раз целовался до гибели «Титаника», когда на русском престоле еще сидел царь. Он никогда не видел аэроплана, никогда не садился за руль автомобиля, и улицы, по которым он проходил, еще не знали светофоров. Никогда в жизни он не видел телевизора.
Тюрьма попросту поглотила его. Сколько лет провел он в одиночной камере? Больше, чем кто-либо во всей истории двадцатого века. ~
Он жил долго, очень долго.
Глава третья
Все тюрьмы и камеры на свете удивительно похожи друг на друга, однако узники не знают об этом или просто не задумываются... Вот почему одиночная камера Страуда была для него особенной. Цементный пол, толстые оштукатуренные стены, в глубине, почти у самого потолка, слабый свет, символизирующий крошечное, забранное железной решеткой окно. Дверь из толстых железных прутьев защищена металлической сетью. А за нею вторая гигантская деревянная дверь, закрывающая доступ воздуху и свету. В камере были также стул, стол, умывальник и узкая кровать. Вот уже несколько лет Страуд жил здесь. Он разузнал, что в тюрьме есть библиотека, и читал запоем день и ночь. Его стол был завален книгами и хлебными крошками. В день по нескольку раз он придвигал кровать к стене, поднимался на железную перекладину спинки кровати и приближал лицо к окну. Из окна виднелся только кусочек неба, то есть то же самое, что виднелось из самой камеры. Он вынимал из кармана катышки, сделанные из хлебных крошек, и по одному бросал их из окна. Но делал это не просто так, не машинально. Бросая каждый из катышков, он мучительно сосредоточивался, словно хотел что-то сказать. Если бы у него спросили, о чем он думает в это время, он не смог бы ответить, потому что слова тут не играли никакой роли. А однажды, когда на сердце было особенно тяжко, когда потолок камеры показался слишком высоким, а может быть, наоборот, слишком низким, он выбросил из окна одну из своих книг. Спокойно поднялся на спинку своей кровати и спокойно выбросил. Через несколько месяцев у него возникло желание спросить у библиотекаря эту книгу. Как же велико было его удивление, когда библиотекарь протянул ему тот же самый томик. Он был уверен, что его обманули самым бесчестным образом, провели подло, низко, взяли и надругались над ним. А еще один раз, когда овладевшая им ужасная безнадежность в одно мгновение со всей ясностью обрисовала ему его положение, он огромным усилием воли собрался, сделался очень уравновешенным, придвинул кровать к противоположной стене, поднялся на железную спинку и бесстрастно выбросил в окно полосатую куртку узника. То есть причинил себе как узнику настоящий урон. Потом, водворив кровать на прежнее место, улегся и продолжал читать.
У него были определенные часы, когда его навещали гости, воображаемые, разумеется. В эти часы он бывал хлопотлив и деятелен. Он заранее приводил в порядок стол, раскладывал книги, подбирал все хлебные крошки. И даже карманы вытряхивал, освобождая их от хлебных катышков.
Железная и деревянная двери со скрипом распахнулись, и в домашнем халате и нарядных шлепанцах вошла его мать, с подносом в руках, на подносе груда грязных тарелок.
Не помешала, Боб?Она подошла к умывальнику и начала мыть тарелки.Такая досада, в доме теснотища, до сих пор нет отдельной кухни...
В эти часы я жду не дождусь тебя, ма... Ты всегда первая приходишь.
Кофе хочешь?
Свари сладкий. Очень сладкий. Так, чтоб даже затошнило. .
Я тебе конфет принесла,заговорщицки объявила мать, но ничего не дала.
Мама, скажи, кого ты любишь больше всех на свете?неожиданно спросил Страуд.
Тебя.
Скажи правду,голос был сухой и требовательный.Меня или брата? Или отца?
Но их давно уже нет на свете, Боб.
Вот и получается, что ты их больше должна любить,грубовато сказал он.
Наоборот, Боб, я. даже забыла их...И мать испуганно перекрестилась.Ведь сколько лет прошло...
Обманываешь, ма...
Боб, кроме тебя, у меня никого нет на свете, ты же знаешь...
Не верю, ма!с отчаянием крикнул Страуд.Не клянись понапрасну. Если на самом деле любишь меня, почему до сих пор не распродала все, не знаешь разве, что освободить меня могут только за деньги. Насколько я помню, в мое время так было...
Боб, что ты говоришь... грех на душу берешь... Я и так все продала...
Неправда...Страуд был комком нервов, он сознательно приближал свое падение и испытывал болезненное удовольствие, мучая мать.Посмотри на себя, разве у тебя вид человека, все распродавшего? Бедный человек наденет разве такой халат, такие шлепанцы ? Посмотри, какие они у тебя новые. Почему они должны быть такими новыми ?
Боб, подумай, что ты говоришь.
А если ты в самом деле любишь, почему ты жива до сих пор?..Взгляд был жестокий, непрощающий. И особенно бесила его мысль, что мать простит ему и эту пытку. Другие матери давно бы умерли от горя... покончили бы с собой...
Я бы не уважала себя, если б хоть на миг позволила себе подумать такое. Я обязана быть сейчас сильнее самой себя.
Ма, значит, ты в самом деле любишь меня?Страуд разом сжался, сник и захотел вытереть нос непременно платком матери.
Глупый мальчик, подойди ко мне,полушутя-полусерьезно мать дернула сына за ухо.Встань на колени и проси прощения.
Дерни крепче, ма... До чего хорошо... как много лет назад... ты меня накажешь... а кофе не дашь, конфет тоже...
Мать обняла, прижала к себе коленопреклоненного сына и стала гладить его по голове.
Будь крепче, Боб. И не позволяй, чтобы тебя ставили на колени. Ни в коем случае не позволяй. Раньше ты не был таким. Неужели одиночество и четыре стены должны изменить тебя?
Скажи, ты любишь меня, ма?..не отставал Страуд.И всегда будешь любить?.. Больше всех на свете?.. И ты будешь страдать из-за меня?.. Ведь твоя любовь единственная моя связь с жизнью...
Будь спокоен, Боб, я не оставлю тебя, я буду приходить каждый день. В твоем воображении я всегда буду являться первой...
Страуд, уткнувшись лицом в юбку матери, замер. Сейчас, в эту минуту, он был уверен, что, будь мать всегда рядом с ним, он бы никогда не захотел жениться на Гее.
До свиданья, Боб. Смотри, кофе остынет. На конфеты не набрасывайся.
Но мать не ушла, отодвинулась в угол и молча встала там, как статуя.
Надзиратель!заорал Страуд.
Железная дверь отворилась, вошел надзиратель. Его комната находилась как раз на том этаже, где были камеры-одиночки приговоренных к пожизненному заключению. Внимательнее всех в тюрьме были к приговоренным к смерти, послек пожизненно заключенным. Остальных для тюремного начальства не существовало.
Нашел!с восторженным криком встретил его Страуд.Я знал, что я на верном пути, честное слово, знал!
В чем дело? Если опять из-за каких-то глупостей вызвал, пойдешь в карцер, сам знаешь. По тюремным правилам, пункт восемьдесят шестой.
Берется коробка... вот такой вот величины...глаза Страуда лихорадочно блестели.Внутри густая электрическая сеть... есть провода-воспоминания, провода-ответы... Он задыхался, потому что уже переживал близкую победу, единственный выход из этого жуткого положения.Можно задать любой вопрос... и, представляешь... нет, ты не можешь представить этого... Нажимаешь кнопку и слышишь ответ. Вот тут схема, посмотри. Ну что, понял? Мы будем ограждены от ошибок... и будем жить как надо. Кто из нас не мечтал об этом...
Смысл?бесстрастно сказал надзиратель.
Но я уже объяснил. Взгляни на схему.
Кому нужна эта твоя коробка? Кому нужно знать правду? Например, я захочу разве услышать, что я жесток и невежествен?
Не захочешь,испуганно подтвердил Страуд.
А король, к примеру, захочет он?..
Не захочет.
Но ты же не знаешь, о чем я спрашиваю.
Все равно.
У твоего открытия есть большой минус. Ты придумал его только для себя. Я знаю, ты хочешь нажать кнопку и услышать, что ты невиновен. Ведь так оно и есть на самом деле, ты невиновен.У дверей он повернулся и добавил:Не вызывай из-за пустяков, я ведь говорил. В карцер. На неделю.
Надзиратель... Значит, я все еще несвободен?..
Надзиратель отрицательно покачал головой:
Твое открытие бессмысленно.
И вышел из камеры. Страуд стоял окаменев. А как же бессонные ночи и сотни проштудированных книг? А схема, эта безупречная схема? Этот чудесный всплеск мысли? Значит, он по-прежнему должен есть водянистую тюремную похлебку и по-прежнему ему не будет казаться, что он ест самые вкусные яства мира.
И он снова обратился к помощи своего воображения. На этот раз через металлическую дверь прошла Гея. Она была в пальто. Гея очень давно не посещала Страуда.
Ты меня не любишь,с ненавистью сказал Страуд. Если бы любила, не пришла бы в пальто. Надела бы и ты халатик и шлепанцы...
Боб, не мучай меня... я не могу тебя забыть.
А замуж выйти за другого смогла... Тебе и в голову не пришло ждать меня.
Но как же, Боб? Ведь ты... никогда не вернешься...
Кто это сказал?Страуд ужаснулся, словно только что узнал об этом.Отвечай скорее... кто сказал... убью, если не скажешь.
Разве ты сам этого не знаешь, Боб?
Если помнишь меня, если в самом деле мучаешься, почему же ты осталась такой молодой?еще больше ожесточился Страуд.Посмотри, как изменился я.
Но ведь ты меня помнишь только такой, Боб, после ведь ты меня не видел... ты запомнил меня такой. Я не виновата...
Но хоть угрызения совести, хоть это ты чувствуешь?наступал Страуд, он был уверен, что в конце концов поймает ее на чем-то.Когда этот другой обнимает тебя в постели и ласкает... и шепчет на ухо, ты видишь прямую черту, соединяющую две стены?
Нет, Боб, нет никакой черты.
За этой чертой всегда стою я. Ты не видишь меня?
Нет, Боб, нет...
Не говори так, Гея. Я сойду с ума. Ты должна видеть меня. Должна мною жить. До последнего дня своей жизни должна быть верна мне. Ложись с кем хочешь, но будь мне верна.
Боб, но ведь я не твоя мать. Завтра она снова придет к тебе. А я уже начинаю забывать твое лицо. Что поделаешь. Это ведь не от меня зависит. Я даже переехала в другой город. Чтобы похоронить прошлое.
Не будь жестокой, Гея. Я сойду с ума...
Нет, Боб. Дай мне быть жестокой. Посмотри на меня и не обманывай себя. Смотри, смотри, не бойся. Ведь ты не любишь меня. Больше не любишь. Я ведь не обижаюсь на это. Не давай себя сломить, Боб. Не допускай, чтобы тебя раздавили.
А иногда, ну хоть изредка будешь вспоминать меня?совсем по-ребячески спросил Страуд и подумал, что, если бы успел жениться на Гее, сейчас бы он так остро не чувствовал необходимость присутствия матери.
Иногда? Ну конечно, иногда буду вспоминать. Прощай, Боб. Будь сильным и постарайся забыть себя. Это твой единственный выход.
Но Гея не ушла. Она подошла к матери и молча стала рядом.
Надзиратель!восторженно завопил Страуд.
Ну что, снова в карцер захотел?
Нашел!счастливый и воодушевленный, сообщил Страуд.Все равно нашел. Представь большое толстое зеркало... ставишь его против любого дома... направляешь особые лучи. Ты слышишь? Я все рассчитал...и победно заключил:Все, что творится в здании,как на ладони...
Смысл?..
Опять тебе смысл ?подавленно спросил Страуд.Опять нет смысла? Надзиратель?
Типичное открытие узника. Это тоже ты только для себя придумал. Чтобы не умереть от тоски в четырех стенах. Ерунда. В карцер. На две недели.
Надзиратель... значит, я по-прежнему несвободен? .
Надзиратель покачал головой:
То, что ты придумал, лишено смысла.
И вышел. А Страуд вытащил из кармана кусочек зеркала и стал бесцельно пускать зайчиков по стене. Потом выбросил осколочек в окно.