Алексей ФецПЕТРУСЬ ПОТУПА
1СЫН
На островке стоптанного, пропитанного водой снега, около поваленного плетня, стоит Степан Потупа. У ног его, рядом с грудой ивняка, огненным зайчиком вспыхивает на солнце брошенный топор; позади горбатится старенькая клуня; впередиширокий овраг, откуда щетиной торчат голые прутья; ещё дальшеснежные поля с тёмной каёмкой леса и выжженными пятнами проталин.
Степана окружает путаница звуков: в крикливый спор воробьёв вмешивается разнеженное мычание коровы, стеклянным звоном рассыпается упавшая сосулька, где-то визгливо скрипит колодезный журавль.
Упруго, торопливо падают с соломенной крыши капли, дробятся в пыль, радугой играя на солнце. Ручей подхватывает талую воду и с шумом бросает в жадную пасть оврага.
Потупа напряжённо вслушивается.
Тихо Погано дело, ой, погано! качает он головой, вздрагивая.
Прутья над оврагом закачались. Тёплый ветерок коснулся лица Степана.
Весняк! шепчет Потупа.
И снова в ушах его звучит жалобный голосок Петруся: «Пить»
Неделя подходила к концу, а заболевшему сыну день ото дня становилось всё хуже.
Потупа закрывает глаза и мысленно видит, как жена Катерина приподнимает голову сыну, как бабка Мокрина дрожащей рукой подносит к его запёкшимся губам тёмно-зелёный отвар из лекарственных трав
Катерина совсем потеряла покой. Она металась по хате, растирала пылавшее жаром тело мальчика, по ночам со страхом прислушивалась к его тяжёлому, прерывистому дыханию. На седьмые сутки, обессилев от бессонницы, выплакав все слёзы, Катерина молча стояла у постели сына, крепко прижав к груди руки.
Опустив голову, сгорбившись, сидел на полатях Степан. Он взволнованно проводил рукой по волосам, вытаскивал из кармана кисет и, словно спохватившись, торопливо прятал его в карман, так и не закурив.
А когда бабка наклонилась к мальчику, по её озабоченному, вдруг помрачневшему лицу Степан понял, что настали решающие часы
Не выдержав томительного ожидания, он отчаянно махнул рукой и вышел из хаты, захватив в сенцах топор. «Поработаюможет, полегчает».
Но едва дотащил Потупа до плетня вязанку ивняка, топор вывалился у него из рук.
Степан боялся оглянуться на хату, боялся, но в то же время страстно ждал той минуты, когда Мокрина или жена позовут его.
Чтобы скорее проходило время, Потупа думает вслух:
Не делали ли мы с Катериной всего, чтобы наши дети росли, как цветочки в поле? Делали всё, да не вытянули. Эх!..
Степана сильнее охватывает тоскливая тревога: «Пойти бы узнать», но страх перед несчастьем сковывает ноги. И взгляд Потупы безучастно скользит по хате с подслеповатыми оконцами, по вишнёвому садику с дуплистой грушей перебрасывается на задворки села, где высятся толстые вербы, отбрасывающие на снег голубые тени.
Степан! резнуло его слух.
В дверях хаты, щурясь от солнца, стояла Мокрина.
Степан побежал. Из-под сапог во все стороны полетели куски мокрого снега, брызги.
Что? Скажи! кричал он, подбегая к порогу.
Мокрина приблизила к нему голову с выбившимися космами седых волос и прошамкала:
Хвали бога: жив будет. Хлопец крепкий, что молодой дубок. И бабка добродушно улыбнулась, взглянув на измученное лицо Степана.
Степан оттолкнул Мокрину и распахнул дверь в хату.
Ну как, Катерина? тревожно спросил он, подбегая к сыну.
Катерина глазами указала на мальчика.
Бледное лицо спящего Петруся было спокойно. Мерно вздымался покрывавший его грудь кожушок.
Дрожащая рука Степана легла на влажный лоб сына и медленно прошлась по спутанным мягким волосам.
Слабая улыбка появилась на лице матери. Радость наполнила теплом добрые, но уже выцветшие глаза Степана, лучом побежала по скуластому лицу.
Пора уж мне до дому, напоминает Мокрина.
Степан достаёт большой круглый хлеб, кладёт на него два тоненьких кусочка жёлтого сала и всё это с поклоном подаёт бабке:
За лечение
Не богато, Степан! качая головой, укоряет Мокрина.
Степан стоит перед ней с хлебом, смущённый, опустив глаза:
Ведь нема ничего, нема, Мокрина! Ты не думай, будетотдам, а то Катерина на огороде отработает.
Ну что с вас возьмёшь! Отработаете. И, взяв хлеб, Мокрина, поклонившись Степану, сказала:Чтоб сколько муки да страху вы приняли от этой дитыны, чтоб вам от неё столько и радости было.
Степан тоже кланялся:
Спасибо на добром слове. Пусть вам бог не пожалеет веку добавить.
Спасибо и вам, отвечала Мокрина.
После нескольких таких поклонов она сразу как будто постарела на много лет. Кряхтя и охая, потащилась к двери, провожаемая Степаном.
Когда он вернулся, Катерина, прислонившись лбом к подушке сына, впервые забылась в крепком сне.
Степан снял шапку, перекрестился на темневшую в углу икону и бесшумно вышел из хаты.
Широко льётся в грудь Степана густой весенний воздух. Теперь он уже слышит охрипших от крика воробьёв, слышит торопливый бег капель и, смахнув повисшую на усах слезу, растроганно шепчет:
Петрусю, сынку Дубок молодой мой!
2СТАРАЯ БАЛКА
Когда во дворе Степана снова зазвенел весёлый детский голосок, старая хата словно помолодела. Помолодели и хозяева. Вот Петрусь только что крутился у печи и пропал. Выскочит Катерина во двор, а он уже на старой груше:
Мамо, удод в дупле!
Слазьупадёшь! кричит мать.
«Правду говорила старая Мокрина: растёт как из воды», с гордостью думает Катерина, и радостная улыбка светится на её лице.
Петрусю до всего было дело. На панщинежатва. Люди, земля, рожь тонут в удушливом зное. Петрусь хватает тяжёлый сноп и тащит его к крестцу. И кажется Катерине, что не так горячо палит солнце, меньше болит согнутая спина.
Работает Степан, Петрусь вертится около него:
Тату, и я буду помогать!
Да помогать тебе нечего. Иди лучше к матери картошку полоть.
Петрусь идёт.
Подрастая, он донимал окружающих вопросами, а большеотца. Вначале они были простые. «Отчего у курицы зубов нету? Зачем лошади четыре ноги, а человеку двух хватает?» Но год от году отвечать ему становилось труднее. Бывало он спрашивает:
Тату, а панчеловек или так просто?
Должно, человек: руки и ноги есть, усмехается Степан.
А чего ж он тогда не работает?
Пан?.. Чего ему работать? Я на него работаю, мамка твоя, все люди.
А что ж он делает?
Какчто? Пьёт, гуляет.
Так оно и нужно?
Степан мнётся:
Уж так повелось: люди работают, а пан гуляет.
Петрусю не совсем понятно, отчего это пан гуляет, а люди работают, но он смотрит на небо, и новый вопрос готов:
А как это солнышко держится на небе? Почему не падает?
То ангелы божии держат.
А как же они себе рук не попечут?
Степан сам этого не знает, но не задумывается:
Они на верёвках его держат.
Тату, верёвки ж сгорят!
Ну, тогда на цепях, не сдаётся Степан. К ночи солнышко опускают, чтобы люди спать ложились, а утречком поднимают, чтобы люди на работу шли.
Ангелы святые тоже работают у бога?
Выходит, что так, удивляется Степан.
Оба довольны: Петрусю всё ясно, а Степану приятно от мысли, что не только он и люди гнут на кого-то спину, но и ангелы.
Зимой, лёжа на печи, Петрусь под завыванье бури просит отца:
Тату, расскажи про деда.
Ты уж слушал не раз.
Ещё расскажи.
Степан говорит. И подвиги героев Сечи, борьба со шляхтой, всё слышанное им от отца и деда снова предстаёт в ярких образах былых событий. Петрусь слушает, боясь пропустить слово.
Время заходит далеко за полночь. Степан давно уже спит, а Петрусь долго ещё лежит с открытыми глазами.
Однажды вечером, войдя в хату, Степан испуганно перекрестился: под печью что-то шевелилось.
«Нечистая сила! решил Потупа, но тут же успокоился:Не иначе, как Петрусь», и за ноги вытащил сына наружу.
Ты, батько? вскрикнул Петрусь.
Я. А что?
Петрусь молчал.
Степан оглядел его смуглое, выпачканное пылью лицо и укоризненно спросил:
Ты что, сдурел?
То я домового искал.
Кого?
Домового
На что?
Так, посмотреть.
Тьфу, напугал!.. Я тебя самого за домового принял.
А ятебя, когда ты за ноги тягал, ответил Петрусь.
Степан рассмеялся. Но глаза сына смотрели на него вдумчиво, серьёзно.
Так где же домовой?
Да там же, под печью. В картошку зарылся.
Картошку я выгреб.
И нема?
Нема.
Вот дело! притворно удивился Степан.
Тату, так выходитто неправда?
Чтонеправда?
Да домовой.
Кто его знает! И Степан сразу стал серьёзным. Должно, неправда.
Петрусь озадачен:
Ты же сам говорил, что домовой, как кот, мягкий и голова как у филина.
Люди так говорят, и я за ними.
А говорят ещё, что в нашей Старой балке рано утречком стонет и плачет бандура. Так это тоже неправда?
Нет, сынку, тут другое Голос Степана дрогнул. Хочешь, расскажу? Хотя малой ты ещё слушать такое
Таточку, говорите скорее!
Ну, добре, слушай.
Степан сел, обнял сына рукой и начал:
Зашли один раз в наше село бандуристы: поводырьхлопчик, а другойсам кобзарь, высокий дидуган, сивый, как голубь. Слух о том разошёлся: по селу, и люди повалили к церкви. Там на могиле отдыхали бандуристы. Чудно было селянам, чего они не боятся, пан запрещал кобзарям заходить в село. Но вот народу собралось, как грачей на дереве. Старый ударил по струнам. Люди слушали и плакали. А кобзарь спивал о том, как измываются паны над народом, о запорожцах: о том, как в старину били шляхту, что нужно подниматься на панов. В обед бандуристам принесли поесть. Едят они, отдыхают, а уж панские слухачи докладывают пану:
«В селе заявился кобзарь. Народ мутит, на панов поднимает».
Как крикнет тут пан: «Взять мне того кобзаря, хоть живого, хоть мёртвого!»
Кинулись гайдуки, как лютые звери, но опередили их хлопцы:
«Тикай, диду! Бегут за тобой!»
«Не боюсь я панских собак!»отвечает, а сам встал, руки в кулаки, брови нахмурил.
«Ты не боишься, так мы за тебя боимся», ответили парубки и, подхватив старого, спрятали его в нашей Старой балке, у Больших пней. Чащоба там такая, что волк не пройдёт Знаешь то место, сынку?
Знаю, тату, рассказывайте.
Парубки и говорят:
«Просиди тут, дидусь, ночь, а на заре выведем тебя на дорогу. Хлопчика твоего спрятали в другом месте».
Тем часом по селу рыскали гайдуки. Метались до вечера и ничего. Снова докладывают пану. А тот аж затрясся.
«Закатую, забью! кричит. А когда опамятовался немного, говорит:Берите, дурни, собак».
Подняли псов. А у собачьего пана, известно, их сотни. Искали, вражьи диты, до полуночи, и снова ничего. Тогда пустили старого кобеля, тот хоть кого найдёт. Здоровый, чёрный. Куда твой волк! Он и пошёл по следу, а за ним побежали собаки, гайдуки, псари. Услыхал старый кобзарь лай, крики и понял, что не вырваться ему. Взял он бандуру в обе руки, прижался щекой к струнам:
«Бандура моя, бандуринька, поднимала ты народ, будила ты спящую волю, разгоняла смутные думки послужила народу А теперь прощай, дружина моя верная, подруга моя подорожная» Застонал старый кобзарь. Тяжёлые слёзы скатились на золотые струны.
А погоня близка. Вот она уже тут.
Расстегнул кобзарь свитку, сорвал подкладку и выхватил кинжал. Взял он его в одну руку, в другую взял бандуру и стал спокойный.
Первым кинулся чёрный кобель-ведун. Ударил его слепой кинжалом. За псом повалился панский гайдук.
И когда почувствовал старый бандурист, что много ран на теле, что смерть близка, ударил бандуру о землю и разбил её в щепы.
«Пусть как разбилась эта бандура, так разобьются и панские цепи!»крикнул он в последний раз.
Убили его, тату? Петрусь прижался к отцу.
Убили, тихо ответил Степан. Там, в балке, и лежат его кости. С тех пор старые люди говорят, что рано поутру плачет и голосит бандура, а тот, кто услышит её, будет стоять за правду, за которую отдал свою жизнь старый кобзарь.
Долго молчали отец и сын. Наконец Степан сказал:
Ну, сынку, иди спать. Завтра тебе на работу к дьячку, а мне с Катериной на панщину.
Когда Петрусь вышел из хаты, на дворе уже стояла ночь. Было душно и тихо. На небе бледными светляками мигали звёзды. Вспыхнувшая зарница осветила небосклон и мгновенно растаяла в темноте. Потянул ветерок, с рокотом зашумели, заметались листья, и снова тихо. Петрусь оглядел предгрозовое небо и направился к клуне.
Скрипнула дверь. В лицо мальчику пахнуло нежным ароматом свежего сена. Протянув руки, он ощупью пошёл к душистому ночлегу, где лежала отцовская свиткапостель мальчика.
Петрусь лёг, но сна не былообраз кобзаря не выходил из головы. Он лежал, устремив глаза в темноту, прислушиваясь, вздрагивая от малейшего шума. Вот что-то тяжёлое прокатилось по небу и, грозно ухая, замерло вдалеке. Всё ярче и продолжительнее сверкали молнии. Петрусь заснул. Но чем ближе надвигалась гроза, тем беспокойнее становился его сон. И когда скрестились огненные лучи молний, когда от грохота и гула задрожала земля, Петрусь заметался.
Диду, тикайте, тикайте! Идут за вами! кричал он, поднимаясь и снова в бессилии опускаясь на свитку.
Но гроза уходила всё дальше, и сон Петруся становился спокойнее.
Пасмурный рассвет заглянул в щели. Петрусь встал, с минуту стоял неподвижно, будто что вспоминая, затем взял свитку и вышел из клуни.
Его встретили лениво стряхивающие влагу деревья, хмурое небо, окутанная туманом даль. Кругом было тихосело ещё спало.
Петрусь перескочил плетень, засучил штаны, накинул на голову свитку и, оглядевшись, побежал. Хлестала по ногам росистая трава, ноги закоченели, а Петрусь мчался всё дальше. Миновав огороды, он подбежал к излучине Старой балки. Навстречу поднялись густые заросли, образуя свод, под которым медвежьей берлогой зияла дыра. В неё и юркнул Петрусь.
Задетые ветви обдали мальчика дождём брызг, свитка намокла, давила голову, но мальчик упрямо спускался вниз, пока не очутился в середине потока, на дне балки. Пройдя шагов сто по течению ручья, Петрусь свернул в чащу.
Теперь уже близко, шептал Петрусь.
Заросли расступились. На маленькой полянке зачернели пни: когда-то здесь стояли могучие дубы.
Тут, сказал себе Петрусь, с замиранием сердца опускаясь на корточки.
Мальчик насторожился. Но, кроме всплесков ручья и отдалённых криков петухов, ничего не было слышно.
Угрюмое небо снова набухло дождём. Время шло, Петрусь терял терпение.
«Может, нагнуться, тогда будет слышно?» подумал мальчик.
Припав к земле, он опустил лицо в мокрую траву, И вдруг над его головой послышался слабый звук, будто кто струну щипнул.
«Бандура!»вздрогнул Петрусь.
Но только он приподнял голову, как над ним тоненько зазвенело: тень-тень-тень
Подними Петрусь глаза, он увидел бы маленькую птичку на ветке ольхи, но Петрусь, уткнув голову в траву, не смел пошевелиться.
«А что, если из земли выйдет дед и схватит меня?»подумалось мальчику.
Неожиданно по листьям застучал крупный дождь. Петрусю показалось, что сзади кто-то подходит. Он вскочил и, объятый ужасом, бросился бежать.
Мокрые ветви яростно стегали по лицу. Чудилось, что чьи-то руки хватают за плечи, а кругом всё кричит: «Лови его! Вот он! Лови!»
Мальчик сбился с пути, паутина залепила глаза, острые шипы стащили свитку. В ручье он провалился по пояс.
Как Петрусь добрался до клуни, он сам того не помнил.
Устало переводя дыхание, он глубоко зарылся в сено и, согреваясь, подумал: «Зачем бежал? Чего испугался? Разве боялся кобзарь?»
Ему стало стыдно своего страха.
Не буду больше трусить, не буду! твердил Петрусь, засыпая под ровный шум дождя.
Часа через два Петрусь бежал к дьячку отрабатывать взятый зимой хлеб. Солнце, пробиваясь сквозь голубые окна в облаках, ярко освещало деревенскую улицу.
3У ДЬЯЧКА
Бери-ка вот корыто, мешок со стручками да садись у крыльца лущить. И чтоб мне до обеда управился. Слышишь?
Слышу, с опаской отвечает Петрусь, косясь на дьячиху.
То-то. Придупогляжу.
Дьячиха ещё раз оглядела начавшего работать мальчика и удалилась.
Опять эта дрянь стоит с вёдрами! уже со двора донёсся её голос.
Оставшись один, Петрусь принялся за дело. Скоро он убедился, что заданной работы хватит не только до обеда, но и в день не управишься. Однако мальчика это не смутило. Он живо вытаскивал из мешка хрустящие пучки: стручки лопались и с сухим треском роняли беленькие яички фасоли. Петрусь проводил по ним рукой, и они гремели, как камешки. Особенно веселило его, когда среди белых фасолин попадались цветные: фиолетовые с крапинками, коричневые, чёрные Петрусю они напоминали яички маленьких птичек, и он каждую новую цветную фасолину бережно прятал за пазуху.