Солдаты шутили, смеялись, сыпали прибаутками.
Подошёл обоз.
Одни кинулись стаскивать с телег и разбивать полотняные палатки, другие, поснимав огромные котлы, принялись готовить пищу.
Ещё долго смотрели бы ребята на суетню солдат, но их любопытству положил конец здоровенный фельдфебель:
Вон, собачата!
Ребятишки кинулись врассыпную.
Офицер, приведший роту, видя, что его людям не угрожает опасность со стороны «бунтовщиков», успокоился и приказал разводить солдат на постой по дворам.
А наутро по селу поползла недобрая весть: всех мужчин и парубков сгонять на площадь.
Десятские обходили дворы и предупреждали:
Кто не пойдёт на сход, того запишут в бунтовщики
Провожаемые плачем женщин, не глядя друг на друга, вербовчане потянулись к волости.
Несколько парубков попрятались на чердаках.
Чего мы пойдём на сход? говорили они. Чтоб нас половили, как сусликов, сняли со спины шкуру и отправили в город с забритыми лбами?
Выстроенные на площади солдаты уже не смеялись, как накануне. Взобравшимся на деревья ребятишкам их неподвижные лица казались теперь жестокими и страшными. Барабанщики с сияющими медной оправой барабанами разместились впереди роты. Тут же стояли скамьи для порки и наполненные солёной водой корыта для розог. Огромная сизокрасная их куча высилась рядом.
На крыльце волостного дома, поблёскивая золотом погон, прохаживался руководивший поркой офицер. Опираясь на эфес шашки, он небрежно отвечал почтительно склонившимся перед ним исправнику и управляющему пана.
Староста, выпятив грудь с круглой бляхой, самодовольно поглядывал по сторонам.
Сбоку маленького столика с чернильницей, гусиным пером и бумагой примостился писарь. Позади него толклись сельские богатеи.
Люди понуро и молча ждали начала. Наконец десятские доложили, что народ согнан. Офицер подал знак, и писарь, поднявшись, прочитал длинный список подлежащих порке.
Староста обвёл тяжёлым взглядом замершую толпу, и расправа началась
18«БАРМА ГУЛЯЕТ»
Скоро оправдались слова спрятавшихся на чердаках парубков: жестоко наказанных розгами Семёна Дубовика и ещё нескольких селян объявили бунтарями и в колодках повезли в город.
Но вот после нескольких недель постоя солдат в Вербовье измученные люди оживились.
Параська Вовчек, бегавшая в соседнее село Перегуды, принесла новость: несколько уклонившихся от расправы парубков, так и не возвратившихся в родное село, встретились со своим вожаком Бармой и теперь не дают покоя окрестным панам.
Люди распрямили поникшие плечи, повеселели.
А слухи о делах Бармы и его хлопцах ширились, росли: там спалили усадьбу соседнего пана, занялись стога у другого.
«Барма гуляет», носится между людьми.
Прошёл ещё месяц. Вербовчане продолжали чего-то ждать и дождались.
В мартовскую вьюжную ночь, освещая всё вокруг, поднялось зарево над панской усадьбой. Горел огромный стог сена. Пламя, быстро растекаясь по скату, докатилось до вершины стога и закружилось в водовороте, потом ослепительной змейкой опустилось к подошве с другой стороны. Через мгновение стог походил на гигантскую, пылающую на ветру свечу.
Пожар усиливался; в горящем стогу что-то ухнуло, и тёмно-золотистая масса взлетела в воздух. На огромные скирды соломы посыпались клочья горящего сена, и скирды запылали.
Подхватываемые воздушным потоком, огненными снежинками завихрились в дыму тысячи искр. Словно накаляясь, небо приняло кровавый оттенок.
Внезапно, покрывая шум пожара, ударил набат. Густые, частые звуки тревожно поплыли в воздухе.
Гул огня, мычание и рёв испуганных животных, бой набата, вой и лай собак, отчаянные вскрики дворовых вокруг горящих скирдвсё слилось в хаотический вихрь звуков.
Огонь перекидывался всё дальше. Загорелись службы.
При ярком свете чётко вырисовывались силуэты горящих построек. Быстрые тени крыльями огромных птиц метались по белому фасаду замка. В зеркальных окнах отражались багровые отблески огня.
«Горит горит горит»тяжёлыми ударами созывал людей колокол.
Но как ни старались десятские сгонять на пожар народ, никто не пошёл спасать панское добро.
Разбуженный звуками набата, Петрусь, полуодетый, выскочил на улицу. Следом за ним выбежали его родители. Молча смотрели они на бушующее перед ними пламя.
Что это, тату? ещё не совсем проснувшись, испуганно спросил Петрусь.
Не отводя от огня взгляда, сжимая кулаки, Степан, словно отвечая своим думам, произнёс:
Пришёл-таки Игнат посчитаться с паном
ЭПИЛОГ
Стояло жаркое лето.
В тени разросшихся у придорожной канавы верб отдыхали вокруг костра пастухи.
Ветерок относил густое курево к пруду, и там, поредев, оно нежной сиреневой дымкой реяло над прибрежной осокой.
Вынутой из ножен саблей блестел на полуденном солнце пруд. На травянистом берегу неподвижно лежало пёстрое стадо коров.
Вокруг невозмутимая тишина. В синеве неба с величавой медлительностью, как сказочные корабли с надутыми парусами, плывут белые облака. Изредка вспархивают над поникшими цветами бабочки. Навевая дремоту, монотонно стрекочут кузнечики.
Безлюдны поля, окружающие стоянку пастухов. Только по широкому шляху, серой лентой убегающему вдаль, тихо бредут два старца-бандуриста и мальчуган-поводырь.
Мягко тонут в пыли их босые, натруженные ноги. В латаных свитках, обвешанные холщовыми торбами на длинных лямках, старики устало шагают за мальчиком. Маленький, без шапки, в потёртых штанишках, сквозь которые светится тёмное голое тело, он безучастно смотрит по сторонам.
Кругомдремлющие поля, впередибезотрадный знойный шлях
Отдохнём, дидусю, жалобно попросил мальчик, поравнявшись с вербами.
Держащийся за его плечо сивый старец с опущенными книзу усами остановился и неторопливо повёл незрячим лицом по сторонам.
А что, Остап, обратился он к товарищу, не пополудновать ли нам в холодку?
Рябоватый кобзарь, не ответив на вопрос, вздохнул:
Попить бы
Слепой старец потянул носом.
Дымом пахнет. Должно, пастухи близко.
Отуточки они, дидусю, сказал мальчик, вытянув худенькую руку в сторону костра.
Присядем, Микола? вопросительно проговорил Остап.
Потыкав перед собой палками, деды уселись, свесив ноги в канаву.
Микола достал из-за спины бандуру, тронул морщинистой рукой струны и высоким голосом запел думу:
Нету в свете правды, правды не сыскать,
Лихая неправда стала пановать.
Теперь маты-правда сидит в той темнице,
А злую неправду мёдом угощают.
Теперь маты-правда сидит в той темнице,
А злая неправдас панами в светлице.
Пастухи, приподнявшись, слушали. Петрусь, с кнутом через плечо, подошёл к бандуристам, опёрся на клюшку и застыл. Кончил кобзарь и, опустив голову, тихо перебирал струны бандуры.
Дидусю, ещё спойте, попросил Петрусь. Кобзарь поднял на него незрячие глаза.
Только водички принеси.
Принесу, диду.
Петрусь вскоре вернулся с полным ковшиком воды. Утолив жажду, кобзари оживились. Микола пошептал что-то в мохнатое ухо товарища, и оба кобзаря, положив на колени бандуры, склонились над струнами.
Лица старцев посуровели, встопорщенные седые брови грозно нависли над тёмными глазницами. Ударив по струнам, они в лад запели:
То не орёл в чистом поле
На крыльях летает
То Гнат Барма с молодцами
К пану подступает.
То не заря червонная
Небо освещает
То огнями праведными
Панский дом пылает.
То не буря шумит в гаю.
Непогода злая
То Гнат Барма с молодцами
За людей карает.
За людей, что в ярме панском
Слёзы проливают,
В рань и в вечер, голы, босы,
На поле страдают.
То не туман туманится
Над речкою ранком
То Гнат Барма с молодцами
Рассчитался с паном
Услышав имя Бармы, Петрусь вздрогнул, на глаза навернулись слёзы.
Дяденька Игнат прошептал он.
Чуткое ухо слепого Миколы уловило горячий шёпот мальчика. Радость прошла по лицу старого кобзаря. Видно, недаром звучала сегодня его песня. Он вскинул голову с матово блеснувшими белками и с подъёмом допел последние слова думы:
Ой, наступит заря ясна,
Панов позабудут.
Украина, ненька-маты,
Людей приголубит!
Окончив петь, растроганный Остап прикрыл глаза ладонью.
Подняв к небу просветлевшее лицо, Микола словно видел далёкое будущее, о котором он только что пел
Дидуси, кушайте, настойчиво приглашал маленький поводырь, уже успевший разложить на холщовой торбе хлеб, сало, завёрнутую в тряпицу соль и несколько пожелтевших огурцов.
Обнажив седые головы, перекрестившись, усталые бандуристы молча принялись полудновать.
Подкрепившись, немного отдохнув, кобзари поднялись.
А далёко до села, хлопчик? спросил Остап.
Недалёко, ответил Петрусь и обернулся к поводырю:Видишь на бугре мельницу? За ней и наше Вербовье
Держась друг за друга, под палящими лучами солнца снова побрели по пыльному шляху бандуристы.
Долго смотрел им вслед Петрусь, потом перевёл взгляд на небо.
В недосягаемой высоте то сдвигались, то вновь расходились облака, принимая причудливые очертания и формы. В этом медленном собирании сил чувствовалось напряжённое, тревожное ожидание.
Будет гроза, прошептал Петрусь.
А. Ф. Фец(19081963)
Это было в летний жаркий полдень. Мне, тогда редактору Детгиза, сказали, что внизу дожидается автор, но подняться на третий этаж он не может. Спустившись вниз, я увидел у подъезда инвалидную коляску и в ней худого, большелобого красивого человека с добрыми глазамиАлексея Феца. Он передал мне рукопись с рекомендательным письмом В. Катаева и энергично покатил коляску, лавируя среди машин. С тех пор дружеские отношения я поддерживал с ним до конца его дней.
Это был человек необыкновенной судьбы. Родился он в семье дрессировщика зверейпотомка итальянских цирковых артистов, которых немало бродило по России. В раннем детстве мальчик лишается отца, попадает на Украину и живёт жизнью сиротыпасёт скотину в сёлах, батрачит в кулацких хозяйствах, а в шестнадцать лет, приехав в Киев, работает грузчиком, землекопом, каменщиком. В двадцать девятом году, окончив вечернюю рабочую школу, поступает на цементный завод. Призванный в армию, он служит в дивизионе бронепоездов, кончает школу среднего комсостава и направляется на должность командира взвода управления батареи.
Тридцать второй годгод призыва молодёжи на строительство Московского метрополитена. Демобилизовавшись из армии, комсомолец Алексей Фец с энтузиазмом откликается на призыв и едет в Москву. Толковому, армейски подтянутому парню предлагают в отделе кадров работу коменданта общежития, заведующего складом, агента по снабжению, грамотных людей в то время было не так уж много. Но у Алексея за плечами опыт землекопа и каменщика, к тому же он не ищет лёгкой работыон становится проходчиком, а вскоре и бригадиром одной из лучших комсомольских бригад Метростроя.
Это были самые счастливые годы в жизни Алексея Феца. На формирование его характера определённое влияние оказал знаменитый роман Николая Островского «Как закалялась сталь», который как раз в то время печатался в журнале «Молодая гвардия».
В 1934 году в результате аварии на шахте Алексей становится инвалидом, и коляска, приводимая в движение руками, стала его единственным средством передвижения. Из шахты он вышел, как из боя, и есть что-то символическое в том, что его трудовой подвиг был отмечен боевым орденом Красной Звезды.
Черты схожести с Островскимв судьбе, в страстной одержимости, даже во внешнем обликеможно найти в Алексее Феце.
И вот тогда, в годы вынужденной неподвижности, появляется досуг, которого не было раньше. Вся жизнь Феца наполняется книгами, радио, друзьями, не покинувшими его в беде.
Кто знает, пробудилась бы у него страсть к писательству, не случись несчастья, но пример Островского, желание быть полезным людям обращают Алексея к мысли самому начать писатьи писать для ребят, которых он любил с нерастраченной нежностью человека, не имевшего собственных детей.
Первая книга Феца «Петрусь Потупа»о крепостном украинском хлопчике, мечтающем о воле, появилась в свет в 1950 году. Небольшая эта повесть вобрала в себя память о собственном детстве, любовь к Украине, её ласковые пейзажи, доброту и стойкость её людей. Свободолюбивая страстность шевченковского «Кобзаря» вдохновляла главных героев повестиПетруся и его старшего товарища Барму, будущего вожака крестьянского бунта, на борьбу против помещичьего произвола. Книга была хорошо принята читателямивзрослыми и детьми. Она была переиздана Детгизом, вышла в Польше. Особенно рады были метростроевцы, которые трогательно называли Алексея своим «метростроевским Островским».
Я не раз бывал у Алексея Францевича дома и поражался весёлой жадности, с которой он расспрашивал о литературных новостях, напору, с которым сам рассказывал о различных заботах, донимавших его. До всего ему было делои до соседского мальчишки, отбившегося от рук, и до собрания жильцов, решивших принять участие в благоустройстве двора, и до международных дел, которые волновали его, как события личной жизни. И не замечалась застывшая неподвижность вытянутых ног, а виделись только горящие воодушевлением глаза, и слышался голоссочный, глубокий, слегка срывающийся от сдерживаемого волнения.
Вторая книга «Прошка будет героем» (1962) о деревенском пареньке, приехавшем на стройку, была написана уже на том жизненном материале, который Фец очень хорошо знал. Недаром он несколько лет проработал на строительстве метрополитена. Смерть помешала ему написать третью книгуо городском парне-комсомольце на Метрострое. Вероятно, эта книга была бы самой автобиографичной.
Считается, что писатель полностью выражает себя в своих книгах, а его биография мало что даёт читателю. Но представление о личности писателя повышает интерес к его книгам, помогает увидеть в них такое, чего не обнаружишь, ничего не зная об их авторе. Что может сказать сама по себе небольшая повесть об украинском мальчике из далёкой, забытой эпохи крепостного права?
Но вот ты узнаёшь о необыкновенной жизни писателяи глубже и значительнее становится твоё восприятие книги. Ведь маленький Петрусьэто как бы сам автор, силою воображения перенёсший себя в далёкое прошлое. И любовь к свободе, воодушевлявшая мальчика, это ведь то самое чувство, которым горел писатель, в детстве видевший революцию, определившую все его помыслы, всю его жизнь, которую иначе как подвигом не назовёшь. И бывает так, что своим героям писатель отдаёт лучшее, что есть в нём самом, вот почему мне и хотелось, чтобы ребята, взявшие в руки эту книжку, хоть немного узнали о её авторепрекрасном человеке Алексее Францевиче Феце.
Примечания
1
Головастароста.