Дед подошел, поцеловал Виктора в лоб и тряхнул за плечи. Анисин даже теперь в кабине вздрогнул, мельком взглянул на шофера не заметил ли он чего-то. Но шофер не спускал глаз с дороги.
8.
События развернулись так, что они выбили дивизион из ранее намеченного и разработанного графика. Майор Михайлов позволил лишь расставить в укрытиях машины, включить дизель, а дальше, вопреки всякой логике, вдруг объявил, что в пути на их эшелон напал «противник», кабина лейтенанта Анисина вышла из строя, несколько человек, в том числе капитан Фролов, «погибли». Это известие сразу вызвало недоумение у людей. Они не могли поверить в случившееся, так как «убитые» стояли рядом, а в вышедшей из строя кабине уже были включены блоки.
Однако для Назарова эта вводная не была неожиданностью, он заранее подготовился ко всему и даже подумал, что, ежели на этом все кончится, нет ничего страшного: дивизион с задачей справится. И уверенно, с твердостью в голосе, объявил:
Лейтенанту Анисину принять новую кабину и приступить к проведению регламентов. Остальным расчетам продолжать выполнение боевой задачи сокращенным составом.
Анисину майор Михайлов показал кабину. Она сиротливо стояла в стороне, до колес заметенная снегом. Анисин вошел в нее. С минуту ему казалось, что он стоит в чужом, необжитом доме; хозяева будто бы спешили, все бросили и уехали. На крышках приборов, резиновых ковриках лежала пыль. Но времени на знакомство не было. Анисин и Зюзин принялись за работу.
Майор Михайлов пристроился на ящике и долго ничем не выдавал своего присутствия. Только иногда Анисин замечал в его руках блокнот, встречался с пристальным взглядом, но тут же отворачивался и продолжал работу. Лейтенант снимал показания с разных точек, менял лампы. И все это он делал с увлечением и не заметил, как к нему подошел Михайлов.
Ничего, ничего, продолжайте работать. И тут же спросил: А почему здесь напряжение не увеличили?
Лейтенант еще раз посмотрел на шкалу прибора.
Параметр в допуске, товарищ майор.
Понял. Стоп. Эту операцию повторите заново.
Анисин легко и просто делал то, что говорил майор. И проверяющий, который прежде из рассказов других рисовался каким-то жестким, холодным человеком, теперь выглядел иначе. Он то одобрительно кивал головой, то вдруг задумывался или же с болью морщился, когда Виктор давал «петуха».
Не то, Анисин. Понимаете, не то. Подумайте.
Опрос длился долго. Анисин устал, в голове шумело, а майор убедился, что из молодого лейтенанта со временем вырастет настоящий ракетчик. И еще о «школе Назарова».
«Может людей растить. Маркеловым и Обручевым не нахвалится. В ком же Фролов усомнился? Упрямый человек, скажет зарубит, не переубедишь. Ладно, посмотрим, время еще есть», с этими мыслями он и вышел из кабины.
Пришедшие на позицию проверяющие имели задание досконально проверить слаженную подготовку к стрельбам и уже затем, ежели все пройдет нормально, поставить его в самые невыгодные условия. Станцию забить помехами, а цель пустить так, чтобы она могла легко и беспрепятственно спрятаться.
Подполковник Назаров никого и ни о чем не спрашивал, но по всему видел, что на его дивизион выпала сложная задача.
Они хотят подавить нас, сказал он Маркелову. Ну что ж, посмотрим. Вы, Геннадий Иванович, пройдите к людям. Поддержите их. Они знают свое дело.
Понял, товарищ подполковник, ответил Маркелов.
Я уже боевой листок выпустил. Посвятил дизелистам.
Правильно, хорошо они сработали. Да, вот что, Анисина из вида не упускайте. Что за кабина, никто не знает. Кота в мешке ему подсунули, вот и работай. Правда, он идет пока в графике, молчит.
Офицеры-проверяющие собрались вместе, о чем-то посовещались в палатке, перекурили и опять разошлись. Капитан Маркелов, вернувшись, доложил, что люди работают, как дома.
Вот это и хорошо, ответил Назаров.
Стартовиков подполковник Сергеев проверяет. Глянул на пусковую установку и говорит: «Ну, Уразов, она у тебя, как тульский самовар, горит. Молодец».
Подполковник Назаров распорядился:
Расчету от моего имени объявите благодарность. Идите, капитан Маркелов.
Есть! ответил Маркелов и вышел.
Капитан Фролов осунулся, потемнел лицом, он беспрестанно курил, ходил из кабины в кабину, понимал, что тут надо бы кому-то помочь, но ничего поделать не мог. На нем лежало клеймо «убитого» человека, и по всем правилам боя он должен все видеть, слышать, знать, но не вмешиваться.
«Глупо, глупо, думал он. Столько готовиться, и вдруг погибнуть. И почему я, черт возьми? Мог бы Маркелова вывести, того же Анисина, Обручева! Нет, меня. Он просто решил насолить И все тут». А потом Фролов стал думать о том, какие могут быть последствия. И одна картина рисовалась ему хуже другой. И во всем, что бы ни делали люди, видел только ошибки, они его раздражали, и вот-вот, казалось, у него лопнут нервы, он на все махнет рукой и ринется сам в работу.
Сидеть на одном месте Фролов уже не мог, он встал и вышел из кабины. День был тихий, солнечный, по степи волнами катились к горизонту сугробы снега, и степь казалась живой, словно море. Там же, где прошли тягачи, лежали глыбы снега. Фролов направился к стартовикам. Лица солдат раскраснелись. Холод им был нипочем. Ракета, словно на карусели, то и дело описывала над полуприцепом дугу. Все это солдаты делали быстро, ловко, со стороны казалось, что происходило заряжание и разряжание пусковой установки само собой, будто бы по волшебству.
Постояв с минуту, Фролов вернулся в кабину. Подполковник Назаров, не отрываясь от экрана, спросил:
А вы догадываетесь, почему вас из строя вывели?
Блажь в голову Михайлову пришла.
Вы уверены? Боюсь, что не так. Их задача не вас, не меня, а расчеты проверить. Заранее все продумано. Не переживайте.
9.
Регламентные работы подходили к концу, и подполковник Назаров с нетерпением посматривал на часы: не опоздать бы сообщить на КП о готовности дивизиона к бою. Двое проверяющих, закончив свои дела, пошли в палатку. Мимо них пробежал капитан Маркелов. Он еще по дороге составил текст боевого листка и в палатке, отведенной под Ленинскую комнату, сбросив ремень, шапку, из планшетки выхватил красный карандаш и торопливо начал писать. «В условиях, приближенных к боевым, рядовой Зюзин и лейтенант Анисин сумели подготовить боевую технику». Тут он остановился. Нет, не такие, казалось ему, нужны были слова. Хотелось о Викторе сказать тепло и так, чтобы все поняли, в каком трудном положении оказался человек.
А между тем в эти минуты произошло то, чего никто не предвидел. Вначале лейтенант Анисин подумал, что он забыл включить тумблер, щелкнул им, стрелка на приборе упала и чуть вздрогнула. Виктор повернул до отказа потенциометр, но это не помогло. Он изменил режим питания блока, однако едва ожившая стрелка прибора не хотела подниматься по шкале к красной риске. Она, точно усталый путник, теряла силы, а Анисин, глядя на нее, изменился в лице и почувствовал, что по рукам и ногам поднимается холод и перехватывает дыхание.
«Спокойно, Анисин, приказал он себе и, протянув руку, как делают хирурги во время операции, коротко бросил Зюзину: Лампу. Не ту. Усилитель».
В мягких, словно ладошка, наушниках послышался хриплый и тревожный голос Обручева.
Анисин, дай выход. У меня нет выхода.
Даю, ну чего ты, даю!
Пятый, в чем дело? вмешался в разговор Назаров.
Нет выходного, товарищ подполковник, ответил Анисин.
Вскрой блок и проверь лампы.
Понял.
Анисин выдвинул блок, проверил на работоспособность лампы, прочистил еще раз контакты, но стрелка прибора вновь отклонилась всего лишь на несколько делений. Цепь, значит, была. Схема работала. Но вот в ней бегущие потоком электроны будто натыкались на что-то, скапливались и искали другой выход, однако, обреченные на строгое исполнение только одного, предписанного им природой закона прямолинейного движения, не могли найти его. Где-то путь перед ними сужался, и потому прорывались только «счастливчики», о которых слабо и неуверенно извещала стрелка прибора. И Анисин, глядя на нее, прикидывал то, что, вероятнее всего, могло быть этому причиной.
Он не предполагал даже, что простейшая на вид неисправность была следствием чьей-то грубой ошибки. Ибо все шло вопреки здравой логике, утвержденным инструкциям и уже проверенным на практике аналогичным случаям. Стоявший за спиной Зюзин смотрел растерянно на лейтенанта, готов был в любую минуту помочь ему, ждал указаний и зачем-то держал в руке совсем ненужную лампу. Перевернув блок, Анисин осмотрел схему, но ничто не вызывало сомнений: каждая деталь и уложенная в жгуты проводка были новыми. Снимать же параметры с каскадов он пока не решался. Это был крайний случай, да и не позволяло время. А оно подходило к концу, но Виктор верил в себя и не терял надежды устранить неисправность. Однако что случилось дальше, он не сразу понял. Кто-то влетел в кабину и оттолкнул его от пульта. Оглянувшись, Анисин увидел капитана Фролова. Он зло и сердито смотрел на него сверху.
Вы что делаете, мальчишка! хрипло произнес он. Дивизион из-за вас снимут. Что смотрите на меня. Где, что произошло, говорите!
«Ну, все, дождался я своего!» с ужасом подумал Анисин. И перед лицом этого человека он почувствовал себя ничтожным, беспомощным и раздавленным. Все вмиг куда-то удалилось. Фролова окутал и скрыл с глаз хлынувший в двери морозный воздух, а сам Виктор, как это было с ним однажды, в детстве, словно оказался на дне глубокого песчаного оврага. Он полз вверх, карабкался, а песок осыпался, и он по нему сползал вниз, точно на санках.
Дверь кабины вдруг открылась. Вошел майор Михайлов, сказал тихо, но твердо:
Капитан Фролов, прошу покинуть кабину. Вы «убиты»!
Фролов недовольно взглянул на него, втянул в себя всей грудью воздух, устало сгорбившись, покорно вышел.
Лейтенант Анисин, продолжайте работать. Возьмите ларингофон, сказал Михайлов.
Виктор исполнил его команду, но на блок все еще боялся глянуть и только для вида щелкнул одним, затем другим тумблером.
Анисин, слушайте меня, соберитесь с мыслями. Не спешите, услышал он спокойный и знакомый голос командира. Говорил он тихо и так, что с каждым его словом Виктору становилось легче. Он начал соображать. Снимите параметры, Анисин. Вспомните, может, встречали подобное. Если нет, загляните в инструкцию. Действуйте порядком исключения. Вы же знаете, знаете эту методику. И не волнуйтесь. Поняли, Анисин?!
Лейтенант взглянул на майора Михайлова, тот одобрительно кивнул головой и встал с ним рядом. Иногда он помогал Анисину подключать приборы, считывал показания, а затем и сам принялся искать неисправность.
Это уже интересно, рассуждал он вслух. И знаете чем, Анисин? Своей нелогичностью. Неисправность может быть здесь и здесь А в чем же дело?
Товарищ майор, здесь Что-то здесь.
Ну, ну и что? Рассуждайте, думайте. Хотя, я вижу, все тут будто бы исправно.
Внешне, товарищ майор. Смотрите, здесь должно стоять сопротивление на тридцать ом, а это, видите, в десять раз больше!
10.
Выйдя из кабины, капитан Фролов решительно не знал, что теперь ему делать. В таком глупом положении он оказался впервые, был на всех зол и бессилен. К тому же во всем случившемся он находил страшную несправедливость: кто-то совершает ошибки, показывает свою беспомощность, а он должен расплачиваться.
«И правильно, усмехнулся он. Не сумел настоять на своем, нечего искать виновников».
Но этим он сам себя не успокоил. И не хотел возвращаться в кабину. Там делать ему нечего. Проверяющие не посмотрят на неопытность лейтенанта Анисина и никого не допустят к стрельбам. При этой мысли Фролов даже остановился, закрыл глаза и будто лишился сил идти дальше. Так он простоял с минуту, заем медленно и устало вошел в пустую палатку. Кто-то в ней растопил печь, бросил рядом дровишек и ушел. Фролов пододвинул табуретку, сел и принялся растирать покрасневшие на холоде руки.
«Хорошо, я виноват, проявил беспринципность. Но что скажет в свое оправдание Назаров? Решил провезти психологический эксперимент. Вот и провел. Как же, он смелый! Почему бы и не быть смелым, когда нет позади мостов? Видите ли, моральная ответственность, честь дивизиона. А вот теперь что? На прошлые заслуги никто не посмотрит И шишки раздавать будут каждому. Нет, во что играем, во что играем? А этот Михайлов. Властью решил воспользоваться: «Товарищ капитан, вы «убиты»! На «вы» перешел. Ах, дело-то и не в этом! Столько готовиться и срезаться из-за одного».
Николай Яковлевич сидел, не замечая времени и того, что происходило рядом. В палатку раза два заглядывал кто-то из солдат, доносился скрип снега, громкие команды. Не заметил он и подполковника Назарова, который вошел в палатку и принялся перчаткой растирать щеку. Но когда увидел его, спросил:
Как, допустили к стрельбам?
Допустили.
Пока не поздно, прошу вас, товарищ подполковник, отстраните Анисина. Найдите повод
А вы почему, Фролов, ушли?
«Убитым» там делать нечего. А потом, как можно быть там и видеть, что ты в чьих-то руках просто игрушка! Не так, что ли? Теперь вы молчите. Спасибо, еще раз меня научили, но уж еще раз я свою спину не подставлю. Риск? Вот вам и риск. Вы, Александр Кириллович, как я и говорил, вскоре все это забудете, да и ни к чему оно вам, а нам здесь расхлебывать да расхлебывать придется. Лет пять вспоминать будут
Назаров терпеливо ждал и не перебивал подчиненного. Иногда он только качал сокрушенно головой и позволял себе улыбнуться. Но это было только иногда, на самом же деле он еле сдерживал себя, чтобы не оборвать столь обидные и несправедливые суждения Фролова.
Теперь я вижу, вы, Николай Яковлевич, не просто ошибались до сих пор, а вы придерживались своей линии. И это страшно. Я уже говорил вам во всем есть риск. Вы не хотите рисковать, боитесь рисковать, а я буду. И не потому, что смелый. Потому что я против таких, как вы, заговорил Александр Кириллович. Жаль, что говорю я это только вам, а хотелось бы сказать на собрании коммунистов, и я имел в виду такую мысль после сегодняшнего случая. Но вы опередили, как говорится, события, теперь, что ж, все уж до конца и выслушайте. А дело в том, Николай Яковлевич, что такие, как вы, опасны тем, что живут среди людей, а людей будто бы и не видят. Они поверх голов смотрят и на две половины их делят: хорошие и плохие. А рассуждают приблизительно так: хорошо солдат служит, все знает, все выполняет, значит, мой. Похуже с ним повозиться да поработать надо, нет, не мой. Я такому лучше отличную биографию сочиню, только возьмите у меня. Или, скажем, солдат ушел в самоволку. Каждый об этом доложит? Как бы не так. И все это ради того, чтоб самому жилось спокойнее да поменьше было неприятностей. А я, Фролов, не по этой мерке живу. С войны взял за правило верить в человека. Партия верит в народ, народ в партию. И победили. А наша задача верить в каждого. Потому что в каждом есть свое «я», своя искорка, которая может разгореться или погаснуть. Погаснет, тяжко тому человеку будет. Так я рассуждаю, Фролов. А теперь насчет Анисина. Вот, видите, сопротивление? Я его Анисину перед всем строем вручу. Пусть на память сохранит, подержал в руке, затем передал Фролову зелененький столбик сопротивления. И знаете почему? Анисин сегодня превзошел себя. На этой станции, оказывается, после капитального ремонта никто не работал, а когда проверяли, недосмотрели, что номиналы сопротивлений перепутаны. Да и кто мог подумать! Нет, тут нужно особое чутье. Анисин будет ракетчиком. А вот вы, Фролов, своим поведением могли бы и сорвать человека. Кричать мы мастера, а на помощь прийти не каждый сможет. Но об этом поговорим на партсобрании Идемте ужинать, стрельбы и в ночь могут назначить
Утром за тридцать минут до подъема дивизион подняли по тревоге. Лейтенант Анисин в числе первых влетел в кабину. Фыркнул и заработал дизель. Солдаты стартовой батареи установили ракету и притаились в укрытии. Антенны шарили по черному небу. Экраны вспыхивали от помех. Со стороны казалось, что они вот-вот станут белыми. Операторы и старший лейтенант Обручев искали цель. Но ее пока никто не видел. А, может, ее и не было. Но могла она вынырнуть в любой миг и тут же скрыться в помехах, точно иголка в стогу сена.
Есть цель!
Азимут давали отсчеты операторы.
Обручев не спускал глаз с экрана. И вдруг срыв: цель будто провалилась. Назаров понял, что тут не обошлось без маневра, и если не перехватит ее Обручев, она уйдет безнаказанно. Догадка его была только частью прогноза, все остальное завершил Обручев. Где-то на самом срезе экрана он уловил едва заметную точку. Она уходила все ниже и ниже. И Обручев выдохнул:
Пуск!
За кабиной раздался грохот. Лизнув пламенем морозный воздух, ракета вскоре превратилась в точку, а там, где она встретилась с целью, вспыхнуло зарницей темное небо.
В СЕДЬМУЮ ДАВЫДОВКУ
Полковник Николай Васильевич Давыдов вошел в комнату и стал у порога: перед ним, словно близнецы, стояли чемоданы.
Из кухни вышла жена, Вера Петровна.
Что, сдал часть? спросила она и добавила: Может, на новом месте спокойнее будет.
Николай Васильевич сел на диван, думая: «Рисуется, безразличной показаться хочет», но тут же встал и заходил из угла в угол.