Такую технику сразу не изучишь, это вы правильно говорите. Ведь ракета что твой организм. Смотрите, сколько в ней проводов-артерий. Как у человека. Если, скажем, перерезать человеку артерию, то он погибнет. Согласны? А ведь с нашей ракетой может произойти то же самое. Ей бы надо подняться вверх, догнать цель и уничтожить ее, а она не поднимется. Умрет тут вот, на столе. И цель пройдет. А цель это противник. У него на борту страшное оружие. Вот сейчас наша ракета «заболела». Кто ее должен вылечить? Мы. Мы подлечим ее, и она снова займет свое боевое место. Ну, а что «заболела», так это и с нами бывает. Правда, ведь?
Гаврилов улыбнулся, умилившись: ему нравилось, что лейтенант его, молодого солдата, равняет с собой.
Можно к этому делу и с другой стороны подойти, взглянув на смущенного Гаврилова, продолжал лейтенант. С моральной. Ракета, она действительно как человек. Цель жизни имеет. Вот у меня и у вас у каждого своя цель есть. Иначе зачем же нам жить, если без цели? Во-первых, скучно. А во-вторых Если человек поставил перед собой задачу, то какие бы трудности ни встречались, он с ними справится. Переборет их. А это же интересно. Еще как интересно! Лигистанов взглянул на солдата веселыми глазами.
Это ничего, что на груди у лейтенанта инженерный ромб. Это ничего. Он, оказывается, такой же неугомонный, как и его солдаты «академики». И простой. И говорит складно. А ракеты свои любит страсть. И работать с ним куда интересней, чем полы мести.
Гаврилов охотно открывал люки, стоял с переноской в руках и смотрел, как лейтенант ловко перебирал разноцветные провода, напевая веселую песенку:
Капитан, капитан, улыбнитесь
А вы, Гаврилов, любите песни? спросил лейтенант.
Я? Люблю. Народные. Ребята все о морском дьяволе распевают: «Я тебя успела позабыть» Это не то. У меня мать много хороших песен знала. В хоре выступала.
И теперь поет?
Нет, теперь она домохозяйка, а отец инвалид. На коляске ездит. С войны это у него. Две сестренки у меня есть. Большая в третий класс пошла. Больно учится плохо. Я ее гонял как сидорову козу. Сейчас некому.
А вы почему не учились?
Работал. Кому-то надо было работать.
Это правильно, вздохнул лейтенант. Берите тестер, попробуем прозвонить цепи.
Гаврилов взял тестер ящик с измерительным прибором и двумя проводками: желтым и красным. Желтый лейтенант воткнул в верхнее гнездо, красный в нижнее. И пояснил:
Это корпус, а это жила кабеля. Как стрелка отклонится, так скажите. Он запустил руки в открытый люк и стал что-то там исправлять. Время от времени спрашивал: Есть?
Есть, отвечал Гаврилов, как только стрелка металась вверх по шкале.
А вы учиться хотите?
Конечно.
Гаврилов, глядя на лейтенанта, вспомнил, как он споткнулся в темноте. Профессор! Чудной он.
Вы что, Гаврилов?
Да так. Вспомнил, как вы громыхнулись, Гаврилов отвернулся, чтобы лейтенант не увидел его улыбки.
Это еще ничего. На той неделе я чуть было шею не свернул. Иду, расчет один вспоминаю, а дорогу перекопали. Тоже ночью. Бултых
Теперь Гаврилов хохотал откровенно и безудержно.
Длинному, не то что короткому, все мешает, поддержал веселье лейтенант и рассмеялся сам.
Аппаратура была включена на проверку, красные лампочки горели, точно рассыпанные звезды. Гаврилов с любопытством наблюдал, как лейтенант вращал ручки и от этого на экране осциллографа появлялись всевозможные кривые. Они то рассеивались, то набегали друг на друга, и это походило на волшебство. Казалось, там, внутри прибора, сидел кто-то и плел из ярких нитей причудливые узоры.
А спать не хочется?
Не-ет! Я привыкший. Бывало, в колхозе ездишь, ездишь. А полежишь чуток, услышишь девчата запели, и сон как рукой сняло. Тут тоже интересно. Диву даешься!
А ну-ка, подстыкуйте контрольный штекер, сказал лейтенант, не отрываясь от аппаратуры.
Кто, я? удивился Гаврилов.
Вы, кому же еще?
Гаврилов сначала растерялся, а потом приободрился и даже усмехнулся в душе над Дехтяревым. Тот никогда не допускал Гаврилова к приборам, только на словах учил. Однажды, правда, тоже дал штекер и сразу же закричал: «Ты, что, ослеп, Гаврилов? Не видишь, куда суешь? Прислали на мою шею. Бери тряпку да пыль вытирай. Я сам год целый этим занимался. Соня» Но то был Дехтярев старший расчета, а тут лейтенант
Гаврилов присел на карточки так же, как это делал Дехтярев. Взвесил в руках тяжелый штекер, взглянул в него: штырьков уйма. И примерился, чтобы вогнать до щелчка. Правую руку отвел назад и, крякнув, толкнул штекер ладонью.
«Ишь ты, капризничает, подумал Гаврилов. Еще разок нажму».
Но и на этот раз штекер не поддался. Гаврилову стало не по себе, даже уши загорелись. У каждого человека свои особенности: у одного, например, в подобных случаях щеки пылают, а у Гаврилова вот уши горят. Он посмотрел в сторону лейтенанта, но тот был занят.
«Того быть не может, подумал Гаврилов. Такую ерунду и не вставлю. Хорошо, хоть Олег Петрович не видит».
Гаврилов повернулся спиной к Лигистанову, увлекшемуся своей работой.
Скоро, Гаврилов?
Сейчас, товарищ лейтенант, отозвался Гаврилов нарочито бодрым голосом. На душе у него скребли кошки.
Вставить штекер трудно. Не думайте, что механизм с сотней контактов, да еще на пружине, сразу подчинится вам. Для этого надо иметь и опыт, и сноровку. У Гаврилова не было ни того, ни другого. И теперь он не знал, что делать. Пот катился со лба, а руки устали от напряжения. От долгого сидения на карточках онемели ноги.
Досада и обида душили Гаврилова. Он собрал последние силы и сделал решительный толчок, но штекер опять ткнулся во что-то твердое и отошел вниз. Солдат от обиды на себя вдруг вскочил и выбежал в коридор.
Гаврилов, где вы? услышал он голос лейтенанта. Гаврилов!
Гаврилов стоял, прислонившись к холодной стене. Он слышал, как лейтенант потянул кабели, как в тишине раздался тот самый щелчок штекера, который был нужен Гаврилову. Солдат заправил тужурку, напился воды из крана и как ни в чем не бывало вышел к лейтенанту.
Вы что, пить-захотели? спросил Лигистанов.
Да там, ответил Гаврилов неопределенно и поспешил отвернуться: он боялся встретиться взглядом с лейтенантом.
Ну, а теперь уберем все и домой. Совесть у нас спокойна, поднялся Лигистанов и с наслаждением потянулся, раскинув руки в стороны.
Осенний день только начинался. Судя по чистому небу да безветрию, он предвещал быть тихим, солнечным, теплым. Лес полыхал всеми красками. Желтела береза, а рядом стояла старая ель, темная, точно цыганка в широкой юбке. Кусты бузины горели ярче костра, а осины давным-давно растрясли листву и теперь стояли голые, серые.
Гаврилов несколько раз пытался заговорить с лейтенантом и наконец, поравнявшись с ним, сказал:
Хитро все же, товарищ лейтенант, получается. Хитро. Сюда шел одним человеком, отсюда другим. Ох, а что раньше со мной было! Взгляну, бывало, на ракету, а у самого мурашки по спине посыпятся. Попробовал я кое-что понять, а потом вижу не получается, и рукой махнул, И Дехтярев на мне крест поставил А вы быстро неполадку-то нашли. И мне интересно почему-то было. Интересно, да и все!
Они дошли до городка и разошлись в разные стороны. Лейтенант пожал руку своему напарнику и зашагал к дому. Поселок еще спал. Спала и Наташа. Лигистанов тихонько забрался под хрустящие простыни и взял книгу. Он знал, что не уснет, пока не согреются ноги.
НА ПЕРВОМ ГОДУ
1.
Бей, бей левой! кричали солдаты, сидевшие на скамейках вокруг боксерского ринга. Бой вели рядовой Карпов, прослуживший всего лишь неделю, и его командир отделения сержант Шишмарев.
Карпов был высокий и длиннорукий боксер, он все время легко и быстро перемещался по рингу, делал обманные движения головой, корпусом и наносил точные удары сержанту. Это раздражало болельщиков. Шишмарев чемпион части. Но что с ним? Он, собравшись весь и укрывшись перчатками, медленно передвигался по рингу, наступал на Карпова, но удары не достигали цели. Все ждали третьего раунда. И точно: Шишмарев пошел в атаку. Вот-вот, казалось, он нанесет свой излюбленный удар левой, и Карпов в нокауте. Развязка, однако, наступила для всех неожиданно. Сержант Шишмарев, и это видели все, выбросил наконец левую руку, раскрылся, и тут же Карпов ударил снизу, сержант покачнулся, опустил руки, попятился к канатам, и судья открыл счет. Стихли болельщики. Шишмарев стоял в углу ринга и мотал на короткой и сильной шее русой головой.
Вот он увидел судью, Карпова и опять пошел в бой, но боксировал вяло, кое-как, лишь бы продержаться до гонга. Карпов тоже не шел на обострение.
В подразделение Карпов вернулся чемпионом части, сдал каптенармусу перчатки, вымылся в душе и с хорошим после боя настроением вышел на веранду. Солдаты, не обращая на него внимания, продолжали обсуждать между собой события на ринге.
День был солнечный. Пахло травой, цветами. Над кустами акации жужжали пчелы. За городком, где была видна излучина речки, висело голубоватое марево. «Хорошо тут», подумал Карпов и вспомнил свой дом рядом с заводом, на котором работал слесарем, закопченную под облаками трубу, порадовался тому, что все у него начинается здорово. К нему подошел незнакомый солдат и с упреком сказал:
Мог бы и не бить. Сержант есть сержант. Он командир!
И Карпов, посмотрев на него, вдруг подумал, что, наверное, надо бы действительно проиграть бой.. Каким теперь смотреть глазами на командира?
О чем спор, молодежь? Где ваш чемпион, показывайте, как бы между прочим сказал появившийся на веранде рослый солдат. По всему было видно, что служит он не первый год. Обмундирование на нем, хотя побывало уже в стирке, выглажено, ремень с царапинами у бляхи сидел ниже положенного, выгоревшая пилотка сползла на рыжеватую бровь, брюки каким-то образом были натянуты так, что стрелка убегала прямо в голенища сапог. Так что все на нем сидело как-то по-своему, на свой манер, вроде бы с шиком, и это отметили сразу новички, которые смотрели на него с уважением и нескрываемой завистью.
Карпов сделал шаг вперед, руки вытянул, как в строю по команде «смирно».
Ах, вот он. Лисин я, и Лисин протянул руку. Держи, от нас, ото всех старичков. Молодец. Он повернулся ко всем солдатам. Учитесь, чемпиона не испугался. Шишмарев чей командир?
Мой, ответил Карпов.
Что ты говоришь! удивился Лисин. Мы с тобой, значит, родня. Был мой, теперь твой. Ну, что ж, в таком случае у нас с тобой разговор особый, и он взял Карпова под руку, повел его в сторону, солдаты перед ними расступились, а Лисин говорил. Мое собственное дело, уж коль так получилось, предупредить тебя, посоветовать. Приготовься теперь ко всему. Шишмарев не прощает, если кто-то ему хоть раз перебежал дорожку. Есть, есть такие люди. Любят, чтоб перед ними шапку ломили, власть любят. Год ты, скажем, прослужил, два, для него все равно. Всех под одну гребенку стрижет. Ну да шут с ним. Он по себе, а мы по себе. И ты особенно-то не расстраивайся. Присягу примете и кто куда. Шишмарев в дивизион, ты в другой. Так что не горюй, не вешай носа. Спорт есть спорт. Как звать?
Николай.
Ты меня понял, Николай? Пилотка твоя какого размера?
Пятьдесят восьмого.
Лисин, не дожидаясь согласия Карпова, снял его пилотку, померил.
Моя, видишь, на седьмой срок пошла. В увольнение пойти, и не в чем.
Карпов был польщен вниманием старослужащего солдата и благодарил его в душе за то, что он не посчитался, пришел сюда и предупредил, как надо вести себя дальше. Он готов был Лисину уступить пилотку, ремень, все, что угодно, потому что сам он, новичок, одет с иголочки, а Лисин прослужил столько, но выглядел хуже его.
Бери, сказал Карпов.
Чудак ты, ответил Лисин. Простачок. Мы потом договоримся, ты все равно через годик себе достанешь, сказал он полушепотом, приблизившись к Карпову и приложив к губам палец. Его глаза на миг прояснились, заулыбались.
2.
Сержант Шишмарев стоял перед зеркалом и, глядя на синее пятно под глазом, качал головой и над собой посмеивался. Затем он достал зубной порошок, свернул из ваты тампон и принялся пудрить под глазом и у носа ушибленное место. А когда постучали в дверь, торопливо сунул в стол и порошок, и вату. Вошел командир взвода лейтенант Пантелеев и улыбнулся.
Сознайтесь, здорово он дерется?
Еще бы, у него школа, товарищ лейтенант. Надо бы, знаете, в наш взвод его взять. Образование среднее, работал на заводе слесарем, да и рост, смотрите, для первого номера. Цены ему не будет.
За ним уже началась погоня. С КП спрашивали. Надо бы, конечно. В этом призыве стартовиков подобрать трудно: грамотные ребята, а ростом не удались.
И все же попробуйте, товарищ лейтенант. Попросите капитана Марченко. Он списки составлять будет.
Не знаю, не знаю. Поживем, увидим. Старшине передайте завтра кросс.
Оставшись один, Шишмарев вновь достал порошок, но, глянув на себя в зеркало, с досадой хлопнул ящиком стола. «Тоже мне девочка. Застыдился». И перестал о синяке думать. Его занимал сам Карпов. Теперь на занятиях он все ближе и ближе к нему присматривался. Спрашивал больше, чем с других, ставил, туда, где труднее и убеждался, что Карпову все по плечу. Все-то у него горит в руках, работы не боится, настойчив и умен. Шишмарев находил в нем поддержку, рассчитывал на нее и в будущем. Он уже строил планы и видел Карпова в роли тренера боксеров дивизиона, комсгрупоргом взвода. Он не хотел с ним расставаться, искал сближения.
Однажды после занятий солдаты чистили и смазывали учебные карабины. Карпов стоял у окна и что-то мурлыкал себе под нос. Шишмарев подошел к нему, взял в руки затвор, осмотрел со всех сторон, сказал:
Сдадите карабин, зайдите в канцелярию. Разговор есть.
Однако Карпов не сразу решился зайти к сержанту. Его охватило волнение, он пытался, но никак не мог понять причину этого вызова. Перебирал в памяти все, что было в эти дни, и не мог понять, за что бы можно было вот так, ни с того ни с сего попасть в канцелярию. И тут он вспомнил Лисина. «Ах, вот в чем дело. Он прав. Шишмарев начинает мстить!» промелькнула у него настораживающая мысль. Карпов стал вспоминать то одно событие, то другое. Все это были мелочи, но и мелочи теперь получали уже другую окраску. И в канцелярию Николай вошел, готовый к придиркам сержанта, но с чувством своей правоты и собственного достоинства.
Шишмарев стоял перед шкафом и листал какую-то книжку. Увидев Карпова, он тотчас же положил ее, предложил Николаю сесть и сам сел на стул против него.
В форме он не казался таким мощным, как на ринге. Лицо у него было приятное. Густые волосы зачесаны набок, слегка курчавились, в карих глазах бегали смешинки. Под бровью до сих пор держалась синяя тень.
Как думаете, еще с неделю ваша заметка под глазом продержится? спросил он шутя, лишь бы с чего-то начать разговор, но Карпов вопрос этот расценил как хитрый ход сержанта, как напоминание того, о чем он должен был молчать, хотя бы из уважения к противнику. И тут Карпов встал.
Извините, товарищ сержант. Я не хотел я не буду с вами больше драться.
Сержант Шишмарев не рассчитывал на это. В словах Карпова он почувствовал унижение. Как и тогда на ринге, он, казалось, ощутил сильный удар, только теперь было больнее и обиднее, у него даже загорелось лицо.
Вы что же, Карпов, и за противника меня не считаете? Это уже обидно, честное слово. А я был о вас другого мнения.
Карпов понял, что сказал не то и смутился.
У вас школа, вы, наверное, работали с тренером. А я, представьте, только тут, в армии, надел перчатки. И никаких тренеров. И то, что вы сказали, не делает вам, как спортсмену, чести. Все, вы свободны.
Сержант Шишмарев отодвинул стул, отошел к окну. Однако Карпов не решался выходить. Он теперь не знал, что делать. Ведь не хотел и не думал оскорблять человека.
Товарищ сержант, честное слово, я не хотел вас обидеть. Я, поверьте, ничего не могу понять. Тут какое-то недоразумение. Я думал, что вы меня преследуете. Был какой-то Лисин, он говорил
Лисин? Когда?
В тот же день.
Ясно. Ему лишь бы ущипнуть. И вы его послушали? А впрочем, я даже рад, все прояснилось. Поговорим лучше о деле.
Настроение сержанта изменилось, и он начал делиться с Карповым своими планами на будущее.
Дивизион наш отличный, люди хорошие. Вы, честное слово, не будете сожалеть.
Я, товарищ сержант, не ищу, где лучше. Куда пошлют, там и служить буду.
Конечно, конечно, но мне бы хотелось с вами поработать. И других бы втянули. Но не буду загадывать. У меня примета такая, что загадаю обязательно не сбудется. Так что идемте, будем ждать решения.
3.
В дивизион новичков привезли под вечер. В их честь всех построили и каждого, кто приехал, представили, затем сам командир повел показывать технику. Солдаты обошли кабины, были на командном пункте, в дизельной.