И может быть, из-за той же бесшабашности и уверенности в себе, в своей неотразимости, в темном переходе обнял девушку за талию, развернул ее и поцеловал в губы.
В первый день не целуются, испуганно произнесла она чьи-то чужие слова, и Камил почувствовал ее растерянность.
Так сегодня же второй день, ответил он, не раздумывая.
Камил чувствовал, что все идет как надо!
Когда вошли в комнату общежития, где жила Гульбика, свет был выключен. Первое, что бросилось в глаза Камилу и осталось в памяти неподвижный силуэт пожилой женщины на фоне высвеченного уличными фонарями окна.
О чем думала тогда мать Гульбики? Может, у нее просто ныло сердце от городского шума и суеты, как у всякого деревенского жителя, может, гадала, как в чужом городе сложится судьба дочери
Он подумал об этом сейчас, вспоминая. А тогда и в голову не пришло.
Он сразу громко и весело обратился к ней:
Здравствуйте! С праздником. Меня зовут Камил, протянул руку.
А мама у тебя и вправду молодая и красивая, сказал он Гульбике, как бы продолжая разговор.
Спасибо, сынок, спасибо, улыбнулась она и оглядела его с ног до головы.
Мы пришли за вами. Хорошая компания. Попоем, потанцуем, повеселимся.
Да куда мне, засмеялась она. Вы уж без меня повеселитесь
А как же ты одна тут будешь? растерянно спросила Гульбика, переводя взгляд с матери на Камила.
Почему одна? Здесь людей много, и телевизор, и концерт хороший, успокоила ее мать и снова взглянула на Камила с тревогой и беспокойством.
И он, перехватив ее взгляд, в ответ широко и благодарно улыбнулся.
Зачем он так настойчиво упрашивал тогда эту женщину, угощающую всех сегодня ужином? Ведь впопыхах даже рассмотреть не успел Гульбику, ни о какой любви и речи быть не могло. Зачем-то уговорил мать отпустить ее на вечеринку, зачем-то легко прошел все ступени сближения, зачем-то женился
Еще в тот праздничный вечер, сидя рядом с Гульбикой в двухкомнатной квартире у одного из однокашников, Камил испытывал странное ощущение пустоты. Гульбика не отрывала от него глаз, а ему стало тускло все и неинтересно.
За столом напротив сидела тогда, он вдруг вспомнил, красивая светловолосая девушка, улыбалась, встречаясь с ним взглядом. Почему не она, а Гульбика стала твоей женой?
Потом в темной комнате в общежитии они были одни, и он остался.
Она не отвечала на ласки, только тихо, едва слышно говорила:
Камил, Камил
Потом все было знакомства, приятное внимание со стороны знакомых и родственников, покупки в магазинах и счастье близости с Гульбикой. Через некоторое время они поехали в Белые Вечера, где жили родители невесты.
В деревне тоже был сплошной праздник, знакомство с родственниками
Единственное, что огорчало Камила в то время навязчивые разговоры Ягафара-агая о будущем, о работе. Камил еще не решил, что делать, кем стать. В школе и потом в армии мечтал о музыкальном училище, пел на всех вечерах и в солдатской самодеятельности, но подступиться к этой мысли тогда еще боялся.
А тут одна тема:
Кеяу, где жить собираетесь? Может, к нам, сюда, переедете? Дом вам поставим новый. За рекой у нас покосы. А картошку знаешь какую выращиваем? А мы вам корову отдадим, овец штук пять, заживем, как одна семья, и Гульбике здесь работа найдется, и тебе
Камилу, мечтавшему о том, чтобы выйти к людям и спеть им обо всем, что звенело в душе, перспектива копать картошку казалась кощунственной, и он с трудом сдерживался, чтобы не прервать размечтавшегося тестя.
Гульбика как будто заново родилась повсюду был слышен ее смех, она вставала раньше матери и все делала по дому, к пробуждению Камила уже была одета во все лучшее Даже полукружья под глазами делали ее еще красивее.
Они вернулись в город и прожили около месяца. Камил целыми днями лежал в комнате, которую выделили в общежитии фабрики, где работала Гульбика, изредка выходил на улицу подышать свежим воздухом, и взгляд его все больше тускнел.
«Что же дальше-то будет?» спрашивал он себя и чувствовал, что все, к чему он стремился в жизни, невозможно из-за этой женитьбы: какие там училища, какая музыка и главное, Гульбика перестала быть ему необходимой. А может быть, никогда необходимой и не была.
Сначала Гульбика, конечно, от счастья ничего не замечала, и эта ее ослепленность больше всего мучила и раздражала Камила. Но потом и она стала обращать внимание на его тусклый взгляд и однажды приподнялась на локте, обиженно спросила: «То ли ты меня разлюбил?»
Он лежал неподвижно рядом и смотрел в белевший потолок.
Я сам себя не пойму. Как на сцене играю роль, а зачем? Нельзя же всю жизнь играть Может, мы совершили ошибку. Ты красивая девушка и могла бы встретить не такого, как я
Тогда почти всю ночь монотонно тикали часы. На дворе бушевал декабрьский буран. Ветер бил по стеклу, затянутому инеем. За окном под нудную, беспрерывную мелодию ветра качался фонарь, и в такт этому покачиванию скользила по стенам тень от перекрестья оконных рам. Они лежали рядом неподвижно и молча.
Спустя несколько дней Гульбика взяла расчет и уехала домой, в деревню. Только и осталась от нее записка на столе
Гости уже улеглись спать в большом, просторном доме, а Камил сидел на крыльце и курил. Он не мог заснуть. Вскоре вышел Ягафар-агай.
Покурим вместе? то ли спросил, то ли сообщил гостю.
Можно, ответил Камил, подвигаясь на ступеньке.
Он знал, что может сказать этот старый человек. Только в этот вечер ему показалось странным, что все годы почти не вспоминал об этой истории и не знал ничего о судьбе Гульбики
Деревня утонула в ночи. Только качался одинокий фонарь напротив. Внизу, в стороне, шуршала на камнях река. И воздух был свеж и пахуч.
Хорошо дышится здесь у вас, сказал Камил.
А-а, равнодушно протянул Ягафар-агай, который, конечно, и не замечал, какой тут воздух, и спросил: Черненькая глазастая жена, что ли?
Нет еще
А-а, опять протянул Ягафар-агай. А Гульбика тоже замуж вышла, вскоре после того Он помолчал. Хороший парень был, в школе за ней ухаживал. Но, видно, счастье как отвернется от бабы, так и тросом его не затащишь Пьет сильно. Да я не жалуюсь тебе и не осуждаю. Насильно мил не будешь.
И у нас в наше время не все ладно получалось. Хозяйство, дети не до любви бывало. А жили. Как пара быков в одной телеге разойдутся, телега встанет. В нынешние времена по-другому, конечно. И молодежь другая. Что говорить. Сбегутся разбегутся, а все любовь называется. А может, и любовь кто знает Я ведь так говорю, не в осуждение. Человек ты теперь известный. Артист! Жаль, конечно, что все так получилось Гульбика наша тоже неплохой была
Камил сидел молча и смотрел в темноту.
Хорошо, что к нам приехали, а то по радио твою фамилию услышали. С матерью все спорили: ты не ты Хорошо поешь, душа радуется. И людям хорошо. Вот так посмотришь и не знаешь, что лучше. Тут бы остался, детьми, хозяйством оброс, может, и не пел бы. Кто тут судья А Гульбику все же жалко дочь ведь. Не повезло ей. И с тобой, и с этим. И вообще. Ладно, иди отдыхай.
Камил хотел что-нибудь сказать в ответ, но слова подбирались все случайные, ненужные, глупые. Да и что он мог сказать старику
Он долго лежал, уткнувшись лицом в подушку, пахнувшую незнакомым, чужим запахом. И как-то незаметно провалился в тяжелый, беспокойный сон.
Утром его разбудили звонкие, радостные звуки проснувшейся деревни. Звякали ведра, чирикали воробьи. Он вышел на крыльцо, зажмурился от яркого солнца. По улице, бренча колокольчиками, медленно шествовали коровы. Пастух покрикивал на них и постреливал кнутом.
Густой синий дым тянулся над крышами в сторону реки.
Мать Гульбики неподалеку чистила песком кастрюлю.
Доброе утро, поприветствовал ее Камил.
Что так рано встал? спросила она.
Выспался, сказал он, хотя в висках ломило. Где Ягафар-агай?
Как где? На работу уже ушел давно.
Жаль, сказал он искренне, потому что хотелось еще о чем-то поговорить, как будто вчера не все было сказано.
Он пошел к реке и долго бродил по холодному песку, потом подошел к старой иве, накренившейся к воде. Длинный, толстый ствол далеко выступал от берега. Сколько поколений деревенских ребят прыгали отсюда в реку
Живешь? погладил Камил ствол и поднял голову.
Река неспешно текла в молочном тумане. Возле берега проглядывало дно, усыпанное разноцветными камешками. Легким ветерком рябило воду.
Камил смотрел на медленное, завораживающее течение воды и подумал: наверное, здесь когда-то купалась и Гульбика. И вдруг почти физически ощутил время, которое протекло после этого, после той вечеринки и всего, что за этим последовало
Ну, и что ты достиг, «известный артист»?
К чему стремился и ради чего пожертвовал многим, не только девушкой, что когда-то купалась в этой речке? Зачем-то увлек, потом зачем-то бросил. Казалось, навсегда. А жизнь взяла и вернула тебя на это место. И ты стоишь и не можешь ответить на вопрос, зачем все было
Может быть, жизнь и есть ответ на один-единственный вопрос: «Зачем ты пришел на эту землю и зачем на ней живешь?..»
ПЕРЕКРЕСТОК
За окном идет нудный дождь. Серое небо еще с утра исчезло за его пеленой. От света фонарей и неоновых реклам посверкивают лужи на асфальте, как будто под ногами у прохожих рассыпаны стеклянные осколки. У проносящихся машин из-под скатов на мгновение вырастают водяные крылья. Перебегают дорогу прохожие с зонтиками в руках. Куда ни глянь везде мельтешение зонтиков. Черных, прозрачных, цветных. Торопятся люди, кто зачем, пресекая друг другу дорогу, и каждому есть куда спешить к своему теплу, уюту
Ильдар Юлдашев посмотрел на часы: восемнадцать тридцать. Через десять минут он выйдет в промозглые сумерки и сольется с потоком машин, людей и мокрых зонтиков. И невольно подчинится дерганому ритму уличной суеты. Только ему-то куда торопиться?
Уже почти отвернувшись от окна к своему столу, он вдруг вспомнил это было мгновенно и пронзительно, как загнанная под ноготь заноза, что все это с ним уже было: и моросящий, бесконечный дождь за окном, и панцири зонтиков на тротуарах, и брызги из-под колес все
Тогда, двадцать лет назад, у него тоже оставалось ровно десять минут, чтобы наконец решиться, и чем лихорадочнее он думал об этом, тем отчетливее понимал, что положение безвыходно. Через десять минут он покинет здание института, перейдет небольшую площадку перед старой ажурной железной оградой, достигнет перекрестка и
И должен будет повернуть направо или налево.
Налево или направо.
Или или
Ильдар Газизович сразу вспомнил тот перекресток с низенькими деревянными домами и палисадниками их давно уже стерли белые девятиэтажки, улицы расширены, и все как-то перекромсано вокруг съежившегося здания института, в котором он начинал
Только вот перекресток так и остался не тронутым временем.
Тогда, на том самом перекрестке, ему и нужно было выбирать, куда пойти: налево к Абдурахмановым, направо к кинотеатру «Космос», где его ждала Нуралия.
Она была такой молчаливой и неприступно-гордой, что в ее присутствии Ильдар терялся и не мог преодолеть оцепенения, обручем стягивавшего обычную его легкость и простоту в обращении с девушками. Только и был способен незаметно, часами смотреть на ее освещенное сбоку лицо за стойкой и скользить глазами по строчкам книги. Сосредоточиться, понять, что в них написано, в ее присутствии было невозможно. За три месяца с тех пор как Нуралия появилась в областной научной библиотеке она, конечно, заметила эти взгляды и прекрасно знала его, приходившего каждый день к семи часам вечера, как на работу. Но ни разу не ответила на них, только изредка поднимала голову, осматривала полупустой читальный зал и снова углублялась в библиографические карточки на столе, как будто не было на свете занятия важней и интересней. Все попытки заговорить с ней, которые Ильдар обдумывал, вместо того чтобы конспектировать нудные страницы, рассыпались с самого начала от ее ровного, спокойного внимания и предупредительности: вот интересующие вас статьи в последнем номере, вот новинки книг, поступивших в библиотеку
Часто он ждал уже на улице, когда погаснет свет на втором этаже в высоких окнах с закругленным верхом, и каждый раз неподвижно замирал в тени беседки, наблюдая, как легко она спускается по ступенькам и идет по узкой тропинке между двумя рядами срезанной акации. Мгновенно наступавшее оцепенение лишало его способности не только окликнуть, но даже шевельнуть рукой ей вослед.
По понедельникам он в читальный зал не ходил: по понедельникам, он знал, у нее выходной.
В то самое памятное воскресенье у него было машинное время, надо было просчитать программу. Для аспирантов институт брал у вычислительного центра самые дешевые ночные да воскресные часы. С утра он просидел за дисплеем и прибежал в библиотеку за несколько минут до закрытия, хоть это было бессмысленно: даже книжки не успевал выписать. Но по тому, как тревожно и резко Нуралия подняла голову на звук открывшейся двери, ему сразу стало ясно, что она ждала его, и, уже не останавливаясь, Ильдар подошел и сказал, даже не поздоровавшись, как будто все остальные ступени сближения были ими обоими уже давно пройдены за бесконечные часы молчаливого общения в этом зале:
Завтра в семь вечера я буду ждать вас возле «Космоса»
Нуралия подняла глаза и несколько мгновений смотрела на него только теперь Ильдар пришел в себя, и ему показалось, что она сейчас скажет: «Такой книги у нас нет» или что-нибудь в этом роде обычную библиографическую справку спокойным, доброжелательным тоном. Но взгляд ее замер слишком надолго, и, не отводя его, Нуралия тихо качнула головой:
Хорошо
Юлдашев резко встал из-за стола, взял плащ и шляпу из скрытого в стене гардероба и грузно пошел по ковровой дорожке через приемную.
Ему хотелось как можно скорее вырваться на улицу.
Домой? повернул голову водитель Равиль, обеспокоенный, хоть и старался не подавать виду, тем, что шеф вышел чуть пораньше: такое случалось редко и обычно сулило поездку куда-нибудь по делу.
Юлдашев утвердительно кивнул головой и сжался на заднем сиденье. Он привык ездить на этом месте, но сейчас не хотелось, чтобы кто-то, даже такой доверенный человек, как Равиль, мог видеть его лицо в широком зеркальце, и отвернулся к окну, вглядываясь в мокрую темень
Той ночью перед свиданием он физически ощущал, как медленно текут секунды, и как только представлял, сколько их осталось до завтрашнего вечера, мучился: вытерпеть до конца ему казалось невозможным. Долго не мог заснуть, крутился на скрипучей кровати в маленькой комнатке аспирантского общежития почти до самого утра.
Днем в институте Ильдар ходил из угла в угол, совершенно не в состоянии чем-либо заняться, и странное дело чем ближе подходило время встречи с Нуралией, тем тягостнее было ожидание. Он едва дотерпел до обеда, перехватил в маленькой институтской столовой первое, что попало под руку, а когда вернулся в лабораторию, узнал, что в его отсутствие заглядывала секретарша директора: Ильдара вызывал Абдурахманов.
Это для всех остальных сотрудников и аспирантов вызов к директору ничего хорошего не сулил, а для Ильдара, не один вечер просидевшего в обширном кабинете своего научного руководителя и соавтора многих работ, было делом обычным.
Наиль Айратович встретил его возле двери в необычном возбуждении, потирая от нетерпения руки. Таким Ильдар его ни разу не видел.
Ну, дружок, выше голову! в глазах шефа сверкали веселые искорки. Из Москвы гость пожаловал. От него твоя судьба зависит. И мы ее с тобой не упустим, а?
Тогда работа над диссертацией у Ильдара была в самом разгаре, оставалось только провести эксперимент, подтверждавший гипотезу, уже теоретически описанную и доказанную. И вдруг как гром средь бела дня публикация по точно такой же теме научного сотрудника с Украины. Киевский институт, где тот работал, был в министерстве головным, конкурировать с их базой и возможностями было трудно, да и соперник уже кандидат наук с именем В общем, насмарку шли полтора года жизни, да и дальнейшее под вопросом: менять тему диссертации, все начинать сначала Наиль Айратович подсуетился, пустил в ход свое влияние и обаяние и пригласил инспектора из министерства, от которого зависело практически все: на два идентичных эксперимента никто не раскошелится, надо выбирать, где проводить в Казани или в Киеве