Этот человек нам очень нужен, Ильдара всегда поражала способность шефа не тратить впустую ни одной минуты, ни одного слова, даже улыбки, тем более возиться зря с бесполезными людьми. Тогда Наиль Айратович был взволнован, как охотник, уже не сомневающийся, что загнанному зверю некуда деваться, он уедет отсюда с полной уверенностью, что киевлянам до нас далеко. И тогда эксперимент наш
Решительный поступок директора института не только спасал диссертацию, но и открывал будущее, давая резкий толчок развитию принципиально новой идее в цветной металлургии теперь Ильдар Газизович, руководитель крупнейшего в отрасли научно-производственного объединения мог сказать об этом самому себе без бахвальства. А Абдурахманов понимал, предчувствовал это и тогда, двадцать лет назад, потому и волновался так за какого-то аспиранта их у него было много
Ильдар выскочил из директорского кабинета, обрадованный настолько, что с ходу расцеловал секретаршу, и только в тот момент, когда уже летел по коридору сообщить своим в лаборатории хотя Наиль Айратович строго-настрого даже заикнуться кому-нибудь запретил, его как будто окатили холодной водой.
«Такой вопрос надо обговаривать в непринужденной обстановке сегодня в семь у меня дома. Ты должен, шеф сделал упор на это слово, гостю понравиться, понимаешь? От этого зависит все»
Остановившись как вкопанный в длинном институтском коридоре, Ильдар вспоминал, будто прослушивал магнитофонную пленку их разговора, как он бормотал шефу в ответ: «Конечно обязательно», и только теперь осознал, что с е г о д н я, в семь вечера, он пойти к Абдурахмановым не может: возле «Космоса» в это время будет ждать Нуралия
Равиль, тронул Юлдашев водителя за плечо, извини, пожалуйста, давай лучше на дачу
От неожиданности тот не сразу притормозил, и несколько мгновений машина неслась в том же направлении; до квартиры, где жил шеф, оставалось метров триста, на дачу надо было ехать обратно, через весь город, в противоположную от института сторону. Но даже тени недовольства Равиль показывать не привык и, крутанув баранку, стал разворачиваться
Она была нежной Ильдар понял это, как только увидел ее впервые в читальном зале за столиком с надстроенной стойкой, и ее затаенная нежность, которая сейчас, дожив до седин, он ясно отдавал себе в этом отчет могла прорваться только раз в жизни, но уже навсегда
Город медленно уплывал назад по обеим сторонам размахнувшегося к окраинам шоссе, а машина стремительно неслась вперед, расплескивая лужи на асфальте, «дворники» с натужным скрипом скользили по ветровому стеклу
Возле кинотеатра она, конечно же, смутилась бы ведь никогда раньше они даже не разговаривали ни о чем, кроме книг и статей в журналах. А он как будто согласием встретиться она сняла сковывающий запрет с природной его веселости и остроумия, за которые его так любили и в университете, и в лаборатории, говорит, говорит
Рассказывает ей о своей работе, о доме, о матери в деревне обо всем, что знает и думает, и нет перед ней никаких тайн, можно поделиться самым важным и нужным, а она только слушает, чутко улавливает каждое слово, улыбается каждой его остроте И так ходят они вместе до утра, по спящим улицам, и в сумерках он видит ее блестящие глаза, завитки черных волос и целует прохладную щеку возле вязаной шапочки.
Как бы ей пошла фата, как тихо и радостно никакие силы не могли бы оторвать их друг от друга она смотрит прямо ему в глаза под разноголосый гул ребят из общежития и выкрики «Горько!», а рука узкая, слабая, от которой он столько раз не мог отвести взгляда, пока она вписывала названия книг в его формуляр, рука ее лежит у него в ладони.
Вот она уже с детьми трое, пятеро сорванцов и непосед, ласкающихся к нему, когда вечером он возвращается с работы, и, усталая от забот, она улыбается ему. Спокойная, поддерживающая мир в семье, живущая одними с ним интересами и проблемами
Приехали, Ильдар Газизович, водитель тронул его за руку и смотрел вопросительно, хоть и привык ничему не удивляться. Машина неподвижно стояла возле высокой ограды с башенками ворот. «Дворники» стирали со стекла бисерные капли.
Да, хорошо, дружок, завтра, как обычно, он пожал Равилю руку и поднялся с сиденья.
Пока машина разворачивалась Равиль крутанулся на «пятачке» так, что колеса зависли над канавой, он закрыл калитку и пошел к дому по узкой дорожке, выложенной квадратными ребристыми плитками. По краям в полутьме угадывались кусты, торчали какие-то прутья.
Он вдруг понял, что никогда не замечал, что тут растет. Даже деревья не замечал, хотя просиживал с гостями и с домашними многие часы в шезлонгах на лужайке напротив крыльца. И вдруг представил, как Нуралия копается в земле здесь, на грядках возле дорожки, и поднимает на звук скрипнувшей калитки голову, поправляет рукой платок, улыбается ему
Резкий звонок разомкнутой сигнализации вывел его из оцепенения обычно он успевал толкнуть дерматиновую дверь и нажать невидимую кнопку контрольного сигнала.
Внутри стоял нежилой запах сколько здесь уже никто не был? Неделю, две?
Юлдашев включил свет, переоделся в широченный даже для его мощного тела зеленый халат «персидский», говорили гости, когда он выходил к ним в таком барском одеянии. Потом заварил себе крепчайший кофе врачи запрещали категорически и, пристроившись на холодном диване, стал пить маленькими глоточками обжигающую горечь. Тишина снова наполнила дом, который Ильдар Газизович вдруг ощутил это жил, пока никто не приезжал сюда, собственной жизнью, и хозяин дачи не имел к этой жизни никакого отношения.
Может, в самом деле не имел? И здесь, на шикарной двухэтажной даче, и дома, в четырехкомнатной квартире в центре города тоже? Может, он везде чужой, или, наоборот, все вокруг чужое
Телефонный звонок, раздавшийся в полной тишине, был таким неожиданным он привык к мягкому журчанию своих аппаратов на специальном столике, что Ильдар Газизович дернулся в раздражении: сколько раз говорил, на кой черт делать звонок на полную мощность!
Да! не в силах смять раздражение, бросил он в трубку, хотя понимал, что звонивший ни в чем не виноват.
Ты что не заехал домой? жена говорила без обиды или раздражения, просто констатировала факт. И от ясного сознания, что ей все равно, на дачу ли он поехал или еще куда-нибудь, Юлдашеву стало вдруг пусто и горько
И сердце вдруг защемило.
Должно быть, все-таки врачи правы, подумал он, вреден кофе
В трубку он ничего определенного не сказал да она особенно и не ждала ответа. Просто узнала: муж на даче, не попал в дорожную катастрофу, здоров. Остальное ее не интересовало.
Подожди, после затянувшейся паузы услышал он, едва не нажав на рычажки, папа приехал, хочет поговорить с тобой, и в трубке стало тихо.
Ильдар Газизович ждал, разглядывая едва различимый узор обоев на стене. Раньше он их даже не замечал: что-то темно-малиновое или коричневое. Жена выбирала из того, что предлагали строители Но сейчас рисунок, нанизанный на частую вертикальную полоску, поразил его не только своей несуразностью, дурным вкусом, будуарной слащавостью, но еще чем-то неприятным, тоскливым. Что-то рисунок ему напоминал, но он никак не мог ухватить что
Привет! услышал Юлдашев бодренький говорок тестя. Ты что же это, дружок, сбежал на дачу, понимаешь, а? Хоть бы меня предупредил, вместе бы похолостяковали
Да так, ему не хотелось отвечать тестю, тем более что тот в свои шестьдесят семь все понимал и между строк, и в телефонных паузах в отличие от дочери. А уж друг друга они поняли давно и так же давно научились не показывать этого никому ни домашним, ни посторонним.
Ничего, все нормально, Юлдашев хотел было переключить разговор на какую-нибудь деловую тему, но просто сказал: Завтра увидимся.
Хорошо, до завтра
Он положил трубку и с облегчением выключил телефон: больше сегодня никто из семьи беспокоить не будет: жена долг исполнила, дети в школе на дискотеке. А по работе подождут до завтрашнего утра.
Он остался один. Но столь редкая и долгожданная свобода не приносила особой радости
Тогда, двадцать лет назад, он вышел из института, медленно добрел до перекрестка и долго стоял под дождем.
Зонтика у него не было.
Потом двинулся вдоль институтской ограды налево.
К Абдурахмановым.
Теперь у Ильдара Газизовича не было сил даже встать с дивана. Комната все гуще и гуще наполнялась сумраком. Только потолок светлел. Тишина ощутимо наливалась звоном.
Две недели подряд Ильдар выстаивал тогда каждый вечер у библиотеки, ждал, когда выйдут последние посетители почти всех он знал в лицо, но гасли окна на втором этаже и он прятался за углом.
Подойти к Нуралии он не мог.
Однажды вахтерша в аспирантском общежитии добродушная старуха остановила Ильдара.
Слушай, сынок! Она всех в общежитии называла сынками-дочками и нередко подкармливала ребят. Девушка тут какая-то приходила, тобой интересовалась, не заболел ли, говорит.
Ильдар чуть не прошел мимо и вдруг остановился.
Какая девушка? переспросил он, хотя уже почти не сомневался: «Формуляр!»
В формуляре библиотеки ясно и четко был написан его адрес.
Тихая такая
И что вы ей сказали?
А чего сказала? Сказала, что ничего с тобой не случилось, прыгает, говорю, как стрекозел, только под ночь тебя и вижу, вот как сейчас
Ильдар уже бежал тогда по ступенькам к выходу, краем глаза успев заметить, как опустила вязание вахтерша, глядя ему вслед.
Он мог тогда успеть до закрытия библиотеки оставалось еще несколько минут, да пока она еще закроет читальный зал, пока спустится со второго этажа. Даже на улице можно было бы догнать ее
Ильдар бежал, проскакивая между прохожими.
Когда, задохнувшись, он вылетел из проулка возле библиотеки, окна на втором этаже еще светились. Теперь уже не останавливаясь, как в тот раз, он взбежал по лестнице и дернул дверь последние посетители уставились на него, но он их не замечал: за столом сидела пожилая женщина в очках
За два дня до его прихода Нуралия уволилась и уехала. Куда никто не знал: ни в отделе кадров, ни девчонки в ее общежитии
Ильдар Газизович встал с дивана и прошелся по темной комнате, задержался возле двери в коридор и замер, соображая, куда он направлялся
В тот вечер у Абдурахмановых ты был не в форме, но, замечая недовольство на лице Наиля Айратовича, ничего поделать с собой не мог, говорил невпопад и от этого совсем терялся Однако слова не имели ровным счетом никакого значения.
Видимо, ты сразу «очаровал», как выразился Наиль Айратович, если не московского профессора, быстро осоловевшего и пытавшегося, помнится, петь высоким срывающимся голосом, то уж, по крайней мере, дочку своего научного руководителя точно.
Нескладный подросток, за весь вечер не проронившая, кроме «здрасьте» и «до свидания», ни слова Самое интересное, что тогда ты ее просто не заметил и с полным непониманием уставился на своего шефа, когда на следующий день тот передал привет от Гюльсары. У Наиля Айратовича хватило такта не заметить идиотского выражения на лице своего аспиранта.
Да, он привык не замечать в жизни того, что его не устраивало.
Тему тогда оставили за институтом, эксперимент удался. Абдурахманов через несколько лет стал академиком, а будущий его зятек с блеском защитил кандидатскую, потом докторскую
Ильдар Газизович догадался, что шел к выключателю: темнота в комнате сгустилась настолько, что пришлось добираться на ощупь. Он задел стул и, чертыхаясь, дернул наконец за шнур. Комната осветилась ярким светом люстры. Взгляд невольно скользнул по стенам, и вдруг он остановился как вкопанный, пораженный, что не замечал этого раньше узоры на обоях точь-в-точь повторяли рисунок железной ограды он сразу же вспомнил, как брел в тот вечер мимо решетки, свернув налево с перекрестка возле института, аспирантом которого он был двадцать лет назад.
А мог направо.
И жизнь была бы иной.
ТАКОЙ НАПОРИСТЫЙ ЯРУЛЛИН
В тот день Зариф Мифтахович не шел, а летел домой как на крыльях и мурлыкал себе под нос веселенькую мелодию. Тринадцать лет! Ровно тринадцать лет он ждал этого дня. И когда сегодня позвонил начальник республиканского объединения Урманов и долго расспрашивал о здоровье, о настроении, о жене Зариф Мифтахович от удивления отвечал так невразумительно, что потом стыдно было вспоминать.
Ни о чем, кроме плана, начальство из Уфы за тринадцать лет ни разу не спросило. А тут
Все прояснилось в конце этого странного разговора.
В общем так, Мифтахович. Подумали мы тут и решили: хватит тебе лямку тянуть директорскую, у Зарифа Мифтаховича внутри екнуло: «Снимают, что ли? Вроде не за что», у нас тут в объединении главного инженера в главк забирают, пойдешь?
Зариф Мифтахович растерялся. Надо было ответить что-нибудь вроде: «Подумаю» или: «Грех отказываться от такого предложения» Сейчас он шел по узкому тротуару возле деревянных домишек осторожно: то здесь, то там доски повыбиты, глядишь, вместо Уфы можно в больницу попасть, и перебирал достойные варианты ответа Урманову, но было уже поздно. Он возьми да и скажи в телефонную трубку сразу: «Пойду». «После такой прыткости еще передумают», мелькнула у него беспокойная мысль.
«Да нет же! думал он. Ну кого, если не меня? Тринадцать лет эту лямку тянул, вывел завод в передовые, вымпел третий квартал подряд получаем! И вообще Я же не летун какой-нибудь. За эти годы на соседних предприятиях сменилось чуть ли не десяток директоров. Тасуют их, как карточную колоду, и все без толку. Не десяток, конечно, но трех-четырех точно. А я как вжился в этот завод и, пока не довел до ума, не успокоился. И завод в меня тоже вжился не оторвать».
«Вот сейчас оторвут наконец!» запело в душе Зарифа Мифтаховича.
Дело не в том, что переводят в столицу, главное, что наконец заметили, оценили. Не по блату по заслугам решили республиканское объединение доверить.
Вот что главное.
Зариф Мифтахович сейчас как будто бы с высоты увидел всю свою некороткую, без ярких вспышек жизнь и вспомнить-то вроде нечего, только одно и встает перед глазами как каждый месяц за план бились. И каждый день тоже за план. Головы не поднимал, спины не разгибал. Все уйдут уж давно, а он в кабинете над бумагами корпит, днем по цехам, сам все ощупает; и какое сырье завезли, и в какую тару продукцию загружают
Когда вернулся домой, решил, что жене пока не скажет: мало ли что Больше всего он не любил говорить зря. Вот придет вызов, тогда и расскажет.
Но как только жена взглянула на него, сразу насторожилась: «Что это с тобой, случилось что-нибудь?»
Ох, и чутье у этих женщин! Он ладно уж, зачем ее терзать решил все рассказать, пусть порадуется. Больше-то и радоваться ей особенно нечему: детей бог не дал, мужа после программы «Время» только и видит От нее и слышал новости за ужином.
Она здорово все запоминала: и на сколько процентов план выполнили где-нибудь на Кубани, и сколько нефти добыли. Про себя он называл эти поздние беседы «ликбез». Но терпел: во-первых, интересно, во-вторых, надо ж ей кому-то выговориться
«Ты ж от жизни так отстанешь, говорила она, хоть бы телевизор в кабинете поставил, а то так все мимо пройдет»
«Некогда на работе телевизор смотреть, а жизнь эту чего ее смотреть, ее делать надо», добродушно ворчал он.
Так вот хотел Зариф Мифтахович спокойно, даже небрежно сказать ей: «В столицу переводят, хватит киснуть в этом заштатном городишке» Но голос выдал его, и, когда она кинулась к нему на шею совсем как в молодости, счастливая и красивая, он вдруг почувствовал, что у него к горлу комок подкатывает
Неужели правда, Зариф?
Сам Урманов сказал, понимаешь? А он зря не будет. Посылаю, говорит, к тебе нового главного инженера, поднатаскан, мол, его, подготовь себе на замену и собирай манатки! Вот так-то, Хафизушка моя!
Урманов свое слово сдержал. Недели не прошло, как приехал к Зарифу Мифтаховичу новый главный инженер. За эти дни директор не то чтобы переменился, но как-то смотрел на все уже иными глазами. Работал не хуже на заводе совсем стал пропадать: раньше огрехи на потом можно было оставить, до всего руки все-таки не доходили, а тут еще больше во все вникал. Свалку на задворках ликвидировал комсомольцев подговорил субботник устроить, ограду распорядился перекрасить заводскую Ходил по территории, примеривался уже как бы со стороны, и сердце сжималось: завод-то свой. Все здесь на его веку появилось, каждая балочка через его руки прошла, не говоря уж о станках, сложном оборудовании, СКБ Ходил и вспоминал, как он все это выбивал и доставал. И с каждым днем возрастала безотчетная тревога: на кого это оставит?