Карлыгач выбежала из юрты, а через минуту вернулась, ведя под руку грязную старуху с растрепанными волосами.
Вот старуха, а вот ее палка, которой она избила посланца Байтюры старого Азымбая, сказала девушка.
Сев за самовар, она стала разливать чай.
Добро пожаловать, матушка! Садись на почетное место, приветствовал вошедшую Сарсембай, не вставая однако.
Старуха села на кошму и после обычных расспросов о здоровье скота и людей передала поклон от аксакала Биремджана.
Если не прогонишь, приехала укрыться под твое крылышко, добавила она.
В доме казаха таких слов не говорят. Степь широка, джайляу велико, в нашем роду для одной старухи место найдется. К тому же ты ведь выросла в этом ауле, сказал бай.
Старуха медленно, но довольно путано, вдруг обратись к Байтюре, словно видя его перед собой, начала рассказ о величайшем событии своей жизни:
На сивом бегуне Байтюры, уздечка серебряная, плеть в руке. Не выдержало мое сердце, взяла я палку, стала ждать его выхода Зачем приезжал, не знаю, но, Байтюра, да будет проклят твой отец, это твой посланец?.. Аксакал не сказал, спросить у почтенных людей не посмела «Ты Байтюра Да будет проклят твой отец, да опоганится могила твоих предков! сказала я и огрела Азымбая палкой по голове. Ты облезлый пес, за кость, кинутую Байтюрой, сторожишь его грехом накопленное богатство, ты шелудивая собака» Не дали избить В слезах провела я ночь, а наутро приехала к тебе. У аксакала спросить не посмела, но кажется мне, что старый пес Азым приезжал с намерением помирить наш народ с Найманами Так сказала его сноха
Снаружи послышался конский топот. Старуха и Карлыгач-Слу вышли.
Вошли четверо казахов с плетками в руках, одетые, несмотря на жаркий день, в кепе, большие сапоги и малахаи. Поздоровались. Бай встретил их приветствием.
Гости, каждый сообразно своему положению и достатку, расселись, поджав ноги.
Сегодня годовщина со дня смерти Кашкарбай-худжия. Едем на поминки. Решили узнать о здоровье, отведать кумыса, приветствовать достойных, сказал один из них, толстый казах по имени Этбай.
Бай ответил:
Добро пожаловать.
Вошла тукал, несколько раз помешала мутовкой в большом саба, налила объемистую чашу кумыса и поставила ее перед Сарсембаем.
Много говорили о положении народа, о том, что для кочевья не остается хороших джайляу, о том, что большие озера и прекрасные пастбища перешли в руки русского начальства, а у казахов не осталось земли не только для выгона скота, но даже для могил. Бай, не переставая помешивать кумыс, то и дело наполнял чаши.
Далее разговор перешел на болезнь Байтюры, на партийные распри, которые возникнут после его смерти. В юрту вошла байбича Алтын-Чач в белом покрывале. Гости, не вставая с мест, поздоровались:
Здорова, байбича?
Слава богу, ответила она и, открыв один из сундуков, стоящих в глубине юрты, стала что-то доставать оттуда.
Разговор перекинулся на последние новости.
Дочь бая Янгырбая, одного из руководителей партии Байтюры, из рода Найманов, была помолвлена в семилетнем возрасте, но впоследствии полюбила другого. И вот прошлой ночью четверо верховых похитили ее. Сегодня между двумя родами готова вспыхнуть вражда.
Алтын-Чач, занятая своим делом, как только разговор коснулся этого происшествия, закрыла сундук и повернулась к собеседникам. Она задала гостям несколько вопросов. Это сватовство было делом старшей жены Байтюры Рокии. Две байбичи Алтын-Чач и Рокия в молодости соперничали в красоте и богатстве. Теперь, услышав эту новость, Алтын-Чач забыла обычную сдержанность и, повернувшись к гостям, с плохо скрытой радостью сказала:
На свадьбе Тургайбай-хаджия байбича Рокия перед большим обществом с сатанинской гордостью сказала мне: «Понадобится дадим скот, понадобится дадим девушку, понадобится добьемся ссылки, но поставим на своем». Поглядим, что предпримет мудрая жена Байтюры, если род жениха, кликнув боевой клич, прольет кровь, угонит скот!
Гости прекрасно знали о ссоре двух бикя. Они давно видели, что война двух красивых, умных байбича, ведомая с пламенной страстью и чисто женским коварством, опаснее и острее борьбы Байтюры и Сарсембая за главенство над народом.
Гости сочли нужным сказать слово в угоду хозяину:
В старину говорили нет колодца, который бы не высох, нет камня, который бы не раскололся. Положение Рокии, очевидно, пошатнулось, сказал толстый казах, повернувшись к бикя.
Гости, допив чашки, собрались покинуть юрту, но Алтын-Чач остановила их:
Путь у вас долгий, день жаркий. Отведайте молодого кумыса.
Снова подали кумыс из маленькой саба. Гости выпили, провели ладонями по лицу и уехали.
Аул в ближайшие дни должен перекочевать. Сарсембай решил предварительно посмотреть новое кочевье Кзыл-Ком и с этим намерением вышел из юрты.
Байбича убрала посуду и снова, открыв сундук, стала рыться в каких-то бумагах.
Через полтора месяца предстояла свадьба Карлыгач-Слу, не за горами были и выборы. Все это требовало больших расходов. По слухам, цены на скот поднялись. Бай намеревался в скором времени погнать в город на продажу голов пятьдесят коней, овец и волов. Байбича искала кое-какие затерянные документы.
XV
Послышался детский плач. Не успела байбича прислушаться, в юрту со слезами вбежала стриженая девочка, одетая как мальчик.
Пастух Кучербай принес мне утиные яйца, а сопляк сын Карима украл их, не отдает! капризно пожаловалась она.
Байбича бросила работу.
Приведите злодея! Ни днем, ни вечером покоя нет: то яйца, то бабки ворует До горючих слез доводит мою Гельчечек, собачий сын!
Открылась дверь. Вошла худая, изможденная женщина в рваном платье. Она тащила за ухо мальчугана лет восьми-девяти. Мальчишка был совсем голый, с большим животом, кривоногий; на плоском, как доска, лице, меж черных от грязи щек, чуть выдавался нос. Мальчик орал, как коза, которую ведут на убой. Перешагнув порог, женщина, прямо глядя в лицо байбиче, наклонилась всем корпусом вперед, согнула правое колено так, что оно чуть не коснулось земли, потом поднялась, сделала несколько шагов, снова наклонилась и таким же образом согнула левое колено.
Существовал обычай, по которому женщина, являясь в главную юрту бая к его старшей жене, должна была проделать в знак уважения этот церемониал.
Покончив с поклонами, женщина испуганным голосом стала доказывать свою непричастность к поступку сына:
Слов моих не слушаем срамит меня перед вами
Мальчуган не переставал реветь. Полный страха за свое сокровище, он крепко зажал между ног рваный каляпуш.
Я у нее яиц не отбирал Сам собрал у озера в камышах, твердил он.
Но своевольная дочь бая Гельчечек и не думала отступаться от своей жертвы. Она схватила плеть со свинцовым шариком на конце и замахнулась на мальчика.
Не отдашь отхлещу по лицу!
Голый грязный мальчишка завизжал пуще прежнего, бросил каляпуш и выбежал вон.
Гельчечек, обрадованная, взяла яйца, а драный каляпуш выкинула за дверь.
Следом за сыном ушла и женщина.
Байбича заперла сундук и позвала Айбалу. Вчера ей сообщили о тяжелой болезни старухи соседки. Больная хотела видеть байбичу. Бикя велела Айбале налить в маленький турсук кумыса, взяла небольшой круг колбасы и кусок копченой холки и пошла на край аула навестить больную. Айбала, проводив бикя, вновь присоединилась к женщинам, валявшим войлок.
Солнце было уже высоко. День становился все жарче и жарче. Воздух в безлесной, ровной, без больших водоемов степи жег немилосердно. От этого сухого, безветренного зноя в разных концах степи серебряными волнами колыхалось марево. Нетерпеливые животные стали возвращаться к джайляу. Яловые кобылицы, годовалые бычки, задрав хвосты, неслись к озеру. Овцы, измученные жарой и мухами, тыкались носами в землю, чихали и спешили в кутан. Следом за ними хромал усталый чабан. Работник, Айбала, тукал, старухи снова закружились вокруг скота. Солнце приближалось к зениту. Зной становился нестерпимым.
XVI
Карлыгач, истомленная жарой, усталая и разгоряченная играми, вошла в белую юрту, закрыла тютюнлык, подняла кошмы с теневой стороны. В юрте стало немного прохладнее. Карлыгач хотела приняться за рукоделие, но в это время в юрту вошла сияющая Айбала и кинулась целовать девушку.
Дорогая, не пожалей подарка, любимый приехал!
Большого подарка у меня нет, новое белое платье будет твоим, уже на ходу кинула Карлыгач.
Айбала сказала правду: позади большой юрты, мотая головой, стоял потный от бега иноходец. Около него стояли тукал, полоумная старуха и несколько женщин. Им, играя плеткой, что-то со смехом рассказывал стройный джигит с блестящими черными волосами, крутым, высоким лбом, черными, как нарисованными, усами, подпоясанный поверх пестрой одежды золоченым поясом, в шапке, расшитой позументом. У девушки екнуло сердце: Айбала забеспокоилась, как бы Карлыгач-Слу не выдала себя перед сплетницами-старухами. Но девушка быстро взяла себя в руки, замедлила шаг, радостно улыбнулась и голосом, полным любви, молвила:
Да будет светел путь моему любимому, за черный навет о белом царе сосланному из степи. Род казахский с нетерпением ждал тебя и лил о тебе слезы.
Гость, не выпуская ее рук, не отрывая от нее взора, ответил:
Не знаю, вспоминал ли казахский род своего сосланного сына, но Арсланбай немало тосковал на чужбине, думая о золотых днях этих джайляу.
Смуглое личико Карлыгач-Слу вспыхнуло радостью. Не задумываясь, она открыто улыбнулась любимому:
Пусть мой гость не беспокоится, все в добром здоровье. Над лебедями Алтын-Куля долго кружились ястребы, но бог помиловал.
Этот намек понял не только джигит, поняли и все остальные.
Осторожная Айбала со смехом перевела разговор на другую тему:
Видно, чужбина пошла джигиту на пользу при отъезде наш Арсланбай был еще мальчиком, а за два года стал настоящим молодцом.
Тукал, как самая старшая представительница рода в данный момент, тоже сказала несколько приветственных слов. Даже полоумная старуха, с глупой улыбкой смотревшая на происходившее, вдруг обрела дар слова:
Ай, бог мой! Если цела голова, если не доедена пища, предопределенная судьбой, возвращается сын человеческий в родимую сторонушку А мой Шакир, видно, умер О Байтюра, да будет проклят твой отец! запричитала она.
Айбала поспешила увести старуху. Тукал пошла в большую юрту за кумысом. Карлыгач-Слу и Арсланбай, следуя правилам благовоспитанности, сдержанно разговаривая, направились к белой юрте.
Но когда они вошли в юрту и дверь закрылась за ними, в одну секунду были забыты и требования благовоспитанности, и правила приличия, и родовые традиции. Сдержанность девушки исчезла. Карлыгач кинулась в объятия джигита. Весь мир был забыт.
Снаружи послышался какой-то шум. Девушка опомнилась и, поправляя растрепавшиеся волосы, шагнула к двери. Но там никого не было. Джигит снова привлек девушку к себе.
Накроют нас, погибнем! Карлыгач с трудом оторвала свое обессилевшее тело, поправила платье, торопливо расчесала спутанные пряди волос.
XVII
Дверь открылась. Вошла тукал с большой деревянной чашей, полной кумыса. Следом за ней вбежала младшая дочь бая Гельчечек. Арслан погладил ее по голове, потрепал по щеке, расспросил, откуда достала она бабки, которые были у нее в руке, и дал две конфетки. Девочка начала рассказывать утреннюю историю. Тукал догадалась о действительном положении вещей, но не хотела своим вмешательством испортить молодую жизнь, так, как была испорчена ее собственная. Горящие щеки девушки, сияющие глаза, измятое платье красноречиво свидетельствовали о происшедшем, но тукал и виду не подала, что заметила что-нибудь.
Видите, дорогой Арслан, о вас соскучились даже малые дети, с ясной улыбкой сказала она и, предложив гостю сесть, стала разливать кумыс.
Не успел джигит ответить, как сдержанной походкой, с холодным взглядом вошла байбича. При виде гостя взгляд ее смягчился, на губах заиграла улыбка. Мать джигита, покойная Гульсум-бикя, была близкой подругой Алтын-Чач. Если бы партийные и родовые интересы не требовали сближения с родом Кара-Айгыр, она ничего не имела бы против того, чтобы Арслан был ее зятем, однако интересы дела были для нее выше всего. Все же она, чтя память подруги, с теплым чувством относилась к ее сыну.
Добро пожаловать, сын мой, переступая порог, приветствовала она гостя.
Арслан встал, поздоровался с ней за руку.
Ходила навестить больную старуху, да задержалась, не смогла встретить сынка дорогой Гульсум, объяснила бикя свое опоздание.
Гость, прихлебывая кумыс, рассказывал о тоске по родным местам, охватившей его на чужбине.
С матерью твоей Гульсум были мы закадычными подругами. К тебе относилась я как к сыну. Не удалось мне увидеть тебя перед высылкой, и оттого долго ныло сердце Да будет суждено, чтобы приезд твой ничто не омрачило! А то растим детей, не надышимся, но приходит день и расстаемся! говорила бикя, утирая концом покрывала выступившие слезы.
Послышался конский топот. Прозвучал густой голос Сарсембая.
Гельчечек с криком: «Отец приехал. Отец приехал!» кинулась вон из юрты.
Поднялись и остальные и вышли навстречу баю. Сарсембай возвратился после осмотра джайляу, куда уехал с утра. Он вернулся усталым, замученным, но при виде Арсланбая сразу повеселел. Опущенные веки поднялись, толстое лицо осветилось радостью.
Я тебе вместо отца остался. Ты два дня тому назад возвратился, а к нам не удосужился приехать, шутя бранил он гостя, поздоровавшись с ним.
Все вместе пошли уже не в белую юрту, а в большую. Тукал ушла хлопотать по хозяйству. В юрте с закрытым тютюнлыком, свернутыми боковыми кошмами было чуть прохладнее. Бай, не прерывая разговора с гостем, снял с головы островерхую шапку, скинул с плеч кепе, обтер красные, жирные плечи и шею полотенцем и сел по правую сторону гостя, на почетное место.
Карлыгач, отправившись в соседнюю юрту за чашами, встретила тукал.
Матушка, приехал почетный гость. Вели зарезать ярку получше, свари колбас и холку пожирнее.
Ай, дитятко, пало тебе на сердце горючее пламя!
Девушка расставила посуду, долила кумыса и, помешивая, стала разливать его по чашам.
Сарсембай, покончив с традиционными вопросами, обращенными к гостю, молвил:
Ну, милый, теперь послушаем о виденном тобой в чужих краях.
Кумыса было вдоволь. Чаши то и дело наполнялись. Карлыгач, захватив рукоделие, села поодаль. Собеседники раскраснелись, на лицах выступил пот, легкое опьянение чуть кружило головы. И без того красноречивые, казахи теперь с особенным наслаждением, медленно, не торопясь, вели приятную беседу.
Джигит рассказывал то о мрачных, то о веселых событиях. Его рассказ пестрел названиями городов: Атбасар, Петропавловск, Кокчетав, Кустанай, Семипалатинск, Омск Он перечислял народы Сары-Арка, Среднюю, Малую, Большую Орду; упомянул Тургай, Мангышлак, Пишпекскую степь, Балхашское озеро, Аральское море, Заравшанскую долину, Ташкент и, наконец, Орск. Потом подробнее остановился на своем возвращении:
Много помог в этом деле друг моего отца, адвокат Тынычбаев. Человек этот был у губернатора, ездил в Петербург, беседовал с разными сановниками. По его совету уважаемые люди нашего народа подали прошение, в котором писали, что «он не такой человек, чтобы ругать белого царя, он обыкновенный джигит, казах, думающий только о гульбе с товарищами, о девушках и увеселениях». В ответ на эту бумагу пришло распоряжение: «Джигит Арсланбай, сын Магджана из рода Танабуга, невиновен. Ему разрешается вернуться на родину».
Будет ли день, когда Сары-Арка избавится от Найманов? Ведь это они способствовали твоей высылке! воскликнул сильно опьяневший Сарсембай, смачно сплюнув.
Разговор коснулся старухи.
Кривая палка, научившая Азымбая уму-разуму, обошлась мне не дешево, кивнул бай в сторону дочери. За эту новость Карлыгач взяла с меня пегого жеребца от лучшей Сивой кобылы.
Целый год просила я отца подарить мне этого иноходца. Посол Байтюры, сам того не ведая, помог исполнению моего желания, весело вмешалась в разговор девушка.
Мой аргамак одних кровей с этим жеребцом. Что, если устроить с Карлыгач состязание? предложил гость.
Отец обещался сегодня поехать в табун. Если приведем жеребца, потягаемся.
Старик благодушно усмехнулся.
Ирке-таем! Твой отец с раннего утра не слезал с лошади. Неужели не пожалеешь, опять повезешь в табун?